и подготовке молодых священников, исследователям приходится судить лишь по косвенным признакам): все они представляли как бы “средний” срез тогдашнего лютеранства и были “практиками”, каждодневно сталкивавшимися с реалиями своей суровой эпохи. Народ, испытывавший на себе всю тяжесть новой государственной политики, влачил жалкое существование и был мало расположен к духовным вопросам, все еще оставаясь в плену представлений ушедшей эпохи (речь идет о пережитках язычества и многочисленных католических обычаях и практиках). Что касается дворянства, то, по многочисленным свидетельствам современников, в рассматриваемый период его отличали необузданная алчность и равнодушие к религиозным вопросам. В этой связи нам представляется важным выделить тех церковных деятелей, чья картина мира сформировалась в ином духовном и психологическом климате, ведь именно благодаря их усилиям новые лютеранские идеалы мало-помалу пробивали себе дорогу в суровых северных условиях. Как мы увидим в дальнейшем, церковная среда Турку 1560-х гг. произвела из своих собственных рядов новых деятелей, которые оказались способны провести церковь Финляндии через бурные события конца столетия, обеспечив ее дальнейшую эволюцию в сторону догматизированного, замкнутого в себе лютеранства.

4. Религиозно-церковная ситуация Финляндии в правление Иоанна III (1568 — 1592 гг.): отголоски “литургической реформы” и связанные с ней проблемы

4.1. В начале правления Иоанна III церковь Финляндии вновь оказалась разделена на две епархии, причем ведущая роль, безусловно, осталась за Турку. Правда, в самом начале царствования Иоанна III управление епархией Турку несколько расшаталось. Связано это было в первую очередь с тем, что летом 1569 г. епископ Паавали Юстен (который, кстати, именно с этих пор вновь официально стал именоваться таким титулом) был назначен главой шведского посольства, направленного королем в Москву для ведения переговоров с царем Иваном Грозным. Обстоятельства этой миссии будут более подробно рассмотрены в очерке о Юстене во второй части. Здесь же подчеркнем, что, как и в предыдущие времена, шведские монархи использовали представителей высшего духовенства Финляндии для ответственных дипломатических поручений, связанных с Россией, считая финнов более сведущими в “русских делах”: после Эрика Свенсона и Микаэля Агриколы Паавали Юстен стал третьим финским епископом, в XVI столетии побывавшим в России с дипломатическим поручением.

Посольство Юстена растянулось на два с половиной года, и в Турку епископ вернулся лишь зимой 1572 г. В его отсутствие епархией управляла группа из нескольких церковных лиц, фактически вновь образовавших кафедральный капитул, что соответствовало курсу нового монарха (но также и архиепископа Лаурентиуса Петри) на возрождение этого института, унаследованного от Средневековья (см. выше § 1.2. настоящей главы). Учитывая гораздо более тяжелое — в сравнении со средневековым — экономическое положение церкви в начале 1570-х гг., более уместным представляется сходство возрожденного капитула Турку с капитулом, существовавшим в епископство Мартина Шютте к началу 1540-х гг., т.е. уже после конфискации большей части церковной собственности. Члены капитула имели вполне определенный круг обязанностей. Прежде всего они должны были помогать епископу в управлении епархией, а в его отсутствие — коллективно замещать епархиального главу, как фактически и случилось в период затянувшегося московского посольства Юстена. С другой стороны, как и в Средние века, капитул находился в полном подчинении у епископа и ни о какой коллегиальности в его работе речи не было. “Капитул прелатов” (именно к этой модели тяготели капитулы, восстановленные при Иоанне III) выполнял также важные богослужебные функции: в условиях литургических перемен 1570-1580-х гг. богослужения, совершавшиеся в главном соборе епархии, призваны были служить своего рода образцом для остальных приходов. В ведении капитула оставалась кафедральная школа: за неимением университета именно она должна была готовить кадры местного духовенства и одновременно служить чем-то вроде богословского центра, призванного, помимо всего прочего, разъяснять приходским священникам смысл перемен в официальной церковной политике (благо их в те годы хватало). Члены капитула должны были помогать епископу в составлении окружных посланий и проведении регулярных епархиальных собраний. Наконец, капитул по-прежнему выполнял функции главного церковного суда. Следует также отметить, что с целью организационного укрепления церкви на местах были созданы должности пробстов церковных округов: как мы увидим ниже, в ряде случаев пробсты располагали значительной властью, причем не только чисто церковной, но и в известной степени административно-судебной (духовенство, как правило, имело более высокий образовательный уровень в сравнении с чиновниками из мирян, поэтому власти долгое время не желали отказываться от услуг священников в решении административных вопросов). Что же касается отличий от средневековой ситуации, то главное заключалось в том, что капитулу так и не было возвращено некогда принадлежавшее ему право выдвижения кандидатов на должность местного епископа. Поскольку евангелическая церковь находилась под мощным государственным прессом, местная инициатива в столь важном вопросе просто-напросто исключалась, и вопрос о выборах епископа решался на уровне коллегии епископов всего королевства с последующим обязательным утверждением королем (Pirinen 1976, 106-110 ss.).

К началу 1570-х гг. произошла определенная стабилизация материального положения духовенства Финляндии. С одной стороны, ориентируясь на традицию, Иоанн III частично восстановил практику выделения пребенд членам капитула, хотя размеры получаемых ими доходов были существенно меньше. За епископом и рядом других ведущих должностных лиц епархии (кафедральным пробстом, ректором школы, лектором теологии и некоторыми другими) закреплялся тот или иной сельский приход, жители которого обязаны были содержать своего настоятеля. Однако главным источником доходов духовенства всех уровней оставалось годовое жалование, которое они получали в виде установленного количества зерна, измеряемого бочками. Конкретно это сводилось к тому, что на местах фогты должны были выделять священникам часть бывшей десятины (отчужденной, как мы помним, в казну на исходе правления Густава Вазы). В результате доходы духовенства новой лютеранской церкви оказались существенно ниже, чем в средневековый период; кроме того, подобная система порождала нестабильность материальных условий, поскольку жалование могло быть уменьшено в случае неурожаев, войн или попросту вследствие ухудшения взаимоотношений конкретного духовного лица с властями. Отдельные факты, сохраненные историей, свидетельствуют о том, что вмешательство монарха касалось не только доктринальных проблем, но и организационной стороны церковной жизни, в частности, назначения приходских священников. Известно, к примеру, что когда в 1571 г. разгорелся конфликт между жителями Хельсинки и епископом Выборгским Эриком Хяркяпя по вопросу о назначении местного приходского настоятеля, король встал на сторону мирян, подыскавших собственного кандидата, и епископу пришлось смириться с монаршим решением.

О некотором укреплении материального положения церкви Финляндии в эти годы и о значении, которое Иоанн III придавал епархии Турку, свидетельствует также то обстоятельство, что при содействии короля в Турку была построена каменная церковь Св. Духа (правда, до наших дней она не сохранилась). Этот факт следует выделить особо, поскольку названная церковь явилась фактически единственным каменным храмом, возведенным в Финляндии за весь (!) XVI век начиная с первых реформационных преобразований. Применительно к 1560-1580-м гг. можно говорить о некотором оживлении строительной активности, причем в первую очередь возобновилось сооружение более скромных деревянных храмов, которые своим внешним видом (двускатная крыша и высокий щипец) походили на традиционные каменные церкви, типичные для Финляндии XIV-XV вв. Храмы такого рода появились, например, в Лоппи и Моухиярви (область Хяме) — правда, до наших дней они дошли в перестроенном виде (Salomies 1949, 262 s.). Приведем еще один любопытный факт: в 1590 г. четверо зажиточных крестьян из поселка Вампула (что неподалеку от города Раума на юго-западе страны) на собственные средства построили деревянную церковь. Помимо всего прочего, названный факт можно расценить и как проявление позитивного отношения народа к той достаточно консервативной и связанной с традицией форме лютеранства, что утвердилась в правление короля Иоанна. Ниже мы еще будем говорить о тех проблемах, которые возникли в дальнейшем в связи с попытками церковных и государственных властей изменить подобное положение дел и насадить более радикальный вариант лютеранства.

С воцарением в Швеции Иоанна III ведущую роль в епархиальных делах Турку стал играть Хенрик Кнутсон (см. пред. пункт), незадолго перед тем назначенный “проповедником Слова Божиего”. Спустя два года документы именуют его уже кафедральным пробстом, само же название “капитул” вновь появляется в 1571 г., причем это произошло еще до утверждения Церковного уложения архиепископа Лаурентиуса Петри и раньше, нежели в епархиях самой Швеции (Paarma 1980, 442 s.). Другими видными лицами епархии были ректор кафедральной школы Яакко Финно и церковный настоятель Турку Хенрик Якобсон: исследователи даже называют их “правящей группировкой” (Pirinen 1976, 84 s.).

После возвращения епископа Юстена из Москвы представители церкви Финляндии (не только епархии Турку, но и Выборгской епархии) по какой-то причине не участвовали в крайне важном для церкви всего королевства провинциальном синоде (лето 1572 г.), одобрившем Церковной уложение, которое было издано в предыдущем году. Тем не менее постановление синода о единообразии богослужебной практики во всех епархиях королевства непосредственным образом сказалось и на деятельности Юстена в Финляндии. На следующий год он созвал епархиальное собрание с целью разъяснения финскому духовенству основ нового Уложения. Специально по этому случаю Юстен издал на латыни т.н. Синодальные статуты (Capita rerum synodicarum). Подробно о данном сочинении речь пойдет в очерке о Юстене во второй части, здесь же отметим, что названный документ адресовался в первую очередь рядовому духовенству: как и в средневековую эпоху, именно приходские священники продолжали оставаться главными посредниками между рядовыми верующими и духовной элитой (ср. Гуревич 1993, 157). В предисловии к названным Статутам епископ (автор исторического сочинения — «Хроники епископов финляндских») не преминул подчеркнуть важность местной епархиальной традиции, восходившей к XV в., когда были изданы Статуты епископа Магнуса (Мауну) Сяркилахти.

В целом Паавали Юстен стремился продолжать курс своих непосредственных предшественников, Мартина Шютте и Микаэля Агриколы, заинтересованных в поддержании местных традиций и в известном смысле стоявших на позициях епархиального партикуляризма. Отмеченная тенденция характерна и для Служебника (иначе Миссала, стар.-фин. Messukiria), составленного Юстеном по-фински (издан летом 1575 г.). С одной стороны, здесь ощущается ориентация на шведские служебники того времени, уже отличавшиеся от аналогичных сборников первых реформационных десятилетий, а с другой, налицо забота о сохранении ряда местных особенностей (подробно на специфике Служебника Юстена мы остановимся в очерке, посвященном этому епископу).

В 1574 и следующем, 1575 г. церковные деятели Финляндии приняли участие в двух важных событиях, касавшихся церковной жизни всего королевства. В 1574 г. после смерти Лаурентиуса Петри состоялись выборы нового архиепископа Упсальского. Из семи финских представителей, участвовавших в выборах, лишь двое отдали голоса королевскому кандидату Лаурентиусу Петри Готусу, который был сторонником (старо)меланхтоновского направления, более терпимого к литургическим изменениям и внешним атрибутам. Именно за него проголосовал Паавали Юстен (о мотивах, руководивших епископом Турку, мы скажем в очерке, посвященном ему), год же спустя как старейший из епископов королевства он руководил церемонией рукоположения нового архиепископа, в которую по инициативе