провинции. Перед Агриколой, которому в тот момент было, судя по всему, примерно восемнадцать лет, открылись новые жизненные перспективы.
В Турку Агрикола поначалу получил место писаря в епископской канцелярии. По-видимому, он скоро обратил на себя внимание епархиального начальства, поскольку после ранней смерти Йоханнеса Эрасми именно Агриколе умудренный епископ доверил должность канцлера. После исторического съезда сословий Шведского королевства, состоявшегося в Вестеросе, духовная атмосфера в Турку начала постепенно меняться, хотя и не столь радикально, как в метрополии. Вероятно, Агрикола успел застать пламенные проповеди Пиетари Сяркилахти, к тому времени сделавшегося вторым по значению человеком в епархии. По крайней мере, об этом сообщает Паавали Юстен в своей “Хронике епископов финляндских” (с нашим переводом жизнеописания Агриколы из названного сочинения мы предлагаем ознакомиться в очерке, посвященном Паавали Юстену). Трудно сказать, был ли Агрикола знаком с Сяркилахти лично: к примеру, высказывалось предположение, что именно по рекомендации последнего Агрикола приобрел сочинение Эразма Роттердамского “Похвала браку” (Harviainen, Huutala, Heininen 1990, 24 s.) — в свое время не без влияния названной книги сам Пиетари Сяркилахти отказался от обета безбрачия. Правда, юный Микаэль о браке в те годы вряд ли помышлял, т.к. готовил себя к священническому служению и мечтал о продолжении образования в одном из европейских университетов.
В начале 1530-х гг. он был рукоположен Мартином Шютте. Паавали Юстен сообщает, что Агрикола нередко сопровождал епископа в визитационных поездках и даже произносил перед церковным народом собственные проповеди. Эти поездки дали молодому священнику возможность составить более конкретное (и, вероятно, не особенно лестное) представление об умственном и духовном состоянии финских крестьян, живших в удалении от центра и мало что смысливших в начатых религиозных переменах (к тому же он был выходцем из смешанного в этническом отношении крестьянского мира прибрежной области Уусимаа, которая в то время многими чертами отличалась от других, “чисто” финских областей, расположенных внутри страны). По-видимому, специально для подготовки проповедей, которые он имел возможность произносить также и в Турку, Агрикола приобрел латинский экземпляр Постиллы Лютера, сохранившийся до наших дней. Выбор книг, приобретенных Агриколой в Турку в те годы, свидетельствует о его явном интересе к идеям библейского гуманизма и Реформации. В рассматриваемый период в кафедральном капитуле Турку преобладали сторонники именно этого направления (см. часть I, гл. 1, § 2.4.), хотя, с другой стороны, идеи более радикальной Реформации здесь, вероятно, уже получили распространение, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что один из членов капитула (предположительно Пиетари Силта) приобрел экземпляр “Шведской мессы” Олауса Петри, сохранившийся до наших дней. Нам трудно с уверенностью сказать, к какому направлению молодой Агрикола более тяготел в рассматриваемый период, т.к. никаких сведений об этом попросту нет.
Помимо “Похвалы браку” Эразма Роттердамского, он приобрел “Похвалу медицине” того же автора, а также некоторые сочинения Овидия и римского историка Валерия Максима. Культивирование подобных интересов на дальнем севере Европы само по себе примечательно, поскольку именно это подготавливало почву для Реформации, насаждавшейся исключительно «сверху», с опорой на образованную часть клира; кроме того, описанный круг чтения свидетельствовал о позитивной направленности мышления молодого Микаэля Агриколы, которого в фигуре Эразма привлекало то же, что и многих образованных людей тогдашней Европы: “Честность, глубина и человечность его мысли, враждебность ко всякого рода общественно-политическим и религиозным крайностям, глубокая образованность и знание языков, критическое отношение к буквальному пониманию библейских текстов, аллегоризм в истолковании Священной истории — все это сделало его популярнейшим мыслителем своего времени” (Лосев 1998, 383).
Что касается упомянутого экземпляра Постиллы Лютера, он представляет особый интерес, поскольку на его полях сохранились пометки, сделанные рукой Агриколы — толкования слов, ссылки на те или иные места Библии и комментарии к высказываниям Лютера. Их анализ позволяет составить некоторое представление об умонастроениях молодого финского клирика в данный период. Собственно говоря, это наиболее раннее свидетельство интереса Агриколы к переводу Священного Писания: по всей видимости, уже в первой половине 1530-х гг. он всерьез задумывался над проблемой перевода Библии на финский язык, тем более что в его распоряжении уже имелся шведский перевод Нового Завета. Пометки, сделанные им на полях указанного экземпляра, свидетельствуют, например, о том, что в эти годы Агрикола был уже знаком хотя бы с начатками греческого языка, который он, по-видимому, начал самостоятельно изучать в Турку. В его распоряжении имелся также и латинский экземпляр Нового Завета, отредактированный Эразмом. Из пометок можно также заключить, что он был знаком с сочинениями Лактанция и Иеронима: всё это определенно говорит о влиянии североевропейского гуманизма. Пометки, сделанные Агриколой на полях проповедей Лютера, свидетельствуют, что он разделял многие моменты критики католичества, сформулированными последним, выделив ключевые для Лютера идеи спасения одной только верой через опору на Слово Божие. В то же время ряд замечаний Агриколы позволяет заключить, что ему хотелось несколько смягчить слишком резкие выпады в адрес папства и, наоборот, акцентировать конструктивные утверждения «отца Реформации» (об этом см. Heininen 1976, 109-110 ss.): указанная особенность будет отличать подход Агриколы к сочинениям немецких реформаторов и в дальнейшем. Примечательно, что Агриколу, как и других деятелей Реформации в Шведском королевстве, не особенно заботили существенные разногласия, к тому времени обнаружившиеся между Лютером и Эразмом.
Таковым в общих чертах представляется духовное развитие Агриколы к моменту, когда в 1536 г. он, наконец, получил стипендию капитула для обучения в Виттенбергском университете, центре тогдашнего лютеранства. Именно в тот год в Турку из Виттенберга вернулся один из первых стипендиатов местного капитула, Томас Кейои, сразу получивший должность ректора кафедральной школы. Вспомним, что к тому времени уже состоялся важный с точки зрения дальнейшего религиозного развития Шведского королевства синод в Упсале, постановивший переход к более решительным реформам церковной жизни и выдвинувший на первый план идею использования родного языка в церковной практике (богослужении и проповеди). Допустимо предположить, что Агрикола получил стипендию капитула как убежденный сторонник нового учения. Вполне допустимо, что его отправили в Виттенберг прежде всего ради подготовки финского перевода Нового Завета. Ряд исследователей даже склонен предполагать, что, будучи епископским секретарем, Агрикола уже кое-что начал делать в этом направлении (Nikkila 1993, 597 s.). Подчеркнем, что на родину протестантизма он отправился отнюдь не как tabula rasa, а человеком с вполне сложившимися убеждениями и соответствующим уровнем гуманистической подготовки; кроме того, что было немаловажно, он успел приобрести и некоторый опыт проповеди нового евангелического учения. Справедливо будет сказать, что он вобрал в себя влияния обоих центров ранней финской Реформации, Выборга и Турку, причем Выборг он покинул как раз тогда, когда полюс реформационных преобразований окончательно сместился на юго-запад страны, в Турку. Как мы увидим далее, он не мыслил своего будущего вне церковной среды Турку, в которой хорошо «прижился», и отправился в Германию с твердым намерением приобрести новые познания, полезные для дела Реформации у себя дома. Можно также предположить, что период 1529-1536 гг. оказался наиболее гармоничным и светлым в жизни Агриколы, чему благоприятствовали внешние обстоятельства, т.к. в финской церкви еще не были проведены радикальные преобразования, повлекшие за собой существенное ухудшение экономического положения ее служителей и резкое усиление контроля со стороны светской власти. С другой стороны, новые идеи активно проникали в Турку из Германии, Швеции и Эстонии и активно там обсуждались клириками, причем в тот период еще можно было предаваться радостным размышлениям о путях распространения “чистого учения” в народе, чая наступления новой эры в Церкви, очищенной от прежних пороков. Как мы увидим далее, реальность, представшая Агриколе по возвращении из Виттенберга на родину, оказалось куда более суровой.
3. В Виттенберг Микаэль Агрикола прибыл осенью 1536 г. Не исключено, что в Германию он хотел попасть раньше, но не смог этого сделать из-за сложной политической обстановки на Балтике, где в 1534-1536 гг. разгорелась т.н. “Графская война” между Швецией и Любеком (последний стремился восстановить былое господство Ганзы в бассейне Балтийского моря; войском Любека командовал граф Кристофер Ольденбургский, что и дало название войне). Война окончилась в 1536 г. поражением Любека и подписанием Гамбургского мира, после чего сообщение с Виттенбергом было восстановлено: путешественники из Финляндии и Швеции на корабле приплывали в Любек, а оттуда по суше добирались до Виттенберга. Вместе с Агриколой на учебу в Германию капитулом был направлен и его земляк Мартин Тейтт (Мартти Тейтти), происходивший из того же самого прихода Перная и учившийся с ним в выборгской школе. В Виттенберге они застали Симо Выборжца (Viburgensis), поступившего в университет еще в 1532 г. по направлению капитула Турку и почему-то застрявшего там до 1538 г. (как свидетельствует его имя, он тоже был уроженцем Восточной Финляндии). О важности для Агриколы контактов с соотечественниками во время учебы в Виттенберге мы скажем чуть ниже.
В своем месте (часть I, гл. 1, § 3.2.) мы говорили об особой атмосфере, царившей в Виттенбергском университете во второй половине 1530-х гг. К тому времени преподавание там уже было полностью реформировано в соответствии с идеями Лютера и его сподвижников. Главную роль в учебном процессе, бесспорно, играл Филипп Меланхтон, “Наставник Германии” (Praeceptor Germaniae). Именно он разработал устав университета, предполагавший подготовку ученых богословов и служителей обновленной церкви, начитанных в Библии и патристике, а также разбирающихся в античной литературе и риторической культуре. Что касается Лютера, который с 1535 г. заведовал теологическим факультетом, он вступил в более спокойную стадию своего духовного развития и был сильнее озабочен практическими проблемами церковного устройства в новом евангелическом духе. На теологическом факультете Агрикола слушал лекции Лютера по Книге Бытия. Предполагается (Gummerus 1941, 36 s.), что ему доводилось бывать и в доме Лютера, когда тот собирал за одним столом десятки студентов и держал перед ними свои знаменитые “застольные речи”. По крайней мере, сохранившееся рекомендательное письмо, выданное Агриколе Лютером по окончании занятий в Виттенберге, явно свидетельствует о личном знакомстве великого реформатора со студентом из Финляндии. Благоговейное отношение к Лютеру Агрикола пронес через всю свою жизнь.
С другой стороны, неоспоримо и влияние Меланхтона на Микаэля Агриколу. В эти годы Меланхтон преподавал ряд дисциплин, имевших прикладную направленность и более всего соответствовавших потребностям Агриколы, который в первую очередь стремился приобрести познания, необходимые для перевода Священного Писания на финский язык и реформирования церкви Финляндии. Из позднейших писаний Агриколы видно, что в Виттенберге он не особенно вникал в тонкости разногласий, которые в это время разделяли Лютера и Меланхтона (наибольшие противоречия касались трактовки евхаристии, проблемы свободы воли и отношения к гуманизму — Лейн, 1997, 165). Что же касается наиболее известных сочинений, вышедших из-под пера Меланхтона, таких как Аугсбургское
