что ведущая часть ее духовенства (и, вероятно, какой-то процент мирян) к началу 1560-х гг. усвоила основные идеи лютеранской Реформации и достаточно уверенно стояла на новой богословской основе.

Рассмотренный нами период интересен еще в следующем отношении. Как мы убедились, в Финляндии осуществление религиозно-церковных преобразований не было связано с какими-то внешними потрясениями и резкими разрывами. Эта особенность — назовем ее неторопливой эволюцией — будет отличать лютеранство Финляндии и в последующие времена, практически до наших дней. В то же время именно в период, описанный в этой главе, началась медленная и кропотливая работа по привитию финскому народу основополагающих принципов лютеранства (правильнее сказать, евангелического христианства, поскольку слово “лютеранство” как официальное название еще не употреблялось): мало-помалу они были усвоены, причем не столько в теоретической форме, сколько как определенное мироощущение (еще раз вспомним предложенное Л. Февром “лютеризма” и “лютеранства”). В XVI столетии выразителями этого нового типа отношения к миру выступали преимущественно наиболее образованные представители финского духовенства, стремившиеся (с разным успехом) распространить свое влияние во всех слоях общества (более конкретно мы это покажем во второй части, в очерках, посвященных жизни самых выдающихся из них). Для этого периода характерен определенный контраст между немногочисленной образованной церковной элитой, воспитанной на идеалах североевропейского гуманизма и идеях Лютера и Меланхтона, и подавляющим большинством населения страны, продолжавшим жить как бы в ином духовном измерении и воплощавшим другой тип религиозности. Позднее, в XVII веке, преемники первых реформаторов, опираясь на доставшееся им наследие, немало сделают для распространения лютеранства вглубь, что в свою очередь в XVIII в. и особенно в первой половине XIX в. даст обильные всходы в виде народного пиетизма (фин. herдnnдisyys), ставшего самобытным (хотя и сформировавшимся под немецким и английским влиянием) проявлением финской народной религиозности. В результате процесса, занявшего несколько столетий, коренные лютеранские принципы оказались органично усвоены («переварены») финским национальным сознанием и сделались его неотъемлемой частью. Подобная историческая перспектива помогает, на наш взгляд, лучше уяснить непреходящее значение совершенного первыми финскими реформаторами, и мы можем по достоинству оценить их усилия, на первый взгляд весьма прозаические и лишенные драматического пафоса.

ГЛАВА II

Второй период истории Реформации в Финляндии (1560 — 1620-е гг.): окончательная победа лютеранства

Как и в первой главе, рассмотрение следующего периода истории финской Реформации, занявшего более полувека, мы начнем с обзора основных событий религиозной истории Швеции того же времени, поскольку религиозная эволюция Финляндии, не лишенная своих местных особенностей, по-прежнему совершалась в тесной взаимосвязи с тем, что происходило в метрополии.

1. Основные тенденции религиозно-церковного развития Шведского королевства в 1560 — 1620-е гг.

1.1. Смена власти, происшедшая в Швеции после смерти Густава Вазы в 1560 г., когда на престол взошел его старший сын Эрик, не могла не сказаться на положении лютеранской церкви королевства. В предыдущей главе мы отмечали известное напряжение, существовавшее во взаимоотношениях самоуправного короля Густава и высшей церковной иерархии с архиепископом Лаурентиусом Петри во главе. Для 1560-х гг. стало характерно, с одной стороны, некоторое ослабление этого напряжения, а с другой, завязывание новых узлов противоречий. Лютеранская церковь (сразу оговоримся, что официально она еще долгое время так себя не именовала) постепенно укреплялась как институт, хотя, как и в прежде, она находилась в сильной зависимости от монаршей воли. В связи с этим представляется необходимым вкратце коснуться религиозных воззрений преемника Густава Вазы.

Эрик XIV, в отличие от своего отца, был склонен предоставить церкви больше внутренней свободы, хотя и в определенных рамках (Montgomery 1990, 125 s.). Новый король, получивший хорошее гуманистическое образование, проявлял гораздо больший интерес к собственно теологическим вопросам, нежели Густав Ваза, который высокой культурой не блистал. Следствием этого стало, в частности, оживление религиозной полемики в Швеции, которая в предыдущий период в условиях мощного государственного контроля фактически свелась на нет. Как мы увидим, Эрик, a затем и оба его младших брата, Иоанн и Карл, последовательно сменившие его на троне, не уклонялись от участия в острых религиозных спорах. На мировоззрение Эрика XIV значительное влияние оказали сочинения Меланхтона, взгляды которого получили немалую известность в Швеции в 1540 — 1550-е гг. Позиция короля в религиозных вопросах была подчеркнуто антикатолической. Что же касается тех или иных ответвлений общеевропейского протестантизма, различия между которыми обозначились уже к началу 1560-х гг., то Эрик XIV не был склонен их абсолютизировать и потому давал возможность представителям различных протестантских течений проповедовать в своем королевстве. Объяснялось это сочувствием, которое, как принято считать (ср. Salomies 1949, 122 s.), Эрик питал к филиппизму (направлению, развитому учениками Филиппа Меланхтона — об этом чуть ниже) и через него — к кальвинизму. Неслучайно в Швецию перебралось некоторое число французских и голландских кальвинистов, спасавшихся от религиозных преследований у себя на родине и нашедших благосклонный прием при королевском дворе. В своем интересе к кальвинизму шведский король не был одинок: в те годы, отмеченные экспансией кальвинизма во многих странах Европы, отдельные протестантские князья Германии, во владениях которых после заключения Аугсбургского религиозного мира (1555 г.) лютеранство закрепилось в качестве государственной религии, начали проявлять интерес к этому направлению. Постепенно родилась идея т.н. “второй Реформации”, предполагавшая, в частности, сглаживание резких доктринальных различий между лютеранством и кальвинизмом с целью образования единого антикатолического фронта. Подобным настроениям особенно сочувствовал курфюрст Пфальцский Фридрих III, содействовавший составлению т.н. Гейдельбергского катехизиса, который, по его мнению, должен был указать путь всей протестантской Европе (об умеренном характере этого сочинения, свидетельствует, например, тот факт, что доктрина предопределения в нем отсутствует – ср. Holmqvist 1934, 219 s.). Одновременно с этим часть учеников Меланхтона, которых стали именовать филиппистами (в 1560 г., вскоре после смерти великого наставника, ими был издан свод его трудов под названием Corpus Philippicum), также начала склоняться к сближению с кальвинистами: по их мнению, светская власть должна была укрепить церковь, наладить школьное образование и судопроизводство по примеру тех регионов, где утвердился кальвинизм, впечатлявший прежде всего четкостью и эффективностью своей организации (Arffman 1999, 298 s.).

Сказанное важно иметь в виду для понимания религиозных взглядов Эрика XIV и мотивов, которыми он руководствовался, допуская пропаганду кальвинистских идей в своем королевстве. Однако в скором времени подобные настроения встретили враждебный прием со стороны шведских лютеран: церковные деятели начали яростную полемику с иностранными проповедниками кальвинистских идей, опираясь в первую очередь на аргументацию Лютера. Эта полемика достигла своего апогея в т.н. “ликворическом споре”, отразившем существенное различие подходов к таинству евхаристии. Сущность этого конфликта вкратце сводилась к следующему. Когда в начале 1560-х гг. из-за военных действий на Балтике временно прекратился завоз вина в Швецию, остро встал вопрос о том, можно ли заменить евхаристическое вино какой-либо иной жидкостью (лат. liquor). Кальвинисты, находившиеся при дворе шведского монарха, дали утвердительный ответ, что соответствовало более символической трактовке евхаристии, предложенной Кальвином, и тому меньшему значению, которое он и его последователи придавали внешним атрибутам церковной жизни в целом. Со своей стороны шведское духовенство, строго придерживавшееся учения Лютера о евхаристии, решительно не согласилось с указанной точкой зрения. В результате на церковном синоде 1565 г. после бурных дебатов кальвинистский взгляд на данную проблему был отвергнут, но при этом под нажимом короля кальвинистам было разрешено остаться при собственных убеждениях — правда, без права пропагандировать их среди шведских подданных. Заметим, что диалог между кальвинистами и лютеранами, начатый по инициативе ряда немецких князей, закончился неудачей и в самой Германии.

Важнейшей фигурой в шведской церковной жизни 1560-х гг. был, бесспорно, престарелый архиепископ Лаурентиус Петри: указанное десятилетие в истории церкви Швеции нередко даже называют “эпохой Лаурентиуса Петри” (Gustaffson 1986, 81 s.). Мы помним, какие усилия этот деятель предпринимал ради сохранения подначальной ему церкви от посягательств деспотичного короля Густава на протяжении предыдущих тридцати лет. После смерти монарха архиепископ составил Церковное уложение (1561) и подал его на утверждение новому королю. Однако Эрик XIV — при всем своем более широком подходе к теологическим вопросам — не поставил подписи под этим документом, которому суждено было ожидать монаршего одобрения еще добрый десяток лет (о причинах этого мы скажем несколько ниже). Тем не менее в 1560-е гг. определенно произошло укрепление власти архиепископа Упсальского, который принимал активное участие в острых теологических спорах этого десятилетия. Лаурентиус Петри придерживался коренных заветов Лютера: отмеченное выше осуждение кальвинизма в связи с “ликворическим спором” в 1565 г. было в решающей степени плодом его усилий. Теологические изыски позднего Меланхтона и его последователей (“филиппистов”) его при этом почти не затронули, хотя, с другой стороны, он на всю жизнь сохранил почтительное отношение к “Наставнику Германии”, лекции которого ему довелось посещать в Виттенберге в далекие 1520-е годы. В этом отношении шведский архиепископ не представлял исключения: в 1550 -1560-е гг. многие сторонники Меланхтона в Германии неодобрительно смотрели на излишний, как им казалось, либерализм филиппистов, но при этом хранили верность заветам раннего Меланхтона, в силу чего это направление принято именовать “старомеланхтоновским” в противоположность “филиппистскому”, но также, с другой стороны, и весьма воинственному “истинно-лютеранскому”. В этот период в лютеранском стане совершилось окончательное размежевание между либеральным и фундаменталистским богословием, ставшее характерным для последующих столетий, причем первое из этих направлений восходило именно к Меланхтону (Christen, Gцransson 1969, 254 s.). В высших церковных кругах Швеции (а также Финляндии) “старомеланхтонизм” (своего рода via media между названными выше течениями) сохранял ведущие позиции вплоть до конца XVI в. (Salminen 1970, 41 s.). С другой стороны, филиппистские влияния также понемногу просачивались в северное королевство — в особенности это касалось более молодого поколения клириков (Parvio 1993, 167 s.), многие из которых получили подготовку в Виттенбергском университете, ставшем оплотом филиппизма. В 1558 г. на шведский язык было переведено одно из наиболее читаемых тогда в лютеранском мире сочинений Margarita theologica, составленное учеником Меланхтона Иоаганном Шпангенбергом и отразившее как раз поздние взгляды “Наставника Германии”, в ряде пунктов отличные от Лютера. Кроме того, вплоть до начала XVII в. в Шведском королевстве (а, следовательно, и в Финляндии) из сочинений Меланхтона наибольшей известностью пользовался его главный труд Общие принципы теологии, причем – и это важно особо подчеркнуть — в своей поздней редакции, которая существенно отличалась от ранней, получившей одобрение и благословение Лютера (Kouri 1972-1973, 62 s.). Названные обстоятельства представляют для нас определенный интерес, т.е. дают более дифференцированную картину шведского лютеранства, которое еще не приняло унифицированного вида; кроме того, они позволяют лучше уяснить себе взгляды церковной элиты Финляндии, имевшей сходную теологическую подготовку и тесно связанной со шведской иерархией, о чем речь пойдет в своем месте.

Влиянием