другую жизнь «по ту сторону». Так легко христианская надежда перетекает в какое-то неопределенное ожидание какого-то преходящего величия. Забывается подлинное содержание и предмет христианского ожидания — тот, кто придет, это тот, кто был. Мы идем навстречу тому, откуда происходим.
Это и в отношении церкви к миру должно быть субстанцией ее вести. Она указывает не в пустоту, когда дает людям мужество и надежду, она вправе давать мужество и надежду, глядя на то, что произошло. «Свершилось!» сохраняет всю свою действенность. Христианский перфект является не имперфектом, правильно понятый перфект обладает силой будущего времени. «Мое время в твоих руках». И странствует человек, подобно пророку Илии, черпая силу из этой пищи, сорок дней и сорок ночей до горы Бога, называемой Хорив. Это все еще странствование, это еще не цель, но странствование, направляемое целью. Вот что мы, христиане, должны говорить нехристианам. Не как меланхолические совы должны мы сидеть среди них, а как люди, достоверно знающие свою цель, достоверность которой превосходит всякую другую достоверность. Однако как часто стоим мы в смущении рядом с детьми мира и как нам следует понимать их, если наша весть не удовлетворяет их! Тот, кому ведомо, что «наше время в его руках», тот не будет высокомерно взирать на людей мира, идущих своим путем со своей, зачастую смущающей нас надеждой. Он будет рассматривать их надежду как притчу, как знак того, что мир не брошен, что он имеет начало и цель. Мы, христиане, должны вносить в эти мирские мышление и надежду правильные альфу и омегу. Но сделать это мы в состоянии лишь тогда, когда превосходим мир в уверенности.
Дело обстоит таким образом, что мир, не зная об этом, а церковь в знании идут от Иисуса Христа, от его деяния. Объективным обстоятельством является то, что Иисус Христос приходил и сказал свое слово и свершил свое деяние. Данное обстоятельство существует независимо от того, верим ли мы, люди, в это или нет. Оно относится ко всем -и к христианам и к нехристианам. Мы происходим от того обстоятельства, что Христос приходил, и мы должны мир рассматривать соответствующим образом. То, что мир является «мирским», это самоочевидно. Однако это мир, в средоточии которого Иисус Христос был распят и воскрес. Церковь также движется оттуда и в этом отношении не отличается от мира. Но церковь является тем местом, где об этом знают, и в этом действительно огромное различие между церковью и миром. Мы, христиане, имеем возможность знать об этом, мы имеем возможность открытыми глазами видеть свет, взошедший свет parousia. В этом заключается особая милость, радоваться которой мы можем каждое утро. Это в действительности незаслуженная милость, ведь христиане ничуть не лучше детей мира. Речь может идти поэтому лишь о том, что они, исходя из своего знания, в состоянии что-то показать тем, кто не имеет такого знания. Они должны заставить гореть тот малый свет, что им дан.
И церковь, и мир имеют перед собой того, от кого они происходят. И для обоих чудом является то, что эта цель надежды не располагается где-то, а мы должны с трудом прокладывать путь туда, но, как говорится в Символе, venturus est! He мы должны идти, Он придет. Куда должны и хотели бы мы прийти со всей нашей беготней и странствованием? Всемирная история с ее событиями, ее войнами и перемириями, история культуры с ее иллюзиями и прозрениями — это путь? Нам следует улыбнуться. Когда придет Он, тот, кто действует, тогда все то убогое, что связано с нашей «прогрессивностью», предстанет в ином свете. Ужасающая глупость и слабость церкви и мира будут высвечены им. «Христос родился». Это вновь пришествие. Возвращение Христа есть возвращение того, кто был. Тем самым глупость язычников и слабость церкви не становятся простительными, но предстают в свете Пасхи — «мир погиб, Христос родился». Христос не только заступился за нас, но и заступится. Таким образом, человеческое и христианское существование поддерживаются от начала и от конца. Христос не постыдился и не постыдится назвать себя нашим братом.
«…Он и придет оттуда». В этом «оттуда» заключено прежде всего то, что Он выйдет из сокрыто-сти, в которой Он все еще пребывает сейчас для нас. Соотносясь с этой сокрытостью, возвещает и верит в Него церковь, в церкви Он наличествует для нас лишь в своем слове. В Новом Завете об этом грядущем пришествии говорится, что это суть образы, но образы последних реальностей, которые во всяком случае указывают на то, что все это происходит уже не в сокрытости, а в полной открытости. Уже никто не будет в состоянии сомневаться в том, что это реальность. Так Он придет. Он разорвет небеса и предстанет перед нами как тот, кто есть Он, сидящий по правую руку Отца. Он грядет в обладании и отправлении божественного всемогущества. Он грядет как тот, в чьих руках заключено все наше существование. Его мы ждем, Он придет и станет явным как тот, кого мы уже сейчас знаем. Все уже произошло, речь идет лишь о том, что спадет покрывало, и все смогут это видеть. Он уже свершил все, и в его власти сделать это явным. В его руках действительное, а не бесконечное время, в котором никогда нет нашего времени. Уже сейчас эта полнота может существовать. Наша жизнь имеет наполнение, и оно станет очевидным. Наше будущее будет таким, что мы увидим: в этой злой мировой истории и — о чудо из чудес! — в еще более злой церковной истории все было правильным и благим. Мы этого не видим. И все же однажды станет очевидно, что все было правильно, поскольку в средоточии был Христос. Он правит, сидя по правую руку Отца. Это станет явным, и все слезы будут утерты. Это то чудо, навстречу которому мы имеем возможность двигаться и которое в Иисусе Христе будет показано как то, что уже есть, когда Он придет в своей славе, как молния, освещающая все от востока до запада.
«…Судить живых и мертвых». Если мы хотим правильно понять сказанное здесь, то мы должны сразу же по возможности отодвинуть в сторону некоторые представления о Страшном Суде и постараться не думать о том, что в них описывается. О, все эти видения Страшного Суда у великих художников (Микеланджело в Сикстинской капелле) — Христос, выступающий со сжатым кулаком и отделяющий тех, кто справа, от тех, кто слева, при том, что взгляд остается прикованным к тем, кто слева! Художники в известной мере с наслаждением изображали, как эти обреченные погружаются в пучину ада. Но речь идет решительно не об этом. В Гейдельбергском катехизисе (вопрос 52) говорится следующее: «Чем утешает тебя второе пришествие Христа судить живых и мертвых?» Ответ: «То, что я во всех моих печалях и гонениях с поднятой головой ожидаю Судью с Неба, который прежде предстал за меня на Божьем суде и снял с меня все проклятия…» Здесь звучит другая нота. Второе пришествие Христа судить живых и мертвых —- это радостная весть. «С поднятой головой» может и должен быть христианин, церковь — это будущее. Ведь тот, кто грядет, тот же, кто прежде представал перед Божьим судом. Его второго пришествия ждем мы. Если бы Микеланджело и другим художникам дано было слышать и видеть это!
Второе пришествие Иисуса Христа для суда, его окончательное и всеобщее зримое появление зачастую обозначается в Новом Завете как откровение. Он становится видимым не только общине, по и всем как тот, кто Он есть. Он не будет лишь тогда Судьей, Он Им уже является. Но только тогда станет очевидным, что это не вопрос нашего «да» или нашего «нет», нашей веры или безверия. В полной ясности и публично станет очевидным — «Свершилось!» Этого ждет церковь и ждет, не зная об этом, мир. Мы все на пути к этому проявлению того, что есть. Божья милость и справедливость еще не стали, по всей видимости, той мерой, которой меряется все человечество и каждый индивид. Все еще есть сомнения и беспокойство по поводу того, являются ли суд и наказание действительностью. Все еще есть место для тех, кто считает праведность достижимой посредством благих дел, и для самохвальства благочестивых и безбожников. Все еще может казаться, что все не так, как оно на самом деле. Община возвещает Христа и принятое в Нем решение. Однако и она все еще живет в этой близящейся к концу эпохе и несет на себе все признаки огромной слабости.
Что несет будущее? Не еще один поворот истории, а откровение того, что есть. Оно будущее, но будущее того, что церковь вспоминает, и того, что уже произошло раз и навсегда. Альфа и омега суть одно и то же. Второе пришествие Христа воздает должное правоте Гёте: «Бога восток, Бога запад, север и южная земля покоятся в его руках».
В мире библейской мысли судья — это в первую очередь не тот, кто одних вознаграждает, а других наказывает, а тот человек, который созидает порядок и восстанавливает разрушенное. Мы имеем возможность идти навстречу такому судье, такому восстановлению или, лучше, откровению такого восстановления с безусловным доверием, поскольку Он есть Судья. С безусловным доверием потому, что мы уже происходим от его откровения. Настоящее кажется столь мелким и жалким и не удовлетворяет нас, даже настоящее церкви и христианства. Но именно христианство может и должно постоянно слышать призыв, слышать призыв своего начала и одновременно будущего Иисуса Христа, лучезарного и величественного будущего самого Бога, который один и тот же вчера, и сегодня, и завтра.
Серьезности мысли о суде не будет нанесен ущерб, поскольку станет очевидно, что Божья милость и Божья справедливость есть мера, которой судится все человечество и каждый человек.
Бог знает все, что есть и происходит. Вполне можно ужаснуться, и потому не беспредметны те видения Страшного Суда. То, что не от Божьей милости и не от Божьей справедливости, то не может существовать. Бесконечно много человеческого, да и христианского, «величия» канет, возможно, в полную тьму. То, что есть такое божественное «нет», явствует, конечно, и из этого iudicare. Но как только мы это допустим, мы должны вернуться к истине о том, что Судья, который помещает одних налево, а других направо, есть тот, кто представал за меня на Божьем суде и снял с меня все проклятия. Он тот, кто умер на кресте и воскрес в Пасху. Страх перед Богом в Иисусе Христе не может быть
