же священников создавалось ощущение, что служат они в первую очередь государю.
4.2. Все ждали перемен в церковном управлении Восточной провинцией, и они наступили в середине 1554 г., когда члены капитула Турку были приглашены королем в Швецию. Там им было объявлено о роспуске капитула как церковного института и о разделении единой прежде епархии на две отдельные епархии с центрами в Турку и Выборге, каждая из которых подчинялась архиепископу Упсальскому и королю. Микаэль Агрикола был поставлен во главе первой из них, а Паавали Юстен, до этого руководивший кафедральной школой Турку, возглавил вновь образованную Выборгскую епархию.
Характерная деталь: посвящение в епископы Агриколы и Юстена внешне весьма напоминало католическую епископскую хиротонию, посвятил же их епископ Ботвид Сунонис из Стренгнэса, поскольку архиепископ Упсальский Лаурентиус Петри был в это время в немилости у короля и фактически отстранен от дел. Важная для сознания церковных людей этого времени идея сохранения апостольского преемства формально при этом была соблюдена, поскольку сам Ботвид был в свое время рукоположен Лаурентиусом Петри, а тот, в свою очередь, упоминавшимся выше епископом Вестеросским Петрусом Магни (единственным во всей шведской церкви, кто в 1520-е гг. получил свое назначение из рук папы). Рукоположение двух финских епископов стало событием исключительным, поскольку в период между 1540 и 1574 гг. церемоний такого рода во всем Шведском королевстве больше не устраивалось. Церемония посвящения Агриколы и Юстена получила неоднозначную интерпретацию у историков. С одной стороны, в ней видят уступку короля консервативности и традиционализму финского духовенства (Paarma 1980, 32 s.), но, с другой стороны, высказывалась и иная точка зрения, согласно которой рукоположение Агриколы и Юстена стало по существу первой протестантской церемонией рукоположения епископов, проведенной в Шведском королевстве с начала Реформации. В церемонии посвящении Агриколы и Юстена необязательно видеть лишь жалкие остатки некогда пышного католического обряда, а можно взглянуть на нее как на первый шаг в сторону формирования новой традиции. Анализ деталей этого посвящения вскрыл многочисленные несовпадения со средневековым чином епископской хиротонии; кроме того, стало ясно, что руководивший им Ботвид Сунонис за образец принял Мекленбургское церковное уложение, утвержденное в 1552 г. (Parvio 1968-1969, 56 s.).
Паавали Юстен в своей “Хронике епископов финляндских” рассказывает, что Агрикола, став епископом Турку, был весьма недоволен разделением прежде единой епархии (см. перевод “Жизнеописания Микаэля Агриколы” во второй части нашей работы, в разделе о книжных трудах Юстена). Это проявилось, в частности, в том, что по возвращении в Финляндию он — как бы желая подчеркнуть важность и авторитет своего сана — в полном епископском облачении отслужил мессу на Рождество Богородицы в соборе Турку, посвященном Деве Марии. По сути дела Агрикола, облачившись в митру и дав народу епископское благословение, остался верен традиционной схеме епископской интронизации, что прекрасно почувствовал король, немедленно выразивший свое неудовольствие по этому поводу в письме к новому епископу. Показателен и выбор самого дня интронизации, пришедшегося на праздник Рождества Богородицы, в Швеции уже отмененный. Официально глава епархии Турку именовался епископом, а глава новой Выборгской епархии — ординарием (лат. ordinarius, “назначенец”). Напряженность в отношениях между Агриколой и королем проявилась и в том, что последний в своих письмах ни разу не назвал его епископом, но обращался к нему, употребляя преимущественно титул “магистр” или даже “ординарий Турку” в нарушение всяких формальностей. И дело тут не в мелочных придирках со стороны постаревшего монарха, как это может показаться на первый взгляд, а в принципиальных расхождениях во взглядах на церковное устройство: Агрикола руководствовался иными, нежели Густав Ваза, представлениями, а именно идеалом автономии церкви от светской власти. Суждения Агриколы о епископской власти и принципах епархиального управления, разбросанные в его сочинениях 1540-х гг., свидетельствуют о его традиционалистском подходе к этому вопросу (Parvio 1968-1969, 54 s.).
Микаэлю Агриколе довелось занимать епископскую кафедру на протяжении менее трех лет (он скончался зимой 1557 г.). Шаги, предпринятые им за столь непродолжительный срок, продолжали тот же самый курс на постепенное укоренение основ евангелического вероучения и нового отношения к духовной жизни среди широких масс населения страны, которому он следовал в предыдущие два десятилетия. Так, в интересах улучшения приходской работы крупные приходы были разделены на более мелкие. Агрикола совершил несколько визитационных поездок, обращая особое внимание на знание катехизиса рядовыми прихожанами. Характерными для финских условий были его выступления против все еще довольно укорененной среди народа магической практики. В противовес этому Агрикола настаивал на необходимости приучать простой народ регулярно причащаться.
Что касается народной религиозности того времени, о которой в целом сохранилось мало сведений, особый интерес представляют глухие упоминания источниками некоей секты, проникшей тогда в Финляндию и проповедовавшей возврат к Ветхому Завету как основной вероучительной книге, что предполагало, в частности, установление субботы как главного дня недели. Высказывалось предположение (Gummerus 1941, 106 s.), что речь идет о каких-то отголосках идей антитринитариев или даже новогородской ереси “жидовствующих”: последнее не лишено основания в виду тесных контактов, существовавших между восточнофинскими и новгородскими землями. Правда, достоверно об этом известно крайне мало, и вряд ли названные идеи получили в Финляндии сколь-нибудь значительное распространение. Можно, правда, обратить внимание на то, что в 1554 г. Густав Ваза направил своим финским подданным послание, в котором подчеркивал, что главным днем недели является не суббота (!), а воскресенье; там же король настаивал на необходимости усердно вникать в Слово Божие, регулярно причащаться и чтить духовенство.
В епископство Агриколы был реформирован (но все же не закрыт) бригитский монастырь в Наантали, последний из действовавших на территории Финляндии монастырей: епископ запретил совершать там католическую мессу и принимать новых монахинь. Тем не менее, при Микаэле Агриколе в Турку сохранялось больше элементов традиционности, нежели в шведских епархиях. Примечательно, что при всех происшедших переменах главными фигурами епархии Турку оставались епископ, ректор кафедральной школы (после Юстена им стал вернувшийся из Виттенберга ученик Агриколы Эрик Хяркяпя – о нем см. след. главу, § 3.2.), главный церковный настоятель города Турку и епархиальный эконом: все эти должности, подчеркнем, имели средневековое происхождение. Здание упраздненного капитула не было конфисковано казной и по-прежнему использовалось как место коллегиальных совещаний и епархиальных собраний, что в определенном смысле обеспечивало преемственность.
Что касается создания Выборгской епархии, следует отметить, что помимо очевидного отрицательного эффекта (ослабления епископской власти и раздробления и без того скромных доходов церкви), оно имело и некоторое положительное значение, т.к. церковное влияние распространялось на вновь заселенные районы страны (обширные колонизованные земли области Саво вошли в состав именно Выборгской епархии). Новая епархия вследствие гораздо меньшей населенности насчитывала лишь 24 прихода в противоположность 78, оставшимся в составе епархии Турку.
Пребывание Густава Ваза в Финляндии и война с Россией весьма отрицательно сказались на положении финской церкви. В эти годы были проведены новые изъятия церковной собственности, причем десятина была теперь уже целиком отчуждена в казну. Священников полностью перевели на государственное жалование, и, таким образом, их доходы еще более уменьшились, а зависимость от властей стала еще большей, в особенности на местах. С другой стороны, было бы неверным представлять себе Густава Вазу лишь притеснителем церкви: на первом месте у него стояли соображения государственной пользы, и потому он был согласен оставить за обновленной церковью те ее функции, которые представляли пользу для государства. В первую очередь речь идет о сфере духовного просвещения и элементарного воспитания широких масс населения. Уже сам факт назначения на епископскую кафедру Турку Микаэля Агриколы, имевшего, как мы указывали, весьма напряженные отношения с королем, свидетельствует о том, что последний сумел по достоинству оценить интеллект и волевые качества ведущего представителя финского духовенства. Неслучайно когда в начале 1557 г. понадобилось отправить в Москву делегацию для ведения мирных переговоров, Густав поручил ее руководство двум церковным деятелям, не пользовавшимся его расположением, но известным своим умом и нравственными достоинствами — архиепископу Упсальскому Лаурентиусу Петри и Микаэлю Агриколе. Для финского епископа эта поездка окончилась безвременной смертью (он заболел на обратном пути), так что кафедра Турку вновь оказалась вакантной. Первое поколение реформаторов, выполнив свою миссию, быстро сошло с исторической сцены: из ровесников Агриколы в живых оставались лишь церковный настоятель Турку Кнут Юхансон и Петрус Рагвалди (лишившийся места декана кафедрального собора и назначенный настоятелем прихода Кемиё на юго-западе страны). Через три года после Агриколы скончался и Густав Ваза. Оба этих события символически завершают целый период политической и религиозно-церковной истории Финляндии.
Заключение к главе I.
Подведем некоторые итоги первого периода Реформации в Финляндии (1520-е – 1550-е гг.), по необходимости повторив ряд моментов, о которых шла речь в тех или иных разделах.
Как отмечалось, в этой стране Реформация отнюдь не вылилась в массовое народное движение. Она началась по инициативе шведской королевской власти, но, как и в самой Швеции, получила поддержку значительной части высшего духовенства, находившегося под влиянием идей библейского гуманизма. Аналогично тому, как победившую лютеранскую Реформацию в Германии иногда называют “профессорской” (Holmqvist 1934, 373 s.), в Финляндии уместно говорить о “Реформации магистров”, учитывая то обстоятельство, что главные ее деятели имели звание магистров главных протестантских университетов. При проведении церковных реформ в Финляндии не наблюдалось каких-либо потрясений, осуществлялась же она без излишнего пыла, медленнее и спокойнее, чем даже в Швеции: в значительной степени это может быть объяснено преданностью монархической власти, присущей основной массе финского населения в ту эпоху (Renvall 1949, 301 s.), а также умеренной линией епископа Мартина Шютте и руководимого им кафедрального капитула Турку (Pirinen 1962, 256 s.). На позиции церковной элиты Финляндии сказались также усвоенные ею консервативные представления Лютера об общественном устройстве, предполагавшие активную роль государственной власти, незыблемость (“данность от Бога”) сословного порядка и патерналистскую модель социального устройства. Определенную роль сыграло и то обстоятельство, что в немногочисленных и очень скромных по размерам городах Финляндии роль немецкого элемента, служившего своеобразным ферментом реформационных настроений по всему Балтийскому региону, была менее значительной, чем, скажем, в той же Швеции. Как и в других скандинавских странах, в Финляндии лютеранство с его внешней простотой, безыскусностью и подчеркнутым неприятием роскоши и излишества оказалось созвучным психологическому складу местного населения (Klinge 1993 (2), 227 s.). С другой стороны, не лишено основания и заключение некоторых исследователей об определенном религиозном индифферентизме, отличавшем в этот период представителей практически всех слоев финского общества: неслучайно среди активных деятелей Реформации в этой стране мы почти не найдем мирян (Grotenfelt 1906 — 1908, 8 s.). Показательно в этом смысле, например, что когда государственная власть отказалась финансировать издание финского перевода Нового Завета, выполненного Агриколой, а у разоренного капитула на
