юноши, которые в дальнейшем преуспели на церковном и государственном поприще: среди них прежде всего должны быть упомянуты Эрик Хяркяпя (о нем см. часть I, гл. II, § 3.2.) и Яакко Тейтти (см. часть I, гл. I, § 4.). Кроме того, кафедральная школа Турку имела хорошую репутацию и в масштабах всего Шведского королевства, о чем, к примеру, говорит тот факт, что советник короля Нильс Бьельке, женатый на уроженке Турку, отдал своего сына именно в это заведение, причем он договорился с Агриколой еще и о дополнительных частных занятиях (возможно, тут не обошлось без положительного отзыва Мартина Тейтта, который по рекомендации все того же Георга Нормана стал воспитателем принцев в Стокгольме, но связи с Турку не потерял).
Главным учебным предметом в школе по-прежнему оставалась латынь. Новшество заключалось в том, что в качестве основного учебного пособия теперь использовался латинский текст Нового Завета, отредактированный Эразмом (примечательно, что еще в 1529 г. по заказу Густава Вазы в Ростоке был отпечатан специальный тираж этого издания, предназначавшийся для кафедральных школ всего Шведского королевства). Когда в 1543 г. Агрикола издал первую печатную книгу на финском языке под названием Букварь (ABC-kiria) (туда входили также начатки катехизиса), она была сразу же включена в преподавание (о «Букваре» Агриколы речь пойдет ниже). С изданием названной книги деятельность Агриколы как духовного просветителя и наставника вышла, так сказать, за пределы кафедральной школы, распространившись на все финноязычные приходы страны. Вообще говоря, Реформация отнюдь не означала перевода школьного преподавания на финский язык или хотя бы изучения в школе основ его грамматики (по-фински можно было лишь выучиться читать): предполагалось, что ученики владели им “естественным образом” (то же в принципе касалось и шведского языка, без приличного владения которым нечего было и помышлять о государственной или церковной карьере). Если в младших классах пояснения еще давались по-фински (или по-шведски), то в старших обучение уже целиком велось на латыни. Ученики Агриколы периодически получали задание перевести на финский те или иные отрывки из Священного Писания, что, вероятно, напрямую было связано с интересами наставника, который в эти годы завершил работу над переводом Нового Завета: не исключено, что переводы учеников могли служить ему некоторым подспорьем, так сказать, «черновым материалом» (по крайней мере, по достоверным сведениям, Агрикола именно так позднее работал над переводом Псалтири, о чем сообщается в “Хронике епископов финляндских” — см. наш перевод жизнеописания Агриколы в очерке о Юстене). Следуя методе Меланхтона, Агрикола сопровождал разбор новозаветных текстов пояснениями географического и историко-археологического характера. Подобно своему виттенбергскому учителю, Агрикола по личному складу был “больше наставником, чем проповедником” (Pirinen 1962, 161 s.), что проявилось, в частности, в его подходе к преподаванию.
Дополнительный свет на характер его школьной деятельности может пролить содержание Книги молитв, составленной Агриколой как раз в те же самые годы (1544). Этот свой труд автор снабдил множеством сведений общекультурного порядка. В его книге можно было найти первичную медицинскую, агрономическую, астрологическую информацию, причем традиционные средневековые представления мирно уживались с новыми подходами: скажем, в одном месте Агрикола приводил справку из традиционного канонического права, а в другом обсуждал качества идеального евангелического проповедника, не особенно укладывавшиеся в привычный образ католического священника; типичная для Средних веков идея четырех темпераментов соседствовала с заимствованными у Меланхтона подсчетами возраста мира, которые в бурном XVI столетии занимали многих (так, сообщалось, что от Сотворения мира до Всемирного потопа прошло 1656 лет).
Агрикола использовал также приобретенные в Виттенберге сочинения античных авторов: приобщение учеников к античной литературе соответствовало образовательной программе гуманистов. В этом Агрикола был достойным учеником Меланхтона, который “уже в молодые годы задался целью улучшить жизнь человечества через просвещение. Прежде всего он стремился разработать такую систему образования, которая способствовала бы … воспитанию высоконравственных людей с развитым чувством долга, что отразилось бы как на их трудовой деятельности, так и на домашней жизни.” (Arffman 1999, 75-76 ss.). Что же касается преподавания начатков богословия, им были охвачены лишь те из учеников, которые заявляли о твердом желании избрать духовную карьеру. В тот период лектором теологии распоряжением епископа мог быть назначен в принципе любой член капитула (постоянная должность лектора теологии в капитуле Турку появилась не ранее 1580-х гг.). В 1540-е гг. такие занятия, помимо Агриколы, проводил также декан капитула Петрус Рагвалди, который с конца 1530-х гг. был как бы неофициальным главным проповедником собора Турку. Лекции по богословию регулярно устраивались и для приходских священников, которых периодически специально созывали в епархиальный центр, причем Агрикола принимал активное участие в подготовке и проведении таких собраний (Pirinen 1962, 162 s.).
Деятельность Микаэля Агриколы на посту ректора кафедральной школы закончилась в 1548 г. при обстоятельствах, уязвивших его самолюбие. В своем месте (часть I, гл. I, § 3.3.) мы говорили о конфликте, который у Агриколы вышел с Густавом Вазой еще в 1544 г., когда король распорядился “поставить” в королевскую канцелярию ряд наиболее способных учеников кафедральной школы Турку. Узнав, что ректор школы Турку не торопится выполнять его приказание, раздраженный монарх направил в Финляндию своего эмиссара, который жестко напомнил Агриколе о его первостепенной обязанности служить интересам короны. Данный эпизод проливает некоторый свет на характер Агриколы, который – если того требовали интересы веры и церкви – порой находил в себе силы возражать даже самовластному монарху, что свидетельствовало о силе его религиозных убеждений (к слову сказать, престарелый епископ Мартин Шютте или же кафедральный пробст Йоханнес Петерсон, оба представители более старой генерации, ничего подобного себе не позволяли). Излишнее рвение Агриколы не только на посту школьного ректора, но и в сфере епархиального управления, о чем мы скажем ниже, навлекло на него неудовольствие короля и, возможно, даже епископа. Как следствие в 1548 г. Агрикола неожиданно был отстранен от преподавания, а его место отдали Паавали Юстену, незадолго перед тем возвратившемуся из Виттенберга. С последним Агрикола познакомился еще до отъезда Юстена в Германию: они были земляками (Паавали Юстен происходил из Выборга) и начинали обучение в одной и той же выборгской школе; в начале 1540-х гг. Агрикола, возможно, оказывал покровительство младшему по возрасту Юстену, которого по ходатайству другого знакомого и земляка Агриколы, Симо Выборжца, определили в кафедральную школу Турку помощником преподавателя.
Потеря места ректора, судя по всему, оказалась для Агриколы весьма болезненной, хотя прежде он порой и сетовал на тяготы этой деятельности. Возможно, за пять лет, прошедших после того, как Агрикола описал Георгу Норману дурной нрав своих подопечных, его взгляд смягчился. Кроме того, и это, пожалуй, главное, как раз в тот год он испытывал серьезные материальные затруднения, связанные с изданием — фактически за свой счет — финского перевода Нового Завета (об этом см. ниже), поэтому потеря ректорского жалования ощутимо ударила по его доходам. Хотя, как уже отмечалось, практика замещения ректоров кафедральных школ на вновь прибывавших выпускников немецких университетов была обычным делом во всех епархиях королевства, а не только в Турку, Агриколу наверняка задело предпочтение, отданное более молодому магистру, который, в отличие от него, не успел еще сделать ничего существенного для епархии, но зато снискал расположение епископа (об этом Юстен прямо сообщает в очерке своей «Истории», посвященном Агриколе). Известно, что Агрикола пытался использовать свои связи при дворе, обратившись за поддержкой к упомянутым Бьельке и Норману: в посланиях к ним он особенно упирал на то, как жаль ему было расставаться с преподавательской деятельностью в тот самый момент, когда обстановка в школе более или менее стабилизировалась. Однако, судя по всему, хлопоты его покровителей (если таковые вообще имели место) не принесли желаемых плодов.
В деятельности Агриколы на посту ректора кафедральной школы прослеживаются те же самые мотивы, что и в других сферах, к которым он оказался причастен. В первую очередь он стремился по возможности сохранить все лучшее из наследия предыдущей эпохи, а кафедральная школа Турку как главный очаг просвещения в Финляндии, бесспорно, заслуживала подобного к себе отношения. В заслугу Микаэлю Агриколе можно поставить тот бесспорный факт, что в условиях резкого сокращения доходов капитула и епархии в целом преподавание в подначальной ему школе удержалось на достаточно высоком уровне. С другой стороны, он немало способствовал превращению кафедральной школы в главный центр подготовки местных евангелических священников, столь нужных Финляндии. Несмотря на тяжелые материальные условия, практика направлять наиболее одаренных молодых людей в немецкие университеты сохранилась: в 1543 г. пришел черед Паавали Юстена, а в 1547 г. в Германию отправились еще четыре человека, которые были питомцами магистра Агриколы. Один из них, уже упоминавшийся Эрик Хяркяпя, по возвращении из Германии в начале 1550-х гг. начал преподавать в кафедральной школе, став позднее ее ректором; под его началом учились многие видные деятели церкви Финляндии следующего периода ее истории, и это в немалой степени обеспечило преемственность в проведении реформ, т.к. Хяркяпя в своем преподавании ориентировался на принципы, заложенные Агиколой.
5. Другой важной сферой приложения талантов Микаэля Агриколы в 1540-е гг. стало активное содействие преобразованиям церковной жизни в новом, евангелическом духе. В этой деятельности выделяются два — в чем-то противоречащих друг другу — аспекта. С одной стороны, Агриколе, как и всем церковным людям Шведского королевства, приходилось чуть ли не каждодневно сталкиваться с бесцеремонным вмешательством светской власти в религиозную сферу (в особенности во всё, что касалось материального положения церкви и ее служителей), что создавало массу практических, да и психологических неудобств (вспомним о крутом и непредсказуемом нраве Густава Вазы). Другой же пласт деятельности Агриколы носил более органичный и созидательный характер, будучи естественным образом связан с его коренными религиозными убеждениями и представлениями о новом евангелическом богослужении и проповеди.
Официально Агрикола являлся секретарем капитула и в силу этого ближайшим помощником старого и вконец одряхлевшего епископа Шютте. По возвращении в Турку он застал среду, в которой, судя по всему, все еще преобладали приверженцы умеренного реформизма в духе Эразма Роттердамского и немецких гуманистов 1510-х гг. С другой стороны, среди высшего духовенства Турку уже появились новые люди, которые сформировались под влиянием более радикальных реформационных идей. Среди них должны быть названы уже упоминавшиеся здесь Томас Кейои, Симо Выборжец и декан капитула Петрус Рагвалди. В своем месте (часть I, гл. I, § 3.5.) мы указывали, что взгляды этих людей, равно как и настроения значительной части низшего духовенства Турку, отличались большей радикальностью в сравнении с позицией старших по возрасту епархиальных деятелей, таких как епископ Мартин Шютте, кафедральный пробст Йоханнес Петерсон и соборный архидиакон Пиетари Силта, получивших образование в Европе еще до
