задумываться о браке с Питером, ей приходило в голову, что ему будет очень нелегко с ней. Ведь он привык к независимой жизни холостяка. Она даже думала, что ему бы вообще не надо было жениться. «Пожалуй, он абсолютно самодостаточен, независим, потому и счастлив». Помимо того что Питер был очень независим, он был еще и трудоголиком. У него никогда не бывало выходных. Он работал целыми днями. По вечерам посещал заседания комитета, а чтобы немного развеяться, принимал приглашения выступить с проповедью где-нибудь в пригороде. Эти поездки, вне всякого сомнения, раздражали Кэтрин. Но еще тяжелее она воспринимала то, что он никогда не делился с ней тем, что его заботило. Возможно, это была чисто шотландская сдержанность; но гораздо более вероятно, что он просто привык к тому, что делиться размышлениями ему не с кем и незачем. План жить иначе вместе был хорош, но Питер продолжал жить так, как жил прежде, и помощи от Кэтрин не принимал.
Кэтрин горела желанием использовать свои таланты — писать, выступать с речами и с головой окунуться в служение своего мужа. Она хотела, чтобы Питер разделил с нею служение, но в первые годы брака он, судя по всему, был просто не в состоянии сделать это. У него было призвание. Служение было для него важнее всего на свете. Кэтрин писала: «Он полностью принадлежит тысячам людей», и, судя по всему, она была не в восторге от того, что эти тысячи людей были для Питера важнее, чем его собственная жена. Кэтрин пыталась смириться с тем, что ей не нравилось в ее браке. Но раздражение росло. Временами она задумывалась, на кого же ей все-таки обижаться: на прихожан, на Питера или на Бога. Поездки с проповедями за город стали последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. С его точки зрения, это был акт милосердия — ведь он получал огромное количество приглашений, а отвечал лишь на сравнительно небольшую их часть. Он считал, что она должна бы оценить тот факт, что на очень многие приглашения он отвечал отказом. Он даже считал, что отвечал отказом на слишком многие приглашения. Ему казалось, что Кэтрин слишком эгоистична и ревнует его к служению. А ей казалось, что он к ней безразличен.
Несмотря на это, Маршаллы жили дружно. «Мы с самого начала стремились сосредоточиться не на том, что нас разделяло, а на том, как преодолеть несогласия. В конечном счете, в каждом браке есть сложности. Две жизни не могут слиться в одну без компромиссов, которые часто болезненны». Обстановка разряжалась юмором и, что гораздо важнее, взаимной любовью и уважением. И самое главное — они всегда молились вместе. Хотя Кэтрин многое в Питере казалось труднопреодолимым, она была счастлива от того, что они были вместе. Ей нравилось то, как он смеется, как он поет (а пел он с огромным удовольствием). Ей даже нравилось то, что иногда он надевал национальную одежду и выступал на церковных собраниях с шотландскими песнопениями. С ним всегда было очень весело. И, само собой, ей нравилось, что он обожает играть — во все, от монополии до бейсбола. Кэтрин писала: «Поразительно, как такой занятый священник находит столько времени для игры. Секрет прост: Питер очень мало спит».
Постепенно Питер стал предпринимать попытки разделить свое служение с Кэтрин. Поначалу утренние воскресные проповеди он накануне стал читать Кэтрин. Для него это оказалось прекрасной подготовкой, а для нее — огромной радостью.
Однажды в субботу вечером, когда Питер дошел до середины проповеди, Кэтрин перебила его. Она очень не любила перебивать его, но у нее были на это веские причины — у нее начались роды. И к утру на свет появился Питер Джон Маршалл. Питер приехал в больницу к рождению сына, а затем вернулся в церковь для того, чтобы провести урок в воскресной школе. Потом было богослужение, и Питер произнес проповедь, которую Кэтрин не успела дослушать до конца. Прихожане не узнали о том, какое событие произошло в семье Маршалл. Кто-то отметил, что Питер выглядит усталым, словно провел всю ночь на ногах. Он никак это не прокомментировал. Когда Питер уже прощался с прихожанами в конце службы, одна женщина спросила его о Кэтрин, которая, конечно же, не пришла в церковь в то утро. Тут уж Питеру пришлось объяснить причину отсутствия его жены. Одним из принципов Питера был следующий: никогда не упоминать о своей жене и о своем доме в проповедях. Но вскоре после рождения Питера Джона этот принцип был предан забвению. Питер Джон давал такой живой и яркий материал для всяческих забавных примеров, что молчать о том было просто невозможно.
Питер очень любил сына, в этом нет никаких сомнений. Он чувствовал себя виноватым перед ним, так как работа в церкви не оставляла Питеру достаточно много времени для общения с семьей. Чтобы хоть как-то разрешить эту ситуацию, Маршаллы купили летний дом, который располагался достаточно далеко для того, чтобы Питер был вне досягаемости бесконечного потока приглашений и забот, которых в церкви всегда было предостаточно. Дом располагался в Кэйп Код, недалеко от моря, которое так любил Питер. И, конечно же, Питер сразу же перекрасил зеленые ставни в свой любимый синий цвет. Покупка дома дала Питеру возможность проводить больше времени с сыном, работать в саду — он изготавливал прекрасную мебель — и просто слушать шум океана. А Кэтрин в Кэйп Код больше всего нравилось уединение. Она была счастлива, что теперь они могут побыть вдвоем. Питер с сыном ходили за ягодами, а Кэтрин пекла черничные пироги. По вечерам Питер читал Питеру Джону вслух и укладывал его спать.
По натуре Питер не был ученым-исследователем. Он был поэтом, художником слова. Он сравнивал сомнения с паутиной, которая появляется в углах наших жилищ. Наша вера не в состоянии вымести ее оттуда, это может сделать только благодать. «Найти нужное слово — значит пользоваться не малярной кистью, а тонко отточенным карандашом», — говорил Питер. Группе семинаристов он сказал: «Когда вы пишете ваши проповеди, то должны видеть сжатые до боли кулаки, губы, стиснутые для того, чтобы удержать слезы, сердца, страдающие от того, что в них нет прощения, души, в которых нет радости из-за того, что в них нет любви. Вы должны видеть перед собой слезы, которые текут по лицам матерей, — проповедуйте им, вы должны спасти их». Питер находил темы для своих проповедей повсюду и тщательно подбирал новый сюжет. Поскольку церковный бюллетень выходил по четвергам, в среду он обсуждал очередную проповедь за ужином с Кэтрин. Хотя иногда он имел лишь смутное представление о том, какова будет структура проповеди, он придумывал для нее название с верой в то, что где-то между четвергом и воскресеньем проповедь обретет свою форму. Питеру вообще редко удавалось написать проповедь меньше чем за три-четыре дня.
Нагрузка Питера становилась все больше и больше. Численность прихожан неуклонно увеличивалась, и Питер был вынужден иногда повторять проповеди, которые уже звучали с кафедры прежде. Но в церковь все равно приходило огромное количество людей. Многим просто не хватало места, настолько переполнено было помещение. Кэтрин оставалась за сценой, в роли жены, обеспечивающей прочный тыл. В книге «Человек, которого звали Питер» она писала, что от нее требовалось быть «изящной, очаровательной, уравновешенной и милой при любых обстоятельствах». И она вполне справлялась с этой ролью.
Когда Питеру Джону исполнилось три года, Кэтрин тяжело заболела. Она едва не потеряла сознание во время богослужения. Медицинское обследование показало, что у нее туберкулез.
Это была не открытая форма заболевания, поэтому Кэтрин позволили остаться дома, но велели соблюдать строгий постельный режим. Ей запретили любые нагрузки. Она лежала в самой большой из спален. Через пять окон в комнату проникали яркие солнечные лучи. Она устраивалась на постели полулежа, доставала блокнот и записывала в него свои размышления. Как-то она написала, что хотела бы стать «литератором, способным оказать реальное влияние на свое поколение и на мир в целом».
Первоначально предполагалось, что Кэтрин станет лучше через три-четыре месяца. Она писала: «Первые три месяца были самыми тяжелыми, каждый мускул моего тела протестовал против того, что со мной происходило». Но время шло, а рентгеновские снимки показывали все те же пятна на легких. Кэтрин стала впадать в депрессию. Не оценила она и слова мужа, которые показались ей избитыми и банальными: «Кэтрин, ты же прекрасно знаешь, что отчаяние — от сатаны». Он также напомнил ей: «Однажды ты вспомнишь об этих тусклых днях как о самых богатых впечатлениях за всю твою жизнь». Позже она признала, что, хотя в то время она и пренебрегла словами мужа, эти «тусклые дни» впоследствии действительно оказались очень яркими. В тот период она открыла для себя такие грани взаимоотношений с Иисусом Христом, о которых прежде даже и не догадывалась. Впервые в жизни она стала интересоваться всерьез природой Святого Духа. Понятно, что тогда же она много размышляла и об исцелении. Она пыталась узнать, что на эту тему говорит Библия. Часто ее вера наталкивалась на препятствия и забредала в тупики. Но Кэтрин не останавливалась и продолжала искать.
Питер был очень мил и заботлив, но все же она тревожилась. Она боялась, что он потеряет интерес к жене-инвалиду. Ее пугало, что ее «место в сердце Питера может занять кто-то другой». Как мог такой человек, как Питер в конце концов не утомиться от присутствия в его жизни «бесполезной» жены?
Особенно она тревожилась, когда он отправлялся в поездки. Осенью 1944 года ситуация в семье Маршалл стала крайне напряженной. Кэтрин уже семнадцать месяцев была прикована к постели, и за это время у них сменилось четырнадцать разных сиделок. Шла Вторая мировая война, и в Вашингтоне было очень много вакантных высокооплачиваемых мест. Маршаллы были не в состоянии платить медсестрам столько, сколько платило государство. Поэтому и прислуга в доме не задерживалась надолго. На Питере Джоне это отражалось сильнее всего, не говоря уже о самом Питере, Кэтрин, разбитом фарфоре и испорченном белье. Единственно возможным выходом было отослать Питера Джона к родителям Кэтрин, самой Кэтрин перебраться в санаторий, а Питеру — в гостиницу, и жить таким образом до тех пор, пока Кэтрин не выздоровеет, сколько бы времени это ни заняло.
Питер и Кэтрин горячо молились об этом. «Если Ты хочешь, чтобы мы оставались вместе, Господи, тогда мы просим Тебя: пошли нам кого-либо, кто мог бы позаботиться о домашнем хозяйстве». И они с трудом произносили слова: «Да свершится воля Твоя». Когда
