друг другу. Оба они были так неустроены. Гуляя под прекрасными липами Арнштадта, они беседовали о музыке и о браке. Но они были еще слишком молоды. Кроме того, Себастьян опасался — и не без основания — за свое место в Арнштадте, и поэтому они решили немного подождать. Должно быть, Барбара удивлялась — когда же, наконец, у Себастьяна все наладится. Ведь месяцы проходили один за другим.
У Себастьяна были постоянные проблемы с хором. Управление хором не входило в его обязанности органиста, что он пытался (безуспешно) доказать городскому совету. Он был органистом. Работать с хором его не учили. Кроме того, его церковь была самой маленькой в Арнштадте и ее хор состоял из подростков. В музыке они смыслили мало, и даже городской совет признавал, что их поведение «было порой просто оскорбительным». Два года он боролся с этой бандой шалопаев, но музыка их просто не интересовала. Но вот как-то вечером тот парень, которого Себастьян прозвал козлоголосым фаготом, встретил его на улице и обозвал грязным псом. Себастьян, который никогда не славился сдержанностью, выхватил шпагу и, прежде чем прохожие их разняли, успел сделать несколько дыр в одежде своего противника.
Городской совет вызвал Себастьяна «на ковер». Несколько недель спустя он решил, что ему пора уйти в отпуск. Он устал от непрерывного выяснения отношений с советом и от затянувшейся распри с собственным хором. Ему было неведомо, что может произойти, если он снова встретится на улице с тем козлоголосым фаготом. Должно быть, совет решил, что для всех заинтересованных сторон четырехнедельный отпуск Себастьяна был просто необходим, потому-то предложение церковного органиста и было безоговорочно принято.
Себастьян использовал свой отпуск для того, чтобы посетить знаменитого органиста церкви Святой Марии в Любеке, в Северной Германии. Это путешествие он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Прекрасен был не только органист; в церкви был также изумительный хор и оркестр на сорок инструментов. То была музыка, которая воистину прославляла Бога. Когда Себастьян сел за великолепный орган, своей игрой он произвел такое впечатление, что ему было предложено стать органистом этой церкви вместо прежнего музыканта, который должен был вскоре отойти от дел. Все, что для этого требовалось от Себастьяна, — это добиться разрешения на брак с дочерью своего предшественника.
Должно быть, вспоминая свой посредственный орган в Арнштадте и неуправляемых подростков, которые носили гордое название «хор», Себастьян готов был сделать этот шаг. Но затем он вспомнил о Барбаре, которая ждала его. Конечно же, он понимал, что в его время очень немногие женились по любви. Основным мотивом для вступления в брак было стремление выбиться в люди. И женитьба на дочери органиста была для него реальным шансом добиться успеха. Остаться ли ему в Любеке и вступить в брак? Вернуться ли ему в Арнштадт и жениться на бедной сироте? Хотя Барбара и не знала об этих обстоятельствах, она, должно быть, все равно спрашивала себя, вернется ли Себастьян. О том же раздумывал и городской совет. Четырехнедельное отсутствие обернулось пятью, шестью, а затем и семью неделями. Барбара сомневалась в том, что Себастьян сумеет удержаться на своем месте после возвращения, и не была уверена в том, что он вообще вернется. «Вполне возможно, — пишет биограф Карл Гейнингер, — что ее возлюбленный был так увлечен музыкой и открывшимися перед ним возможностями, что даже и не писал ей».
Но в конце концов спустя четыре месяца Себастьян вернулся в Арнштадт. И вернулся он с массой новых идей, ни одна из которых не пришлась по душе прихожанам маленькой церкви. «Его импровизации между стихами были просто бесконечными», а прихожане были «рассержены, оскорблены и были просто не в состоянии следовать таким сложным мелодическим построениям». Кроме того, Себастьян стал еще более упорен в своем нежелании управлять хором. Борьба с советом продолжалась. Когда Себастьяну сделали замечание относительно каденций между стихами гимнов, он отплатил тем, что стал играть до смешного коротенькие и примитивные прелюдии. Целый год власти упрашивали его, взывали к его разуму и даже запугивали.
Осенью его снова вызвали к начальству. На этот раз, помимо постоянных проблем с хором, фигурировало и новое обвинение. Официальные документы гласят, что Себастьян «приглашал постороннюю девушку на хоры и позволял ей там петь». Несомненно, этой «посторонней девушкой» была Барбара. Поскольку в то время женщинам запрещалось петь в церкви, даже просто допустить ее на хоры означало искать крупных неприятностей. Пела Барбара во время богослужения или же только тогда, когда Себастьян репетировал, неизвестно. Наиболее вероятно последнее.
Но, как бы там ни было, это стало последней каплей. Весь 1706 год стал сплошным конфликтом с городским советом. Себастьян превратился в мишень для огромного количества жалоб со стороны прихожан, а начальство поставило ему множество ультиматумов. Игра его стала совсем невеселой. Себастьян и Барбара решили, что им не стоит начинать семейную жизнь в Арнштадте. И вот в декабре, когда Барбара узнала от одного из своих родственников о том, что органист в церкви соседнего городка Мульхаузен умер, она попросила этого родственника устроить там ее жениху прослушивание. К следующей весне Себастьян уже работал на новом месте. В Арнштадте по нему не особенно убивались.
Осенью 1707 года Себастьян и Барбара венчались в маленькой церкви неподалеку от Мульхаузена. В семье Себастьян чувствовал себя просто прекрасно. Один из биографов замечает: «Если кто-либо из гениев и был предназначен для счастливой семейной жизни, так это Себастьян Бах». Многие великие музыканты были крайне несчастливы в браке, но к Себастьяну это и в самом деле не относилось. Они с Барбарой любили друг друга и, видимо, очень друг другу подходили. О Барбаре известно не так-то уж и много. Однако, как пишет один биограф, «мы можем не без основания предположить, что такой человек, вышедший из семьи потомственных выдающихся музыкантов, как Барбара, которая, кроме того, стала матерью самых талантливых сыновей Себастьяна, в музыкальном отношении был способен разделить интересы супруга и поддержать его». Должно быть, она и в самом деле оказала на него значительное влияние, поскольку только после свадьбы Себастьян стал серьезно относиться к сочинительству. Через три месяца после того как Себастьян женился, он исполнил одну из самых первых своих кантат, «Бог — мой царь», в большой мульхаузенской церкви.
Но вскоре Себастьян снова оказался втянутым в конфликт, на этот раз конфликт касался богословских вопросов. Мульхаузенская община была пиетистской, а пиетисты большое значение придавали тому, как Христос обретает жизнь в душе верующего. Они считали, что формального признания лютеранского символа веры было недостаточно, что человек должен установить личные взаимоотношения с Богом. Себастьян нашел в пиетизме много такого, что было ему очень близко. Но когда пиетисты, считавшие очень важной простоту во всем, стали требовать в музыке такой же простоты, как в образе жизни, Себастьян решил, что это уже слишком. В лютеранстве, опиравшемся на учение лично Лютера, признавалось, что прекрасная музыка есть прекрасная возможность прославить Бога. Как мог Себастьян раскрыть данный ему Богом талант в атмосфере пиетизма?
Он написал начальству очень дипломатичное — насколько Себастьян вообще умел быть дипломатичным — письмо, в котором просил освободить его от должности. Он писал, что хотя они с Барбарой живут очень просто, но на такое жалование «просуществовать практически невозможно». На этом он не остановился и написал, что считает своим призванием «сделать музыку достойным средством прославления Бога» и что в Мульхаузене это оказалось «делом практически безнадежным».
И вот в двадцатитрехлетнем возрасте он стал придворным органистом герцога Веймарского, в сорока милях от Мульхаузена. Его жалование увеличилось вдвое, но, хотя Себастьян и стремился всегда к материальной стабильности, не это стало причиной его отъезда в Веймар. О герцоге Веймарском говорили, что он очень религиозен. Вся его прислуга посещала церковь и по очереди читала герцогу вслух Писание. Себастьян был уверен в том, что наконец нашел то место, где ему не придется ни испытывать давления богословов, ни зависеть от городских советов и где он сможет «сделать музыку достойным средством прославления Бога».
При дворе Себастьян и Барбара приобрели много новых знакомых. Однако они предпочитали общаться со старыми друзьями. Когда они выбирали крестных для своих детей, это были, как правило, их давние знакомые. А родственники наезжали к ним в гости просто один за другим. Сестра Барбары переехала к ним на постоянное жительство, а племянники Себастьяна стали учиться у него мастерству игры на органе. Семейство получилось большое, но не настолько, как могло бы быть: Барбара родила семерых детей, но выжили из них только четверо. Однако забот Барбаре хватало и так. Себастьян тоже не бездельничал. Каждый месяц он писал новую кантату, а в перерывах «множество токкат, фантазий, прелюдий и фуг».
Из Веймара по всему континенту о нем стала распространяться слава великого органиста и композитора. Но Веймар не был раем. Вовсе нет. Очень быстро Себастьян снова попал в сложную ситуацию. Проблема заключалась в том, что после смерти молодого веймарского принца в 1715 году герцог, бывший на грани безумия, стал практически непредсказуем в своих действиях. В 1716 году, когда умер руководитель веймарского хора, Себастьян предполагал, что его назначат (или, по крайней мере, рассмотрят его кандидатуру) на этот пост. Но без всякого объяснения его попросту проигнорировали. Многие другие поступки герцога также кажутся деспотичными и своевольными. Себастьян принял решение больше не писать в Веймаре музыки. Один из биографов отмечает: «Это было очень опасное для его положения решение. Он словно бы не только не искал возможности избежать неприятностей, а наоборот, сознательно провоцировал их». И последствия не заставили себя ждать.
Прожив в Веймаре девять лет, семейство Бахов стало готовиться к отъезду. Когда Себастьян получил приглашение на работу из маленького княжества Котен, то с радостью принял его. Но оказалось, что уехать ему было не так-то просто. Герцог не захотел отпустить Баха. Настолько сильно не захотел, что посадил музыканта в тюрьму за то, что тот решил его покинуть. Герцог, конечно же, не собирался продержать Себастьяна в тюрьме до конца жизни, он просто хотел заставить его передумать. Вопрос заключался в том, кто упрямее. Оказалось, что упрямее Себастьян. Через месяц герцог с неохотой отпустил его, и тот с Барбарой и детьми в спешке покинул город, опасаясь, как бы герцог не передумал.
При котенском дворе Себастьян был назначен капельмейстером. Быть капельмейстером придворного оркестра было большой честью. И, хотя котенский двор был невелик, все же это был княжеский двор. Этот пост дал музыканту множество новых преимуществ. Помимо щедрого жалования, Себастьян получил привилегию путешествовать по
