протестантских богословов. Как мы увидим далее, из четырех епископов, занимавших кафедру Турку в период 1554 -1625 гг., троим по возвращении из Германии довелось в течение определенного времени заведовать кафедральной школой (правда, последний из них, Эрик Соролайнен, был ректором кафедральной школы не в Турку, а в шведском городе Йевле, но это сути дела не меняет): названное обстоятельство позволило им быстро приобрести авторитет в местной церковной среде и обратить на себя внимание монарха.
Второй из упомянутых выпускников Виттенбергского университета, Кнут Юхансон, в 1541 г. стал главным настоятелем Турку, а два десятилетия спустя был даже назначен епископом незадолго до того созданной Выборгской епархии. Что касается Симо Выборжца, то он позже всех вернулся в Турку (1538 г.) и поступил на службу в канцелярию епископа Шютте; некоторое время спустя он вновь отпросился в Виттенберг для получения звания магистра и в Турку больше не вернулся, так как получил место преподавателя Виттенбергского университета, где вскоре и скончался. Томас Кейои в начале 1540-х гг. также отправился в alma mater углубить свои познания, заведование же кафедральной школой перешло к Микаэлю Агриколе, студенту Виттенбергского университета в 1536 — 1539 гг. По возвращении на родину Томас Кейои получил место настоятеля прихода в Хямеенкюрё, где ему и суждено было довольно скоро, в 1546 г., окончить свои дни. Таким образом, в середине 1530-х гг. в церковной среде Турку появилось несколько молодых людей, непосредственно соприкоснувшихся с лютеранской Реформацией, причем в самом ее сердце. Как мы увидим ниже, все они в той или иной мере оказались причастны к первым переводам на финский язык Нового Завета и ряда богослужебных книг в новом евангелическом духе.
В 1536 г. в Виттенберг был направлен Микаэль Агрикола, “отец финского литературного языка”, как впоследствии его почтительно нарекут потомки: до отъезда в Германию он выполнял функции канцлера епископа Шютте, был рукоположен и успел приобрести некоторый опыт проповеднической деятельности. Вместе с ним в Германию отправился Мартин Тейтт (Мартти Тейтти), которому позднее, в начале 1540-х гг., Густав Ваза доверил воспитание младших принцев; несмотря на это, он сохранил пребенду, полученную вскоре после прибытия в Турку в 1539 г. (когда его назначили преподавателем кафедральной школы вместе с Агриколой, занявшим пост ректора), и, таким образом, формально он остался членом капитула (как бы “членом-корреспондентом”). Скончался он в конце 1540-х гг. Кроме того, среди новых лиц, пришедших в высшие структуры управления церковью Финляндии, должен быть назван также Петрус Рагвалди (Петер Рагвалдсон), который в 1536 г. занял место декана капитула. В отличие от большинства других членов капитула, он не учился в Германии и, следовательно, степени магистра не имел. Тем не менее, весьма вероятно, что он был уже человеком новой формации, поскольку ему довелось окончить кафедральную школу в те годы, когда там ощущались реформационные веяния; вероятно, он еще успел застать Пиетари Сяркилахти (Pirinen 1976, 64 s.). Стоит обратить внимание и на то обстоятельство, что Петрус Рагвалди получил своего назначение непосредственно от короля уже после исторического синода в Упсале 1536 г., провозгласившего переход к более радикальной Реформации повсюду в королевстве. Вообще же, вслед за этим в Финляндию прибыл целый ряд новых священников, которые также получили свои должности по распоряжению монарха, поручившего им вести среди финнов проповедь “чистого, незамутненного Слова”.
Говоря об учебе финских клириков в Виттенберге, коренным образом повлиявшей на их богословские представления, отметим два обстоятельства. Во-первых, к середине 1530-х гг. лютеранская Реформация в Германии достигла своего апогея, что придавало атмосфере главного протестантского университета особую приподнятость: многим тогда казалось, что победа “чистого, незамутненного Слова” не за горами и предрешена самим Господом, коль скоро всё новые светские владыки Германии и ряда сопредельных с нею стран начали проводить у себя церковные реформы в евангелическом духе (Arffman 1999, 53 s.). Во-вторых, всё более активную роль в преподавании играл тогда Филипп Меланхтон, существенно отличавшийся от Лютера как в психологическом плане, так и своим отношением к гуманистической образованности и церковной традиции, предшествовавшей Реформации.
В Меланхтоне было много от кабинетного гуманиста, он предпочитал по возможности примирять противоположные точки зрения и избегать острых конфликтов. Высоко ценя гуманистическую образованность, он полагал, что новое учение, тем не менее, не должно порывать с ней. В своем отношении к церковной истории он особенно настаивал на том, что Реформация является не иначе как восстановлением традиций ранней Церкви, поэтому в наследии средневекового периода им отвергалось далеко не всё: “Меланхтон возглавлял умеренное крыло реформационного движения, считая возможным и даже целесообразным сохранять в реформированной Церкви многие элементы католической практики, в том числе многое из ее обрядового обихода. Можно с достаточной уверенностью говорить о влиянии прокатолических тенденций Меланхтона на современное нам устройство, структуру, богослужение и даже догматику Евангелически-Лютеранской Церкви” (Мудьюгин, 1994, 11-12). Ср. также: “Меланхтон все больше становился наставником, проповедовавшим порядок и закон в семье, школе и обществе и в определенной степени предпочитающим закон Евангелию” (Катценбах 1998, 79). Знакомясь поближе с деятельностью наиболее видных финских реформаторов (см. часть II настоящей работы), мы увидим, что эти представления и настроения существенно повлияли на формирование их духовного склада и подход к преобразованиям местной церкви.
В то же время в Виттенберге тех лет (речь идет о второй половине 1530-х гг.) авторитет Лютера как богослова находился на недосягаемой высоте: как раз в эти годы под его непосредственным влиянием были составлены т.н. “Шмалькальденские статьи”, в которых ключевые моменты его учения были зафиксированы с гениальной простотой и непреклонной убежденностью.
Не приходится сомневаться, что на молодых студентов из Финляндии личность Лютера произвела сильное впечатление: благоговейное отношение к нему ощущается в разрозненных высказываниях Микаэля Агриколы и его преемника на посту ректора кафедральной школы, уже упоминавшегося здесь Паавали Юстена. Свое восхищение Лютером они привили следующему поколению финских священнослужителей, которые под их началом получили основы образования в кафедральной школе Турку в 1540 — 155О-е гг. Хотя Меланхтон и оказал значительное влияние на стипендиатов капитула Турку (уважение к гуманистической образованности и церковной традиции), его оригинальные богословские идеи, отличавшиеся от взглядов Лютера, судя по всему, никакого воздействия на их умы не произвели. Как мы увидим из суждений финских реформаторов, нормой для них было мнение Лютера.
Более глубокий анализ суждений самого Лютера показывает, что тому вовсе не было свойственно огульное отрицание предшествовавшей церковной истории и традиции. В последнее десятилетие своей жизни, т.е. именно в те годы, когда в Виттенберге учились будущие реформаторы финской церкви, он особенно настаивал на значении церковной истории как источника христианского утешения и назидания (Arffman 1993, 180 s.). Важно подчеркнуть, что и Лютер, и Меланхтон считали себя продолжателями и законными наследниками предшествовавшей истории Церкви, причем с бoльшим на то основанием, нежели современное им папство, погрязшее в пороках: неслучайно они предпочитали называть свою церковь «католической» или же просто «Церковью», отвергая название “лютеранство”, презрительно данное врагами (Teinonen 1991, 87 s.; современные католические авторы также склонны говорить о “католическом Лютере”, о “католических в своей основе задачах Лютера”, признавая обоснованность его побудительных мотивов и соответствие многих его положений “легитимно-католическому и исконно христианскому элементу” – ср. Лортц 2000, 127; 139). Протестантизм, с которым довелось столкнуться финским студентам в Виттенберге в 1530 — 1540-е гг., был уже гораздо менее радикального свойства, чем в первые годы Реформации: “Под влиянием горьких разочарований, причиненных реформатору крестьянской революцией и успехами сектантства, врожденный консерватизм Лютера значительно усилился, заставляя его по возможности удерживать из старых порядков все, что только прямо не противоречило его учению, да и само его учение значительно смягчилось в применении к народу (Порозовская 1995, 133).
Духовный климат Виттенберга 1530 — 1540-х гг., как мы увидим далее, оказал значительное влияние на воззрения будущих реформаторов финской церкви и, в особенности, на их отношение к отечественной церковной традиции, которую они не собирались полностью отрицать. Конечно, в Германии они усвоили преимущественно то, что можно назвать “общими местами” Реформации и библейского гуманизма, но для Финляндии, где в тот период не было собственного университета, да и роль городов был весьма мала, их значение трудно переоценить: выпускники Виттенбергского университета привезли с собой на родину добротный “средний” уровень новой культуры и в своей дальнейшей деятельности способствовали распространению новых идей вширь (подробно это рассматривается в очерках, посвященных двум “питомцам Виттенберга” той эпохи — Микаэлю Агриколе и Паавали Юстену).
Решения Упсальского синода 1536 г. и последовавшие за ним распоряжения Густава Вазы были обязательны к осуществлению во всех епархиях королевства, причем специально подчеркивалась личная ответственность епископов и членов капитулов за их проведение. Вследствие этого именно во второй половине 1530-х — 1540-х гг. в финской церкви произошли решающие литургические реформы. Кроме того, рассматриваемый период ознаменовался серьезными изменениями экономического положения церкви Финляндии. Но прежде, чем говорить обо всем этом, скажем несколько слов о переменах в церковном управлении и о положении верхнего слоя епархиального духовенства под конец епископства Мартина Шютте. Сама специфика Реформации в Финляндии обязывает нас к этому: все решения, касавшиеся религиозной жизни, принимались “наверху”, в силу чего епископ и подначальный ему капитул были главными исполнителями и распоряжений, поступавших из Стокгольма и Упсалы. При этом, как мы увидим, в силу специфики местных условий, весьма отличных от ситуации в Швеции, принимаемые в центре решения они по мере возможности старались адаптировать к реалиям собственной страны. Все это заставляет нас обратить более пристальное внимание на состав и эволюцию кафедрального капитула Турку в 1540-е гг., о чем пойдет речь в следующем пункте.
3.3. Начало 1540-х гг. было отмечено в финской церкви усилением государственного контроля, инициатором чего выступил немецкий юрист Георг Норман (неслучайно в истории лютеранства в Швеции и Финляндии этот период нередко называют “немецким” — Salomies 1949, 70 s.). Норман получил право по собственному усмотрению назначать священников и контролировать деятельность епископов. Интересно, что по дороге из Германии в Швецию он познакомился с Микаэлем Агриколой, только что получившим звание магистра — правда, это знакомство не уберегло церковь Финляндии от жестких мер центрального правительства, стремившегося ослабить влияние высшего епархиального духовенства (т.е. епископа и капитула) как в административном, так и в экономическом отношении. Это проявилось, в частности, уже в 1540 г., когда все духовенство Финляндии было обложено дополнительным налогом (а незадолго до того Густав Ваза разослал во все епархии циркуляр, предписывавший ускорение церковных реформ в соответствии с упсальскими постановлениями 1536 г.). Микаэль Агрикола, назначенный по возвращении на родину не только ректором кафедральной школы, но также канцлером и фактически
