ни разу еще не удалось поговорить с ним. Она писала в своем дневнике: «Я никогда прежде не встречала человека, с которым мне бы хотелось познакомиться так же сильно, как с мистером Маршаллом».
В своих письмах к родителям она часто упоминала молодого священника: «В жизни я не слышала таких молитв. Когда он начинает говорить, кажется, что между тобой и Богом устанавливается прямая связь. Знаю, что это звучит глупо, но я просто обязана познакомиться с этим человеком».
Да, она знала, что это глупо. Но за следующее лето прочла все, что только смогла найти по шотландской истории, а это составило тридцать семь книг. Но когда занятия возобновились, она разобралась в своих чувствах и пришла к выводу, что сохнуть по человеку, который вряд ли удерживал в памяти сам факт ее существования, это просто смешно. И она решила познакомиться с каким-нибудь парнем своего возраста. Кроме того, она решила сосредоточиться на учебе. Кэтрин даже обрадовалась, когда прошел слух, будто Питер уже обручен. Это, подумала она, заставит ее выбросить его из головы.
Но юноши, назначавшие ей свидания, казались такими мелкими и ничтожными! Она только и думала, что о Питере. «Ну почему воплощение всех моих мечтаний старше меня на двенадцать лет и далеко от меня, как северный полюс?» И вот это случилось. Весной ее, как одну из лучших ораторов колледжа, попросили пойти на митинг и выступить — ну с кем бы вы думали? — с Питером Маршаллом. Она всегда выступала так эмоционально (за что и получила прозвище «Катастрофа») и на такое количество тем — от нацизма до спада в американской экономике, — что выступить по поводу сухого закона ей не составляло ни малейшего труда. По дороге на митинг Питер заверил ее в том, что вовсе не был обручен. «Не верьте всему, что вы слышите, дитя мое». А по дороге обратно он сказал, что хотел бы пригласить ее как-нибудь на боулинг. «Я давно хотел с вами познакомиться». Кэтрин даже и не могла мечтать о таком счастье. Она просто хотела познакомиться с ним поближе. А он фактически назначил ей свидание.
Но свидание не состоялось. Она встречала его в церкви. Он очень тепло с ней беседовал. Часто он подвозил ее обратно в школу. Однажды он снова сказал ей: «На неделе я свяжусь с вами». Ничего подобного. А через несколько недель начались летние каникулы. Кэтрин отправилась домой в Западную Вирджинию, повергнутая человеком ее мечты в глубокое недоумение. Она спрашивала себя: «Почему он проявляет ко мне интерес, когда мы встречаемся, но никогда не звонит и не присылает записок?» Летом он написал ей пару писем, но они казались сухими и формальными, в стиле деловой переписки. Одно из писем он закончил так: «С уважением, Питер Маршалл». Не очень-то нежные слова для человека, который влюблен и стремится к развитию отношений. Тем летом Кэтрин снова решила выбросить из головы мысли о Питере Маршалле. Это было непросто, и воспоминания об их встречах то и дело приходили ей на ум. Но она приняла твердое решение: «Я должна забыть Питера Маршалла», кроме того, она думала, что не будет осенью ходить в его церковь.
Ее решимость продержалась шесть недель. Возвратившись в Вестминстер, она отправилась туда в первое же воскресенье. Он поздоровался с ней и заметил, что они видятся впервые в этом году. Она немного удивилась тому, что он обратил внимание на ее отсутствие. Затем он сказал, что свяжется с ней. В тот вечер она написала в своем дневнике: «Я не остановлюсь, пока не остановится он сам». При их встречах Питер продолжал выражать свою радость от общения с ней, но никогда не делал ничего, что могло бы повлечь за собой какое-то развитие отношений. Кэтрин просто не могла его понять. Но у Питера были веские основания для того, чтобы не афишировать их отношения. Ему было тридцать три года, и он был священником в быстро увеличивающемся приходе. Ему не хотелось слышать у себя за спиной разговоры о том, что он влюблен в студентку.
Перелом в из отношениях наступил ближе к концу последнего курса колледжа Кэтрин. Ее попросили выступить на собрании церкви перед вечерним богослужением. Речь шла о молитве. Она выступила и призналась, что у нее нет истинного молитвенного опыта. Она говорила о том, что ее отношения с Богом поверхностны и что она хотела бы узнать Его лучше. Для Кэтрин эта беседа стала началом внутреннего очищения. Ведь она знала, что Питер слушает ее очень внимательно. В тот вечер Кэтрин опоздала на вечернее богослужение. Церковь была переполнена, и свободные места были только у самой кафедры. Во время службы Кэтрин почувствовала себя плохо. Сначала она подумала, что сможет дождаться окончания, но ей становилось все хуже. В конце концов ей пришлось встать и выйти из церкви. Когда Питер это увидел, в его душе что-то произошло. С тех пор он относился к Кэтрин совершенно иначе. В дневнике Кэтрин уже не чувствуется мрачных ноток. По записям можно легко проследить развитие их отношений:
«Он невероятно заботлив…»
«Теперь, мне кажется, у него серьезные намерения…»
«Думаю, Питер влюблен в меня…»
«Он поцеловал меня…»
«Мы проговорили до трех часов утра…»
«Он сделал мне предложение…»
Она попросила несколько дней для того, чтобы помолиться о сделанном предложении. Казалось, тянуть с ответом было странным с ее стороны, но она хотела быть уверенной в том, что то, о чем она мечтала, согласовывалось с волей Бога, а не было просто девчоночьими фантазиями. Позже Кэтрин писала: «Я поняла, что это очень неправильно — добиваться того, чего хотим мы сами, а затем просить Бога благословить это». Но ко дню выпуска из колледжа она дала ответ. И она сказала «да».
То лето было совсем другим, нежели предыдущие два. Письма сновали туда и сюда, искрили юмором, пылали чувствами и были проникнуты духовностью. Теперь Питер писал: «Дорогая, я так счастлив! Я так тебя люблю». Первоначально они планировали подождать со свадьбой в течение года, Кэтрин хотела преподавать в школе. Но Питер не хотел ждать и уговорил Кэтрин сочетаться браком осенью в церкви ее отца в Западной Вирджинии. Тем летом Питер приехал к Кэтрин в гости. Тогда-то он и получил прозвище «В. И». («Великий Игрок»). Кэтрин тоже обожала игры, но заметила по этому поводу: «Мне показалось, что это уже слишком, когда за тридцать минут до брачной церемонии он никак не хотел отпустить мою младшую сестру, так как не мог смириться с тем, что она обыгрывала его в китайские шашки».
Тем же вечером молодожены отправились в Вашингтон, округ Колумбия, и не случайно. Утром следующего дня у Питера была назначена встреча с руководством вашингтонской пресвитерианской церкви на Нью-Йорк авеню. Он извинился перед Кэтрин, что уходит с самого утра, и сказал: «Пожалуйста, оденься. Как только с тобой захотят побеседовать, я позвоню тебе». Кэтрин было всего двадцать два года, и ее очень пугала встреча с суровым комитетом, состоявшим из семи мужчин и одной женщины. В то утро она молилась: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я ничего не испортила». И, судя по всему, она ничего не испортила, поскольку Питера пригласили стать пастором вашингтонской церкви.
Принять правильное решение было нелегко. Питер говорил Кэтрин: «Я, честно говоря, не считаю, что им нужен именно я. Я недостаточно уравновешенный и уверенный в себе человек. Мне не хватает академической подготовки, и мои проповеди недостаточно изящны для того, чтобы звучать с такой кафедры». Кроме того, руководство церкви в Атланте только что построило балконы для того, чтобы огромное количество людей, приходивших послушать Питера, могло разместиться. Он не мог покинуть Атланту, прежде чем эти затраты окупятся. И он отказался. Новобрачные отправились обратно в Атланту. Но спустя год вашингтонская пресвитерианская церковь на Нью-Йорк авеню пригласила Питера вновь, и на этот раз он ответил согласием.
Для шотландского эмигранта, который за десять лет до того был рабочим на фабрике, психологически это было не так-то просто. «Кэтрин, я до смерти боюсь, — признавался он, — а если они во мне разочаруются?» Кэтрин тоже было страшно. Всего восемнадцать месяцев назад она была одной из множества обитательниц студенческого городка и ничего еще не знала о жизни. А вот теперь она была женой священника, принявшего служение в церкви общенационального значения. Эту церковь называли президентской: среди ее прихожан было восемь президентов, в том числе Авраам Линкольн. Кэтрин лихорадочно заучивала все особенности вашингтонского протокола для того, чтобы ненароком не попасть впросак. В Атланте они жили в маленьком коттедже. В Вашингтоне в их распоряжение был предоставлен трехэтажный особняк из красного кирпича на десять комнат. В том числе — шесть спален.
Вскоре Питер все устроил в доме по своему вкусу. Кэтрин писала: «Дом превратился в морской музей. Питер всюду развесил пейзажи с океанскими видами». Питер был аккуратным и пунктуальным человеком, чего добивался и от Кэтрин. Каждый раз, когда она забывала завинтить крышку у тюбика с зубной пастой или оставляла незадвинутым ящик платяного шкафа, он неизменно напоминал ей об этом. Питер гордился тем, что его жена так быстро стала хорошей хозяйкой. После того как Кэтрин удачно приготовила индейку, он написал своей матери в Шотландию: «Кэтрин неплохо справляется по хозяйству. Мы все гордимся ею. Просто поразительно, что она разбирается во всем, что касается домашних дел, так, будто она в этом ветеран. Мне было так приятно сидеть за столом, который она накрыла и сервировала с таким вкусом, и смотреть на Кэтрин, которая сидела напротив, и резать индейку — веришь или нет, я сделал это сам».
У Питера был определенный взгляд на роль женщины в семье, и теоретически Кэтрин принимала концепцию мужа безоговорочно. Он был убежден в том, что место женщины, вне зависимости от ее талантов или образования, дома. В одной из своих проповедей он так высказался о браке: «Это слияние двух сердец, союз двух жизней. Это две реки, которые втекают друг в друга и дальше направляются по одному каналу, в одном направлении… и вместе несут обязательства и ответственность, налагаемые браком». Кэтрин кое в чем хотела поправить его еще до свадьбы, но он заверил ее: «Дорогая, я не собираюсь засовывать твою жизнь и твои дарования в пыльный сундук… Мы оба будем жить теперь иначе, и наши жизни, наши сердца и души объединятся в сиянии Бога». Кэтрин все это казалось весьма привлекательным — теоретически. Но на практике возникли проблемы.
С тех пор как Кэтрин начала