путешествия», Мэри начала вновь обретать психологическое равновесие. Это были счастливые времена для семьи Ливингстон. Дейвид писал, дети вертелись около него, мешая ему спокойно работать. Но по выходным они вместе с Мэри и сыновьями отправлялись на долгие прогулки по лесам.
«Миссионерские путешествия» были опубликованы той же осенью и сразу же стали бестселлером. Это утвердило за Ливингстоном статус общенациональной знаменитости. Вскоре за ним, помимо репутации ученого и путешественника, закрепилась еще и репутация святого. Он получил почетные научные степени в Оксфорде; ему было предложено стать членом Королевского общества. В Лондоне его непрерывно приглашали на банкеты, устраиваемые в его честь. Мэри обычно сопровождала его.
Иногда почести выпадали и на долю Мэри. Лорд Шефтсбери (который, несомненно, почти ничего о ней не знал) даже сказал, что она отличалась «редкой духовностью и мудростью» и что она дожидалась мужа в Англии «с кротостью и смирением». Мало кто знал, что пережила Мэри за все эти годы. Теперь она казалась идеальной женой, а Дейвид — идеальным мужем. Некий господин, у которого они гостили некоторое время, писал: «Доктор очень спортивен и любит шутки, а миссис Ливингстон поддерживает его в этом. Доктор и миссис Ливингстон очень привязаны друг к другу, и между ними царит полное взаимопонимание. В обществе они всегда сдержанны и спокойны. Ни он, ни она не пекутся о славе. Для доктора Ливингстона было большим испытанием принять приглашение на торжественный банкет в его честь».
Дейвид говорил, что в роли светского льва он чувствует себя дискомфортно, и они с Мэри строили планы о возвращении в Африку. В официальных речах Дейвид всегда благодарил свою жену за то, что она простила его — ведь он пробыл в Африке четыре с половиной года вместо двух, как обещал. Он также говорил о том, насколько он будет нуждаться в ее помощи в следующей экспедиции. «Она знает несколько африканских языков, очень работоспособна, крайне вынослива… Я буду счастлив, если рядом со мной будет мой ангел-хранитель». Мэри тоже была счастлива поехать с ним. Во время этого визита в Англию Дейвид ужесточил свои официальные отношения с миссией. Директорат был склонен рассматривать его открытия скорее как светские, а отнюдь не миссионерские. Сам же Дейвид был уверен, что подобные экспедиции — единственная возможность открыть путь миссионерам вглубь Африки. Поэтому он принял от британского правительства полномочия консула и возглавил новую экспедицию в Центральную Африку, в район бассейна реки Замбези.
Дейвид сам подбирал себе команду, и, безусловно, предполагалось, что Мэри в нее войдет. После пятнадцати триумфальных месяцев в Англии он стал готовиться к отплытию обратно в Африку. Когда в феврале 1858 года они взошли на борт корабля, трое их детей остались на берегу, им нужно было учиться. Вместе с ними отправился только самый младший, которому не исполнилось еще и семи лет. Казалось, в жизни Дейвида и Мэри наступил медовый месяц, который они так долго откладывали. Но в море у Мэри началась морская болезнь. По крайней мере, так думал Дейвид. Вскоре они поняли, что дело было вовсе не в этом. Мэри снова была беременна. Худшего Мэри и представить себе не могла. Это означало, что им с Дейвидом снова предстояло расстаться. Это означало возврат к ее прежним мучениям в Англии. Как только они прибыли в Африку, Мэри отправили в Куруман, где она должна была оставаться с родителями до рождения ребенка. Затем ей предстояло снова ехать в Англию, так как Мэри не могла и не хотела жить с матерью.
Дейвид писал: «Расставание было невыносимым. Мне словно вырывали сердце. Я совершенно не был готов к этому». В другой раз он написал, что, если бы его спросили, чего он хочет больше всего на свете, он бы ответил: «Остаться с женой наедине». Но он был наедине с Африкой, своей второй женой. Девочка, Анна Мэри, родилась в ноябре. Вскоре после этого Мэри вернулась в Англию к остальным детям. Ее отьезд из Курумана был значительно ускорен слухами, распространившимися среди миссионеров. «Муж просто не хочет с ней жить, вот в чем все дело». Все это очень способствовало возврату недавно пережитого тяжелейшего психического состояния. Эта разлука не стала легче предыдущей. Старшие дети были уже подростками, и Мэри было очень трудно с ними сладить. Она хотела, чтобы они уехали и присоединились к Дейвиду в экспедиции. Но это было невозможно. Она снова чувствовала себя в западне. У. Гарден Блэйки пишет: «Ее письма к мужу свидетельствовали о мраке, который царил в ее разуме». Она снова сильно запила, и ее психическое состояние было крайне угнетенным и нестабильным.
Наконец в 1861 году от Дейвида пришло письмо, в котором он просил ее приехать к нему в Африку. Уговоров не потребовалось.
Младшую девочку она оставила у сестер Дейвида, старшие сыновья были в школе. Один из современников Мэри писал, что к этому времени она стала «крайне грубой и вульгарной женщиной», сильно страдавшей от избыточного веса. Ей было тогда сорок лет. Без Дейвида она была никем, с ним же она становилась королевой. Но у Дейвида были свои серьезные проблемы. Как первооткрыватель-одиночка он добился огромных успехов, но лидерство в команде стало для него провалом. Члены экспедиции практически открыто взбунтовались против него. По прошествии четырех лет стало ясно, что его экспедиция в Замбези обернулась долгосрочным фиаско. Стало очевидно, что как лидер он полностью несостоятелен.
Ливингстон возлагал большие надежды на приезд Мэри. Пробираясь к устью Замбези, чтобы встретить корабль, на котором должна была прибыть Мэри, он столкнулся с целой чередой роковых случайностей, которые надолго задержали его в пути. «Все время опаздываю», — с грустью писал он в своем дневнике. Так же, должно быть, думала и Мэри, когда приехала к месту встречи, но Дейвида там не нашла. В ее тяжелейшем эмоциональном состоянии это стало для нее страшным ударом. Не найдя Ливингстона, капитан корабля решил направиться в Мозамбик, чтобы вернуться к устью Замбези неделей позже. Но корабль попал в шторм и вернулся только через три недели. К этому времени и Мэри, и Дейвид находились в состоянии сильного стресса. Наконец 1 февраля 1862 года капитан заметил маленькое судно, стоявшее на якоре недалеко от устья Замбези.
Несмотря на радость встречи после нескольких лет разлуки, между ними сразу же возникли проблемы. Мэри уже была не той женщиной, которую Дейвид знал прежде. Поначалу казалось, что все остается по-старому. Она все так же шутила и подбадривала его, когда у него опускались руки. Как-то раз после того, как они задорно обменялись остротами, Дейвид даже счел нужным заметить: «Нам, старикам, надо бы быть посдержаннее и не резвиться так»; он опасался, что со стороны такое поведение может выглядеть слишком уж странным. Но в поведении Мэри Дейвид различил нечто такое, что глубоко встревожило его. Она стала гораздо язвительней. Ее вера была надломлена. Прежде Мэри была очень приветливой, а стала крайне неуживчивой. Дейвида беспокоили и другие вещи. Из-за опозданий им пришлось провести малярийный сезон в нижнем течении Замбези, районе, печально известном из-за этого заболевания. Мэри снова впала в депрессию. Дейвид пытался шутить, но ничто не помогало. Она оставалась все такой же мрачной. Через неделю у нее начался жар.
Один из членов экспедиции вспоминал: «Ее психическое состояние делало ее уязвимой для любого заболевания, а ее недавнее злоупотребление алкоголем и несдержанность в еде значительно подорвали ее здоровье». По словам Дейвида, она просто потеряла волю к жизни. Он делал все что мог для того, чтобы сбить температуру. Но даже большие дозы хинина не давали положительного результата. В ее разуме все смешалось, она бредила о детях. Дейвид сидел у нее в изголовье. Один из его друзей описывал его так: «Человек, видевший множество смертей и презиравший любые опасности, теперь был просто сломлен и плакал, как ребенок». Мэри дышала с большим трудом. Ее дыхание вскоре стало прерывистым. Он взял ее на руки. «Нашла ли ты покой в Иисусе?» — спросил он ее, отдавая себе отчет в том, что она, возможно, не понимала того, что он говорит. Через несколько часов она скончалась.
Несмотря на сильную слабость, Дейвид счел необходимым поискать ответа в ее личных вещах. Он хотел обнаружить что-нибудь, что дало бы ему повод перестать тревожиться о ее душе. В последнее время он слышал от нее лишь язвительные замечания и слова, свидетельствовавшие о безнадежности, которая ее переполняла. Когда она преодолевала депрессии, она шутила и смеялась. Но со времени ее прибытия в Африку он не наблюдал ничего, что говорило бы о ее духовной жизни. Тогда он обнаружил записанную ею молитву: «Прими меня, Господь, такой, как я есть. И сделай меня такой, как Ты хочешь». В одном из ее писем он натолкнулся на такую фразу: «Пусть другие выпрашивают пенсии. Я несу свое служение в мире не ради этого. Я хочу вести себя так, как мне вздумается, и не променяю этой свободы и на сотню пенсий».
Мэри Моффат Ливингстон была похоронена в Шупанге, под огромным баобабом. Ей был всего сорок один год.
Дейвид очень тяжело переживал ее смерть. Вот что он писал в своем дневнике: «Это первый тяжелый удар в моей жизни… Я любил ее, когда женился на ней, и с годами любил все больше. О Мэри, Мэри. Как долго мы мечтали о тихом доме… Господь, конечно же, успокоил тебя, забрав в еще лучший дом». Двумя неделями позже он писал: «Впервые в жизни я хочу умереть». Он написал тестю с тещей и детям в Англию. «Она была прямым и откровенным человеком. Она никогда не искала интриг и, когда того требовали обстоятельства, она умела действовать энергично и решительно». — «Любые другие испытания, — писал он в другом письме, —я находил в себе силы преодолеть. Но теперь я чувствую себя поверженным и обессиленным. Я пытаюсь справиться с этим, как с несчастьем, определенным мне Господом… но есть вещи, о которых я буду сожалеть до самой моей смерти. Если бы только я поступал тогда иначе, а не так, как было в реальности!»
Миссис Моффат написала Дейвиду письмо, проникнутое сочувствием и пониманием. Она писала, что дочь ее нельзя было назвать «исполненной благочестием» (что звучало как весьма сдержанная формулировка), но далее она говорила, что «Господь знал, что в ее сердце не было скверны. И, хотя ее жизнь была очень трудной и бурной, Бог не позволил ей потерпеть крушение». Позже Дейвид высказался о ней несколько более объективно, как об «искренней,
