чем появилась острая необходимость в назначении новых епископов. Густав Ваза решительно воспротивился тому, чтобы по заведенному обычаю диоцезы королевства заплатили Римской курии круглую сумму за назначение новых епископов. Это привело к конфликту с папством, вследствие чего уже в 1524 г. прервалась переписка между королем и Святым престолом. В итоге Рим назначил (на кафедру в Вестеросе) одного-единственного епископа Петруса Магни, который из собственного кошелька согласился заплатить за свое назначение и, таким образом, обрел апостольское преемство. Остальные кафедры, в т.ч. Турку, получили ставленников короля (их называли «выбранными епископами», или “электами”, лат. episcopi electi): по самому своему статусу они были зависимы от монарха.
Между тем Олаус Петри и Лаурентиус Андреэ активно пропагандировали новые взгляды. Последний, в частности, обосновал решение короля обложить налогом церковную собственность ссылками на идеи Лютера: коль скоро церковь является в первую очередь сообществом верующих, то ее собственность должна принадлежать всем ее членам, вследствие чего церковь как институт обязана платить налоги в казну. Секретарь короля обнародовал и другой тезис, явно пришедшийся по душе Густаву Вазе: епископы более не являются хозяевами церкви, но ее слугами и чем-то вроде управляющих ее собственностью. В 1525 г. было принято решение о передаче в казну всей церковной десятины, собранной за этот год. В 1526 г. был издан шведский перевод Нового Завета, выполненный с греческого и латинского изданий Эразма Роттердамского. Традиционно считается, что автором перевода был Олаус Петри (Gustaffson 1986, 73 s.), но ряд исследователей склонен связывать его появление с инициативой викарного епископа, сторонника библейского гуманизма Юханнеса Магнусона (иначе Йоханнеса Магни): в 1525 г. он разослал во все епархии поручение перевести те или иные отрывки из Нового Завета (Pirinen 1962, 24 s.). Эта инициатива представляет для нас особый интерес, поскольку епархия Турку, наряду со всеми прочими, также была приглашена к сотрудничеству, о чем мы скажем в следующем разделе. В такой обстановке король созвал съезд представителей сословий (риксдаг), который состоялся в 1527 г. в Вестеросе.
Главным на этом съезде стал вопрос о церковной собственности. Поначалу представители духовенства не соглашались с конфискационной программой короля, но после угрожающих демаршей последнего и активных выступлений реформаторов приняли т.н. ордонанс. Этот документ провозгласил, во-первых, право короля на отчуждение “лишней” церковной собственности, во-вторых, право дворян вернуть земли, подаренные их предками церкви после 1454 г., и, в-третьих, весьма неопределенную идею “свободной” проповеди Слова Божиего (речь шла о проповеди вообще, без уточнения, в каком ключе ее надлежало вести). Редукция церковной собственности, часть которой досталась дворянству («на риксдаге в Вестеросе Густав Ваза «купил» лояльность дворян»: Мелин, Юханссон, Хеденборг, 2002, 83), позволила избежать резкого повышения государственных налогов, что привлекло на сторону короля большинство его подданных: помимо прочего, это проявилось и в Финляндии (Ylikangas 1986, 25 s.). Правда, как показали дальнейшие события, население Швеции еще не было готово к широкомасштабным преобразованиям церковной жизни. Этим можно объяснить значительную осторожность и даже консерватизм Густава Вазы на риксдаге в Вестеросе в отношении собственно вероучительных и культовых изменений. Судя по всему, в этот период король питал определенные симпатии к умеренно-реформационным идеям и допускал возможность сосуществования в своем королевстве различных вариантов богослужения (Montgomery 1990, 123 s.; Pirinen 1962, 75 s.). Очевидно, в это время король еще не созрел к резким доктринальным и литургическим изменениям, предлагавшимся Олаусом Петри и Лаурентиусом Андреэ (Heininen, Heikkila 1996, 62-63 ss.).
В итоге риксдаг, состоявшийся в Вестеросе, имел двоякие последствия для судеб шведской (и, как мы далее увидим, финской) церкви. С одной стороны, королю, подобно многим феодальным правителям Германии, удалось подорвать экономическое и политическое могущество церкви (мы уже упоминали во Введении, что на исходе Средневековья шведская церковь была гораздо более состоятельной, чем финская: она владела примерно пятой частью земельных угодий и ей было чего лишаться). Кроме того, монарх присвоил себе право вмешиваться во внутрицерковные дела: был отменен церковный суд, епископы должны были избираться лишь с королевского согласия при условии принесения монарху специальной присяги, но в то же время они более не являлись членами Государственного совета. Шведская церковь вышла из канонической связи с Римом и превратилась в национальную. С другой стороны — и это важно подчеркнуть особо, — в отличие от Германии, в Швеции не произошло развала церковных структур, сложившихся в средневековую эпоху: сохранилась епископальная форма управления (церковным главой по-прежнему был архиепископ Упсальский), приходы продолжали оставаться основной церковной единицей на местах, вследствие чего позиции традиционалистов в Швеции были гораздо более сильными. Это особенно проявилось во время церковного собора, состоявшегося в Эребру (Orebro) в 1529 г. На соборе была в самой общей форме провозглашена идея проповеди “неискаженного” Слова Божиего (в этой связи стоит заметить, что использование шведского языка в церковной жизни не было чем-то неприемлемым даже для консерваторов: так, задолго до упомянутого собора, в 1525 г., распоряжением архиепископа Браска был издан Шведский часослов). В том же, что касалось литургических вопросов, господствовала предельная осторожность: католические обряды в принципе сохранялись, но предлагалось разъяснять народу их “истинный смысл” и допускалась возможность достаточно ограниченных богослужебных изменений.
Осторожность в подходе к богослужебной практике проявилась даже в служебнике, составленном в том же году Олаусом Петри. Первое богослужение на национальном языке было проведено в Швеции не ранее 1532 г. В следующем году Олаус Петри, вдохновившись одноименным сочинением Лютера, издал сборник проповедей на шведском языке под названием Постилла. Шведская церковь как бы все еще не могла “поверить” в окончательный разрыв с Римом и не желала отказываться от идеи апостольского преемства, что проявилось, например, в 1528 г., когда, наконец, были рукоположены новые епископы (в том числе епископ Турку Мартин Шютте): церемонией руководил упомянутый выше Петрус Магнии как единственный шведский епископ, формально имевший апостольское преемство. Правда, папа отказался признать это рукоположение.
После риксдага в Вестеросе Густав Ваза со свойственной ему решимостью начал проводить политику редукции церковной собственности, причем в объемах, далеко превосходивших то, что предполагалось ордонансом, и в формах, раздражавших традиционно настроенное население. Так, он распорядился конфисковать церковные колокола; правда, вскоре после этого разразилось т.н. “колокольное восстание” в Далекарлии, показавшее королю, что необходимо действовать более осторожно. Это объясняет сдержанность, которую Густав Ваза поначалу проявлял в осуществлении литургических изменений.
Ситуация, сложившаяся в шведской церкви в начале 1530-х гг., выглядела следующим образом. Старокатолическое направление потерпело окончательное поражение. Архиепископ Браск в знак несогласия с религиозной политикой короля покинул Швецию, а с ним в добровольное изгнание отправились и многие прелаты и клирики. После этого в течение примерно двух лет шведская церковь не имела канонически рукоположенного архиепископа. В этот период внутри нее продолжали сосуществовать два других направления, о которых речь шла выше — реформационно-католическое (с ним, в частности, были связаны и многие представители финского духовенства – об этом в след. разделе) и радикально-реформаторское (Gustaffson 1986, 77 s). Принято считать, что до середины 1530-х гг. между королем и приверженцами реформирования католичества сохранялись мирные отношения: с одной стороны, Густав Ваза медлил с более радикальными действиями, подобными тем, что уже были осуществлены многими светскими владыками в Германии, а, с другой, сторонники библейского гуманизма и католического реформизма не возражали против провозглашенного в Вестеросе и Эребру принципа верховенства Слова Божиего. Вообще же, довольно расплывчатый лозунг проповеди “чистого, незамутненного Слова” сторонники реформированного католицизма и радикально настроенные реформаторы толковали по-разному, в нужном для себя духе.
В 1531 г., вместо бежавшего Браска был, наконец, избран новый архиепископ Упсальский. Им стал младший брат одного из главных реформаторов Лаурентиус Петри, также получивший выучку в центре лютеранской Реформации Виттенберге. В отличие от своего радикально настроенного брата, наибольшее влияние он испытал со стороны главного сподвижника Лютера, Филиппа Меланхтона, стремившегося сохранить связи Реформации с библейским гуманизмом. Как мы увидим позже, это существенно сказалось на характере преобразований, проведенных при новом архиепископе: в период своего сорокалетнего пребывания на архиепископской кафедре Лаурентиус Петри отдавал предпочтение переменам постепенным, стараясь сохранить традиционные основы церковной жизни там, где это не противоречило главным идеям Реформации (рукоположение главы церкви Швеции в знак сохранения преемственности с древней традицией осуществил все тот же Петрус Магни, но это не помешало Риму отказать в признании новому архиепископу как прошедшему посвящение schismatico ritu, “по раскольническому обряду”). Кроме того, он активно боролся за сохранение церкви как самоуправляющейся структуры: другой вопрос, насколько это было возможно в условиях, когда Густав Ваза стремился полностью подчинить церковную жизнь собственной власти. Для внутрицерковной жизни Швеции начала 1530-х гг. было характерно, например, сосуществование двух вариантов мессы. Один был разработан Олаусом Петри в 1531 г. под характерным названием Шведская месса (Den svenska massan): это руководство предполагало использование шведского языка в основных моментах богослужения и значительное внешнее опрощение церковного интерьера. Другой вариант сложился в центре реформационно-католического направления Линчeпинге под латинским заглавием Missa Lincopensis: он был составлен преимущественно на латыни и предполагал сохранение былой торжественности. Еще один центр этого второго направления образовался в Скаре, епископ которой Свен Якобсон (Sveno Jacobi) был большим почитателем Эразма и Меланхтона, но отнюдь не Лютера.
В 1536 г. сторонники более радикальной линии одержали верх и совершился поворот к коренной церковной реформе, что следует рассматривать в одном ряду с событиями, происходившими в те же годы в ряде других европейских стран: например, к этому времени английский король Генрих VIII окончательно порвал с Римом, в Германии больших успехов добилась Шмалькальденская лига, а в Дании король Кристиан III также перешел к решительным шагам. Безусловно, все это не ускользнуло от внимания Густава Вазы, который в 1536 г. вышел победителем из т.н. “Графской войны” с Любеком, что существенно укрепило его власть. В Упсале состоялся синод, постановивший переход на шведское богослужение во всех приходах (причем ставилась цель его унификации, поскольку в Средние века каждая епархия — в том числе, как упоминалось во Введении, и епархия Турку — имела местные литургические особенности), проповедь Слова Божиего в реформированном духе, отмену целибата, закрытие монастырей. В осуществление этого постановления Олаус Петри издал усовершенствованный перевод Псалтири, а затем перевод Малого катехизиса Лютера. Архиепископ Лаурентиус Петри издал в 1537 г. “Шведскую мессу”, оговорив, правда, в предисловии, что богослужение может быть и более торжественным и традиционным, нежели предусматривалось Олаусом Петри. Густав Ваза со свойственной ему прямотой подтвердил решение синода специальным королевским распоряжением. Все это означало окончательную победу Реформации в Шведском королевстве, и, казалось, сторонники решительной Реформации могли праздновать победу. На деле же вскоре после того, как свершились указанные перемены, во
