что подобные методы работы Агрикола позаимствовал у Лютера, вокруг которого существовал кружок помощников, содействовавших ему в переводе.
Агрикола мечтал перевести Ветхий Завет на финский в полном объеме. Однако резкое оскудение материальных возможностей (как его собственных, так и епархии) не позволило ему осуществить свой замысел. Поэтому Агрикола, по-прежнему руководствуясь в первую очередь богослужебными и духовно-просветительными нуждами, должен был отобрать тексты Ветхого Завета, которые надлежало перевести прежде всего. Первые ветхозаветные переводы на финский вышли в 1551-1553 гг. Однако начавшаяся в 1554 г. война с Россией, непосредственно затронувшая восточные пределы Финляндии, потребовала мобилизации всех материальных ресурсов страны и фактически поставила крест на продолжении переводов из Ветхого Завета. В итоге Агриколе удалось издать три сборника переводов ветхозаветных текстов, к краткому рассмотрению которых мы теперь и перейдем (как и в случае с изданием финского перевода Нового Завета, финансирование этих книг опять легло на плечи Агриколы и его ближайших друзей из Турку, король же соблаговолил лишь проставить на экземплярах свои печать и герб, что должно было свидетельствовать об официальном характере издания и в какой-то мере способствовать реализации тиража).
В 1551 г. вышла Давидова Псалтирь (Dauidin Psaltari). Издавая ее, Агрикола исходил в первую очередь из практических потребностей: надлежало как можно скорее заменить латинскую Псалтирь на финскую, поскольку, как уже отмечалось выше, в Финляндии сохранилась традиция совершения литургических часов, во время которых читались псалмы. По этой причине основным адресатом финской Псалтири были священники: не случайно именно к ним обращено стихотворное предисловие, в котором рисуется образ идеального пастыря, напоминающий аналогичный портрет в предисловии к “Книге молитв” (см. ниже наш перевод); кроме того, именно священникам Агрикола адресовал специально составленный перечень языческих богов и духов, которым по-прежнему поклонялась немалая часть финского населения (об этом чуть ниже).
Вообще говоря, сохранение практики литургических часов свидетельствовало об известном консерватизме тогдашнего руководства не только финской, но и шведской церкви: если в свое время Олаус Петри возражал против их сохранения, то после его отставки возобладала более умеренная и терпимая к католическому наследию линия, представленная Лаурентиусом Петри и поддержанная верхушкой финского духовенства. “Давидова Псалтирь” Агриколы включает, в числе прочего, практические рекомендации священникам по совершению литургических часов.
Заглавие “Давидова Псалтирь” было выбрано Агриколой неслучайно: сходное название (Psalterium Dauidis) имел сборник псалмов, изданный в 1506 г. известным лейпцигским гуманистом Мельхиором Лоттером; есть сведения, что в распоряжении Агриколы имелся экземпляр этого издания.
“Давидова Псалтирь” стала отнюдь не первым опытом обращения Агриколы к псалмам: вспомним, что уже “Книга молитв” включила четыре десятка псалмов, переведенных им. Предисловие, открывающее сборник, составлено с опорой на аналогичное вступление Лютера к немецкому переводу псалмов. Агрикола приводит краткие сведения о Давиде, который по традиции считался творцом Псалтири. Он подчеркивает душеполезное значение псалмов, отмечая, что в Псалтири в сжатом виде заключено все содержание Священного Писания: неслучайно Агрикола повторяет расхожее в эпоху Реформации сравнение, называя Псалтирь “Малой Библией”. Заключительная же часть предисловия, написанная рифмованными стихами, является оригинальным текстом Агриколы и представляет большой интерес для исследователей финского фольклора и духовной истории Финляндии, т.к. именно в ней содержится упоминавшийся перечень языческих божеств, которым поклонялись древние финны и, надо полагать, многие современные Агриколе крестьяне — в особенности те из них, что населяли внутренние районы страны, удаленные от городских центров.
Агрикола включил в свой список имена 24 божеств, различных по своим функциям и происхождению: среди них можно обнаружить древне-финских духов-покровителей и эпических героев, но также и скандинавских божеств и даже — в сильно искаженном виде — христианских святых (ср.: Hittavainen — Губерт, Nyrkas — Георгий, Pellon Pekko — Петр, Agras — Григорий). Все это говорит о неоднородности и многосоставности религиозных верований аграрного населения Финляндии в начале эпохи Реформации, с чем Агриколе и его единомышленникам довелось столкнуться на собственном опыте. Отношение реформатора из Турку к языческим верованиям было однозначно негативным, поскольку он видел в них проявление темной магической стихии, искажающей свет истинной веры Христовой и вводящей человека в обман. Неслучайно названный пассаж Агрикола поместил вслед за поучениями, подчеркивающими, что священническое служение должно сводиться к трем основным вещам — изучению Св. Писания, проповеди Слова Божиего и наставлению в молитве. Перечислив языческие божества, Агрикола восклицает: “Не безумен ли поклоняющийся им народ?”, — чтобы затем пуститься в рассуждения о нелегком труде евангелических проповедников, пытающихся искоренить эти заблуждения.
Тот факт, что Агрикола счел необходимым включить в свое предисловие сведения о народных верованиях, не был чем-то совершенно необычным на фоне рассматриваемой эпохи: подобную информацию содержали многие книги “духовно-прикладного” характера, изданные в период Реформации в разных странах и предназначенные в первую очередь для проповедников Слова Божиего, которые, занимаясь по сути новой евангелизацией масс, должны были конкретно представлять себе языческие и магические пережитки, распространенные в народе. Так, в уже упоминавшемся литовском катехизисе 1547 г. Мартинаса Мажвидаса описываются старые божества, почитавшиеся литовскими язычниками. Вряд ли Агрикола что-то знал об этой книге (правда, Паавали Юстен, сменивший его на посту ректора, некоторое время провел в Кенигсберге, где был издан труд Мажвидаса, и в принципе какой-то информацией на сей счет мог располагать); высказывалась гипотеза, что в распоряжении как Агриколы, так и Мажвидаса имелись какие-то неизвестные нам руководства по составлению душеполезных сочинений, которые были обращены в первую очередь к проповедникам нового учения среди темных, неграмотных масс и выходили в центрах, расположенных на культурно-религиозном пограничье, как тот же Кенигсберг (Hakkinen 1994,134 s.). Примечательно само обстоятельство, что обе страны, Финляндия и Литва, в тот период оставались удаленными окраинами западно-христианского мира, позже других принявшими христианство, в силу чего языческие традиции и практики сохранялись там длительное время. Среди исследователей нет единства мнений относительно оригинальности названного списка богов из Псалтири Агриколы. Дело в том, что в 1928 г. в библиотеке Упсальского университета был обнаружен фрагмент XVI в., содержащий перечень (нерифмованный) имен финских языческих божеств: он обнаруживает значительное сходство с рифмованным списком Агриколы, но при этом независим от него. Помимо прочего, высказывалось предположение, что составители обоих перечней опирались на какой-то общий — ныне утраченный — латинский текст (Tarkiainen, Tarkiainen 1985, 234 s.).
Свои переводы псалмов Агрикола выполнил с латинского текста Вульгаты, а также обратившись к немецкому переводу Лютера. Кроме того, в его распоряжении были две рифмованные латинские псалтири, составленные немецкими реформаторами Георгом Майором (1547) и Файтом Дитрихом (1537). Как и Новый Завет, “Давидова Псалтирь” была снабжена «суммариями», причем в добавление к суммариям Лютера (в редакции Брунфельса), использованным при составлении “Книги молитв”, Агрикола опирался также на суммарии Майора и Дитриха к указанным сборникам. Как показал сравнительный анализ (Heininen 1992 (2), 249 s.), финский автор счел нужным внести определенные модификации в заимствованные немецкие суммарии, смягчив, в частности, резкие высказывания в адрес предшествовавшей традиции и в то же время сделав акцент на идее спасения одной лишь милостью Божией. Что же касается примечаний к псалмам, их исследование установило (Heininen 1994, 191 s.), что Агрикола следовал Лютеру и “Библии Густава Вазы” 1541 г., причем и здесь сказались просветительная направленность его деятельности и стремление к систематизации: скажем, трогательно выглядит составленный им обстоятельный перечень мелких животных (!), упоминаемых в псалмах.
В 1551 г. были изданы Гимны и пророчества, выбранные из Моисеева Закона и пророков (Weisut ia Ennustokset Mosesen Laista ia Prophetista Wloshaetut), а в следующем году вышел сборник под названием Пророки. Аггей. Захария. Малахия (Ne Prophetat. Haggai. Sacharja. Maleachi). Собственно говоря, переводчик замышлял издать их в виде единого целого, но по неизвестным причинам ему пришлось издать две отдельные книги. Главным источником для Агриколы послужил немецкий перевод Лютера. Кроме того, при отборе текстов, вошедших в состав “Гимнов и предсказаний”, он использовал латиноязычную Постиллу известного в Скандинавии Й. Бугенхагена (1544), много сделавшего для реформирования датской церкви (его лекции Агрикола в свое время слушал в Виттенберге). Как и в случае с “Давидовой Псалтирью”, финский реформатор исходил из конкретных потребностей богослужения и духовного просвещения у себя на родине. В период, о котором идет речь, в новых финских богослужениях по традиции исполнялись торжественные песнопения, т.н. кантикумы (лат. мн.ч. cantica), опиравшиеся на ветхозаветные тексты, в связи с чем ощущалась необходимость в их переводе с латинского на финский. Что же касается “предсказаний”, фигурирующих в названии сборника 1552 г., то под ними подразумевались тексты Ветхого Завета, в которых по традиции усматривали предвосхищение новозаветных идей и событий (отрывки из Пятикнижия Моисеева и “великих” пророков).
Особое внимание необходимо обратить на тот факт, что второй из названных сборников (“Пророки”) включил в себя не только десять заповедей, но и прочие разделы Моисеева законодательства. Данное обстоятельство представляет немалый интерес потому, что на ранней стадии Реформации ее деятели из законов Моисея соглашались принять лишь Декалог, фактически отвергая прочие установления: вспомним в этой связи о позиции Олауса Петри (см. часть I, гл.1, § 1). В отличие от шведского реформатора, Агрикола при переводе фрагментов Моисеева законодательства исходил из распространенной тогда идеи, согласно которой именно этот корпус воплощал собой «естественный закон», вложенный Богом в сердце каждого человека: в этом, вероятно, не обошлось без влияния его учителя Меланхтона, устрашенного эксцессами народной Реформации и полагавшего, что Закон необходим для морального воспитания народа.
Подобный взгляд сформировался у Меланхтона постепенно, через размышление над конкретными событиями и в особенности благодаря происшедшей в его сознании реабилитации Аристотеля: коль скоро «естественный закон» охватывает прежде всего сферу социальной этики, сочинениям Аристотеля, в первую очередь его «Политике», следовало уделять первостепенное внимание (Reardon 1981, 138 s.). Собственно говоря, и поздний Лютер также не отрицал необходимости наставления в Законе духовно незрелых людей. Это со всей очевидностью проявилось в его “Застольных речах”, где, в частности, говорится: “Безбожники обращают Евангелие в плотскую свободу – и оттого становятся лишь хуже. Вот почему они подпадают под действие не Евангелия, а Закона. … Евангелие обращено лишь к людям, исполненным страха, сокрушения и угрызений совести, тогда как Закон распространяется на людей безбожных, не ведающих сокрушения, грубых и лживых — им-то его и надлежит проповедовать” (Luther 1967, 29 s.).
Кроме того, поскольку традиционное каноническое право казалось реформаторам слишком “католическим”, в церковном устроении образовались известные лакуны, которые на этом этапе Реформации церковные деятели пытались прикрыть заимствованиями из Моисеева законодательства (Pirinen 1962, 190 s.). Этим и руководствовался Агрикола, который указанное приложение к переводу трех “малых” пророков предварил следующим характерным замечанием: “Далее следует ряд глав из книг Моисея …, которые в силу разных причин весьма необходимы для чтения в
