мощи самой по себе, в какой мере оно превосходит все другие могущества и в какой мере отлично от всякого бессилия?
Священное Писание никогда не ведет речи о могуществе Бога, его проявлениях и его победах вне связи с понятием права. Могущество Бога изначально есть могущество права. Это не простая potentia, это potestas, то есть «легитимное», основанное на праве могущество.
Что означает право? Обращаясь назад, мы должны сказать: могущество Бога есть в том и потому могущество права, что это всемогущество Бога-Отца. Следует подумать о том, что было представлено как жизнь Бога-Отца, как жизнь Бога, который в себе не одинок, но живет и правит от вечности как Отец своего Сына, который в своей самой сокровенной сути существует в этой общности. Всемогущество Бога как правового могущества есть могущество Бога, который в самом себе есть любовь. То, что противостоит этой любви, что является одиночеством и особым самоутверждением, как таковое, не есть право и потому не есть действительное могущество. Оно отвергается Богом.
Бог утверждает порядок — порядок в смысле того порядка, который наличествует в Самом Боге, между Ним и его Сыном и Святым Духом. Могущество Бога есть могущество порядка — порядка его любви, воздействующей на способы осуществления порядка и ведущей к целям порядка. Могущество Бога есть святое, праведное, милосердное, терпеливое, благое могущество. И то отличает могущество Бога от бессилия, что Он есть Триединый Бог.
Это могущество Бога есть могущество его свободной любви в Иисусе Христе, в нем оно реализуется и открывается. Мы должны поэтому вновь посмотреть на деяние Бога как на совокупность всего возможного и действительного. То, что Бог в своей милости есть и созидает, — это совокупность всего того, что называется способностью, свободой и возможностью. Могущество Бога не есть бесхарактерное могущество, и потому беспредметны всякие детские вопросы типа «может ли Бог сделать, чтобы дважды два равнялось пяти» и т.п., поскольку за такими вопросами стоит весьма абстрактное понятие того, что значит «мочь».
Могущество, способное ко лжи, не было бы действительным могуществом. Это было бы бессилием, мощь, полагающая себя способной все утвердить и всем распоряжаться, — ничто. У такой мощи нет ничего общего с Богом и тем самым с действительным могуществом. Могущество Бога есть подлинное могущество, и потому оно надо всем. «Я есть Бог всемогущий, ходи предо Мною и будь непорочен». Это «Я» показывает, кем является всемогущий Бог и что такое всемогущество. Или «Дана Мне всякая власть на небе и на земле». Ему, Иисусу Христу, дана она.
В этом деянии Бога живо явлено его всемогущество как исцеляющая и праведная мощь. Следовательно, Бог есть совокупность, определение, граница всего возможного. И таким образом, возвышается Он надо всей действительностью как трансцендентный Бог и пребывает во всем действительном как имманентный Бог — Он, субъект, который произносит это святое и благое Слово и созидает свое святое и благое дело.
Поскольку Бог стал человеком, то стало явным и достоверным и следующее: Он не желает быть только для себя и тем самым быть в одиночестве. Он дозволяет отличному от Него миру иметь свою собственную действительность, своеобразие и свободу. Его Слово образует силу бытия мира как творения. Он создает, поддерживает в бытии и правит миром как ареной, а в его средоточии — человеком как свидетелем своего величия.
Верую в Бога, Отца, всемогущего, Творца неба и земли.
Когда мы подступаем к истине, которую исповедует церковь в понятии «Творец», чрезвычайно важно понимать, что здесь мы стоим перед тайной веры, познание которой возможно только посредством откровения. Первое положение символа о Боге-Отце и его создании не представляет собой какое-то языческое «преддверие», какую-то сферу, где вместе пребывали бы христиане, иудеи и язычники, верующие и неверующие и где они все вместе пребывали бы перед действительностью, которую они были согласны обозначить как создание Бога-Творца.
Что такое «Бог-Творец» и как все обстоит с деянием творения — это от нас, людей, сокрыто не в меньшей степени, чем все остальное, о чем идет речь в вероисповедании. Верить в Бога-Творца для нас не более доступно, чем в то, что Иисус Христос зачат от Святого Духа и рожден Девой Марией. Дело не обстоит таким образом, что истина о Боге-Творце доступна нам непосредственно, а истина второго положения может стать доступной только благодаря откровению. И в том и в другом случае мы пребываем перед тайной Бога и его создания, и доступ и в том и в другом случае может быть лишь одним и тем же.
Ведь символ говорит не о мире или, во всяком случае, говорит об этом лишь сопутствующим образом, когда ведет речь о небе и о земле. Он не утверждает: верую в сотворенный мир, не утверждает и: верую в деяние сотворения. Он утверждает: верую в Бога-Творца. И все, что говорится о творении, целиком и полностью определяется объектом этого утверждения. Здесь постоянно действует одно и то же правило: все предикаты определяются им. Это относится и к творению. По существу, здесь речь идет о познании Творца, а затем, и исходя из этого, должно пониматься его деяние.
Речь идет о Боге -Творце и потому — и о его деянии как творении, сотворении неба и земли. Если мы со всей серьезностью подойдем к этому понятию, то нам сразу же станет очевидно: перед нами не та сфера, которая может быть в каком-либо смысле доступна человеческому созерцанию или даже человеческому мышлению. Мы можем обратиться к естествознанию с его учением о развертывании сущего, с его сообщением о миллионах лет, в течение которых свершалось устойчивое становление космоса, но было ли естествознание когда-либо в состоянии подойти к самому тому факту, что есть мир, проделывающий это развитие?
Продолжение представляет собой нечто совсем иное, чем это полное и исключительное начало, с которым связано понятие творения и Творца. Когда ведут речь о «мифах творения», мы имеем дело с заблуждением принципиального характера. Миф в лучшем случае может служить параллелью точной пауке, поскольку и миф направлен на созерцание того, что всегда уже есть и будет. Миф имеет дело с великой, стоящей перед человеком во все времена и потому вневременной проблемой жизни и смерти, сна и бодрствования, рождения и смерти, утра и вечера, дня и ночи и т.д. Все это темы мифа. Миф рассматривает мир, если можно так выразиться, отталкиваясь от его пределов, но это всегда уже наличный мир. Не существует мифа о творении, поскольку творение, как таковое, недоступно мифу. Так, к примеру, в случае с вавилонским мифом о творении совершенно отчетливо видно, что речь идет здесь об определенном мифе о становлении и прохождении, и его в принципе нельзя соотнести с тем, о чем говорится в Бытии 1 и 2. Можно в лучшем случае утверждать, что тут встречаются некоторые мифические компоненты.
У того, что говорит при этом Библия, нет никаких параллелей в мифе. Если уж хотят наделить библейское сообщение каким-то именем, соответственно включить его в какую-нибудь категорию, то нужно использовать термин «сказание». Библия в Бытии 1 и 2 ведет речь о процессах, находящихся вне нашего исторического познания. В то же время она ведет речь на основании знания, которое соотносится с определенной историей. В том-то и заключается примечательный момент библейских исторических повествований о творении, что они находятся в тесной связи с историей Израиля и тем самым с историей действия Бога в союзе с человеком. Согласно Ветхому Завету, эта история начинается уже с того, что Бог сотворил небо и землю. Как первое, так и второе сообщение о творении находятся в однозначной связи с темой Ветхого Завета: первое сообщение указывает на союз через полагание субботы как цели, а второе — через продолжение деяния творения.
Нельзя отрывать познание Бога-Творца и его деяния от познания действия Бога с человеком. Только когда мы наглядно видим, что Триединый Бог сделал для нас, людей, в Иисусе Христе, мы в состоянии познать, как обстоит дело с Творцом и его деянием. Творение — это временное, происходящее вне Бога событие, аналогичное тому событию в самом Боге, в силу которого Бог есть Отец Сына. Мир не является Сыном, он не «порожден», а сотворен Богом. Однако то, что делает Бог как Творец, все это можно увидеть и понять в христианском смысле лишь как отблеск, как отражение, как тень такого внутреннего божественного отношения между Богом-Отцом и Сыном. И поэтому есть смысл в том, что деяние творения приписывается в символе Отцу. Это не означает, что Он один есть Творец, скорее речь вдет о том, что существует такая связь между деянием творения и отношением Отца и Сына. Познание творения есть богопознание и потому есть познание веры в глубочайшем и последнем смысле.
Оно не представляет собой какое-то преддверие, место обитания естественной теологии. Каким об¬разом могли бы мы познать это отцовство Бога, если бы оно не было нам открыто в Сыне? Поэтому не из существования мира в его многообразии можем мы выяснить, что Бог является его Творцом. Мир с его горем и с его счастьем всегда останется для нас смутным зеркалом, допускающим наши оптимистические или пессимистические размышления о нем, однако свидетельство о Боге как о Творце он нам не дает. Всегда, когда человек стремился увидеть истину, исходя из солнца, луны и звезд или из самого себя, результатом был образ какого-то божка. Если же Бога познают, а затем вновь и в мире познают, с тем чтобы вознести радостную хвалу Богу в творении, то делают это, устремляясь туда, где Его нам надлежит искать и где мы Его обретаем, — к Иисусу Христу. Поскольку Бог в Иисусе Христе стал человеком, то стало так¬же явным и открытым для веры, что Он есть Творец мира. У нас нет какого-то второго источника откровения.
В положении о Творце и творении решающее значение имеет утверждение, что Бог существует не только для себя, что есть и отличная от Него действительность, мир. Откуда нам это известно? Разве каждый из нас уже не задался вопросом, не является ли весь этот мир вокруг нас на деле лишь видимостью и сновидением? Разве вас не посетило одно радикальное сомнение — нет, не в Боге, это глупое сомнение, — относительно вас самого? Не есть ли то, что мы считаем действительностью, всего лишь «покрывало майи» и тем самым не является действительностью? Может быть, единственное, что нам остается, это как можно быстрее досмотреть это «сновидение» до конца, с тем чтобы погрузиться в
