христианизации широких масс населения и потому стремились задать жизни каждого верующего «христианское измерение», охватывающее все вехи его земного существования – от колыбели до могилы (Vogler 1996, s. 347).
7.3. Наконец в том же 1549 г. Агрикола издал третье сочинение, имевшее богослужебную функцию — Страсти Господа нашего Иисуса Христа (Se meiden HERRAN Jesusen Christusen Pina). В этом сборнике оказались сведены фрагменты четырех Евангелий, повествующие о Страстях, Воскресении и Вознесении Господнем и читаемые в храмах на протяжении Страстной недели. Составляя этот сборник, Агрикола опять-таки ориентировался на шведский и немецкий опыт, а именно на аналогичное шведское сочинение, вышедшее в 1544 г., и на книгу немецкого реформатора Бугенхагена (лекции которого Агрикола слушал в Виттенберге) под названием “Страсти и Воскресение Господа нашего Иисуса Христа” (1524). Как полагают некоторые исследователи, именно немецкий источник был для Агриколы основным (Heininen 1978-1979, 18-19 ss.). В то же время работа Агриколы не является простым переводом или компиляцией труда Бугенхагена. Возникновение подобного сборника было продиктовано теми же мотивами, что и в Германии и Швеции, а именно, стремлением внести в богослужения Страстной недели евангелический дух, “очистив” его от элементов католической традиции, сложившейся уже в зрелое Средневековье. О последнем свидетельствует тот факт, что Агрикола полностью отказался от молитв, посвященным стояниям (stationes) Крестного пути (примечательно, что ряд из них был еще включен в “Книгу молитв” 1544 г.). Теперь для каждого дня Страстной недели была определена своя порция евангельских чтений (при этом, в отличие от Лютера, Агрикола предполагал их исполнение нараспев): впоследствии сложилась даже практика особых проповедей, посвященных отдельным эпизодам Страстей Господа. Этой традиции, заложенной Агриколой, была суждена долгая жизнь в истории финского лютеранства (Parvio 1988, 17 s.).
Таким образом, стараниями Микаэля Агриколы к 1549 г. церковь Финляндии получила в свое распоряжение все необходимые богослужебные книги, вследствие чего именно к этому времени литургическую реформу в новом евангелическом духе можно считать состоявшимся фактом. Как мы отмечали, богослужебная жизнь лютеранской церкви Финляндии (точнее, ее финноязычных приходов, которых насчитывалось большинство) оказалась несколько отличной от шведской, обнаруживая следы местной дореформационной практики, что объяснялось известным традиционализмом мышления Агриколы и его сподвижников, учитывавших духовное состояние своей страны. Последующие десятилетия ознаменовались усилиями непосредственных преемников Агриколы (Паавали Юстена и Эрика Соролайнена) по реформированию финского богослужебного канона, разработанного в середине XVI в., причем этот процесс окончательно завершился лишь в середине второго десятилетия XVII в. Заботой о придании богослужебной жизни финской церкви нового евангелического духа оказалась в той или иной мере отмечена вся книжная продукция Агриколы: об этом свидетельствуют не только рассмотренные Служебник, Требник и “Страсти”, но также и изданная ранее “Книга молитв”, о чем уже говорилось выше. Многие молитвы, помещенные в последней, предназначались для богослужебного использования (вспомним т.н. коллекты, а также молитвы за власти светские и духовные, произносившиеся за богослужением), причем считается, что по количеству богослужебных молитв финская “Книга молитв” превосходит аналогичные сборники, изданные в тот период на других языках (Pirinen 1962, 172 s.). Четыре десятка псалмов, включенных в “Книгу молитв”, Агрикола перевел именно в расчете на использование за утренями и вечернями, традиция которых была сохранена в финской евангелической церкви на раннем этапе Реформации. Более того, как мы увидим далее, приступая к переводу тех или иных фрагментов Священного Писания, Агрикола не в последнюю очередь исходил из богослужебных потребностей, стремясь обеспечить священников всеми материалами, необходимыми для совершения новых полноценных богослужений на финском языке.
8. Рассмотрим теперь главный труд Микаэля Агриколы, прославивший его имя в потомстве – перевод текстов Священного Писания на финский язык. Потребность в такого рода переводе вытекала из самой природы Реформации, выдвинувшей принцип sola Scriptura, “одним Писанием”. В силу разных причин должно было пройти не менее двадцати лет с начала проникновения реформационных веяний в Финляндию, прежде чем увидела свет финская версия Нового Завета: Финляндия была восточной провинцией Шведского королевства, не имевшей ни собственной типографии, ни разработанного литературного языка, поэтому издание книг на финском языке осуществлялось лишь в Стокгольме и только с разрешения короля. В глазах шведской королевской власти перевод Нового Завета на финский язык представлялся задачей весьма важной, но все же уступавшей по значимости переводу Св. Писания на шведский. Тем не менее по мере углубления преобразований церковной жизни потребность в Слове Божием на понятном для основной массы финского народа языке становилась все более насущной. Не исключено (об этом мы уже говорили), что Агрикола был послан в Виттенберг в первую очередь для совершенствования своих познаний в древних языках, а также для ознакомления с новейшими принципами толкования и перевода священных текстов, чтобы затем приступить к переводу Библии (в первую очередь Нового Завета) на финский. Но прежде чем говорить об истории агриколова перевода Нового Завета, имеет смысл упомянуть иные попытки в сходном направлении, предпринятые в те же годы, что обогатит наши представления о тогдашних обстоятельствах религиозной жизни Финляндии и об историко-культурном контексте, в котором Агрикола осуществил главное дело своей жизни.
Выше мы уже отмечали феномен “доагриколовой литературы”, сам факт которой свидетельствует о том, что в церковном центре Финляндии Турку в конце 1530 — начале 1540-х гг. уже были люди, всерьез озабоченные изданием по-фински основных книг, необходимых для полноценной богослужебной жизни и религиозного воспитания. Помимо упомянутых выше “Кодекса Вест” и “Кодекса Б 28”, к корпусу сохранившихся рукописных фрагментов на финском языке относится и т.н. Упсальское Евангелие. Этот рукописный фрагмент размером в 24 страницы предназначался в первую очередь для богослужебного использования и включал отрывки из Евангелия от Иоанна, читаемые за богослужением в период со Страстной пятницы до Вознесения. Какие-либо точные сведения об авторе и даже об истинном объеме этого сборника отсутствуют (Rapola 1965, 25 s.). Некоторые характерные языковые особенности этого перевода позволили специалистам датировать его второй половиной 1530-х гг., так что это — “старейший из известных нам связных текстов, написанных на финском языке” (Nikkila 1985, 57 s.). Судя по всему, “Упсальское Евангелие” появилось в годы, когда Агриколы находился еще в Германии. Сопоставление языка этого памятника с переводами Агриколы (в частности, с “Книгой молитв” 1544 г.) обнаружило определенные различия между ними. С другой стороны, установлено, что в лингвистическом отношении “Упсальское евангелие” ближе всего стоит к “Кодексу Вест”, отражая характерные особенности юго-западных финских диалектов (Nikkila 1985, 59 s.). Трудно сказать, имел ли Агрикола возможность по возвращении на родину ознакомиться с этим переводом и сопоставить его с уже частично выполненным собственным переводом (причем у него тоже было готово Евангелие от Иоанна, об особой популярности которого среди реформаторов мы говорили в своем месте). Для нас важно, что в Турку новый ректор кафедральной школы был не одинок в своем стремлении перевести Слово Божие на финский язык. Отмеченные лингвистические схождения “Упсальского евангелия” с “Кодексом Вест” дают возможность предположить, что оба памятника появились в одной и той же среде клириков, получивших основательную богословскую и языковую выучку. Оба этих текста предназначались в первую очередь для богослужебного использования и сыграли свою роль в формировании нового финского литургического канона.
8.1. История агриколова перевода Нового Завета в общих чертах выглядит следующим образом. Уже в 1537 и 1538 гг. он направил из Виттенберга два письма королю, в которых сообщил о своей работе над переводом Нового Завета и просил оказать материальную поддержку своим усилиям (подробнее об этом см. выше, § 3). Эти письма остались без ответа, и никакой помощи от Густава Вазы Агрикола тогда (равно как и впоследствии) не получил. Можно предположить, что в Турку он прибыл, уже имея в готовом виде определенную часть перевода. Известно, что архидиакон собора Пиетари Силта, сподвижник реформатора Пиетари Сяркилахти, скончавшийся в 1541 г., в своем завещании отписал Агриколе некоторую сумму денег, специально предназначенную на финансирование его перевода Нового Завета (правда, это завещание доставило Агриколе немало хлопот: в те годы власти стремились наложить руку на все завещания духовных лиц или, по крайней мере, на существенную их часть — вспомним историю с отчуждением в казну завещания кафедрального пробста Турку Якобуса Венне еще в 1526 г., т.е. до риксдага в Вестеросе; кроме того, родственники Силта попытались оспорить упомянутое завещание, и Агриколе пришлось судиться с ними вплоть до 1547 г.). Сохранилось письмо Агриколы к Георгу Норману от 1543 г., в котором он сообщал суперинтенданту церкви Шведского королевства о завершении работы над переводом Нового Завета и просил выхлопотать у короля разрешение на печатание с соответствующим финансированием. Агрикола, вероятно, надеялся, что финский перевод появится уже до риксдага 1544 г. Определенные надежды он возлагал и на покровительство самого могущественного в те годы человека в Финляндии, Эрика Флеминга, главного доверенного лица короля из числа высшего финляндского дворянства. Возможно, ректор кафедральной школы Турку всерьез рассчитывал, что король окажет финансовую поддержку этому начинанию, коль скоро власти уже спонсировали издание шведского перевода Библии 1541., вошедшего в историю под названием “Библии Густава Вазы”: в частности, все епархии королевства, включая и Турку, обязаны были закупить определенное количество экземпляров этого перевода с целью покрытия расходов на его издание.
Как мы уже указывали (см. историю издания “Книги молитв”), из этих планов тогда ничего не вышло. Помимо прочих факторов, отрицательную роль могло сыграть отсутствие поддержки начинанию Агриколы со стороны капитула и лично епископа Мартина Шютте в силу вероятных расхождений во взглядах между епископом и секретарем капитула на методы проведения реформ и их богословскую интерпретацию. Хотя в церковной среде Турку было достигнуто принципиальное единодушие относительно необходимости издания Нового Завета по-фински, предметом разногласий могло стать содержание справочного аппарата предполагаемого издания, которому в те годы придавалось важное значение и который по обычаю того времени составлялся самим переводчиком (имеется в виду предисловие, отражавшее богословскую позицию автора перевода, а также составленные им комментарии и примечания). Действительно, в своих сопроводительных текстах и комментариях к Писанию Агрикола ориентировался преимущественно на Лютера, хотя и несколько смягчив радикальность его тона и характеристик. Вполне вероятно, однако, что и в таком виде Лютер отпугивал консервативно настроенного епископа, который в свое время ориентировался на т.н. “соборное движение” в католической церкви и умеренный библейский гуманизм. В итоге сложилась довольно любопытная ситуация: хотя секретарь капитула Турку был безусловным сторонником той же линии Реформации, что проводилась светскими и духовными властями в самой Швеции, король отказался дать разрешение на печатание перевода Агриколы, и негативное мнение гораздо более консервативного епископа Турку (правда, глубоко чтимого Густавом Вазой) тогда, вероятно, перевесило.
Следующее известие о продвижении перевода Агриколы
