и вепсским языками: последние сохранились лишь на уровне устного бытования в условиях доминирующего русского (и православного) влияния, что исключало необходимость перевода Писания на эти языки. С другой стороны, поскольку финский литературный язык сложился в условиях шведского лингвистического и культурного доминирования, усилились различия между финским и эстонским языками. Последний в результате Реформации также получил литературную обработку (правда, в более ограниченных масштабах), но происходило это под немецким господством, вследствие чего в эстонский литературный язык внедрилось огромное количество заимствований и калек из немецкого языка. При всей ограниченности сферы своего функционирования в эпоху Реформации, финский литературный язык развивался все же в более благоприятных условиях, нежели эстонский, имевший более низкий социальный статус вследствие национального угнетения эстонцев со стороны немецкой верхушки; показательно, что в этот период так и не сформировалось единого общепризнанного варианта эстонского литературного языка, а сложились два его конкурирующих извода — южно- и северо-эстонский. В Финляндии же с доминирующим значением Турку и юго-запада страны (при всей важности роли Выборга) подобное «двуязычие» возникнуть не могло.
Разумеется, в эпоху Агриколы статус финского языка в Финляндии был на порядок ниже, чем шведского, поскольку сфера его употребления ограничивалась исключительно религиозной и (в гораздо более скромных масштабах) судебно-административной сферами. Вследствие этого, в отличие от ряда других стран (взять ту же Швецию) в Финляндии переводы Писания дали лишь первый импульс к формированию наддиалектного по своей природе общенационального языка, однако, этот процесс растянулся на несколько столетий.
Преобладание юго-западного диалектного влияния в литературном языке со временем лишь усилилось, т.к. восточно-финские особенности сознательно игнорировались и отвергались авторами, писавшими по-фински. Одним из последствий этого стало длительное сохранение в Финляндии значительных диалектных различий, поскольку литературный язык, ограниченный преимущественно церковной сферой, не мог выступать объединяющим и унифицирующим фактором. Политические и социальные условия того времени не позволили молодому финскому литературному языку стать основным средством коммуникации для говорящих по-фински. Примечательно, что в эпоху Реформации так и не появилось грамматики финского языка, что отличало Финляндию от ряда других европейских стран, где первые грамматики национальных языков были созданы именно деятелями Реформации или сторонниками христианского гуманизма (так случилось, к примеру, в Англии, Франции, Чехии, Венгрии, Польше и ряде других стран). Первая финская грамматика увидела свет лишь через сто лет после появления книг Агриколы, в 1649 г.
10. Деятельность Микаэля Агриколы пришлась на первые двадцать пять лет реформационных преобразований в Финляндии. За это время финская церковь разительно изменилась — из могущественной структуры, оказывавшей активное влияние на все стороны жизни страны, она превратилась в институт, всецело зависимый от государственной власти. Судя по всему, последнее обстоятельство заботило Агриколу в зрелый период его деятельности, когда ему довелось на практике столкнуться с бесцеремонным и подчас разрушительным вмешательством корыстного короля и его чиновников во внутренние вопросы церковной жизни. Очевидно, именно эта обеспокоенность объясняет, почему Агрикола — как член кафедрального капитула, а затем епископ Турку — старался, чтобы не произошло разрушения традиционных основ христианской жизни страны, в хрупкости которых ему не раз приходилось собственнолично убеждаться.
Агриколу правильно было бы назвать человеком “золотой средины”, избегавшим резких перемен и потрясений: как показывает анализ его деятельности, свою миссию он видел в том, чтобы, опираясь на положительные моменты в национальной церковной традиции, предшествовавшей Реформации, постепенно насадить элементы нового учения и мировосприятия. Именно поэтому, помимо чисто административных вопросов, связанных с епархиальным управлением, свое главные усилия он посвятил реформированию богослужения и молитвенной практики на основе новых евангелических принципов, равно как и переводу Св. Писания на народный язык. Данное обстоятельство обусловило наличие в предисловиях и комментариях Агриколы просветительских элементов и известный налет дидактизма, в чем сказалось влияние идеалов североевропейского христианского гуманизма.
Заметим при этом, что, как и у многих других деятелей Реформации, в сознании Агриколы тесно переплелись два на первый взгляд противоположных момента. С одной стороны, как показывают отдельные его высказывания, он был не чужд предчувствия конца света, в связи с чем действительность рисовалась ему весьма мрачной (см. ниже предисловие к «Книге молитв»). В то же время это отнюдь не мешало ему заниматься практическими, жизненными проблемами, обращая внимание не только на чисто религиозные вопросы, но при случае также на проблемы политического, экономического или юридического порядка (свидетельством того — его усилия по реформированию системы школьного образования в Финляндии, упомянутый выше перевод Морского уложения г. Висбю или же участие в дипломатических переговорах с Россией).
В деятельности священников обновленной церкви он усматривал два главных момента: во-первых, проповедь Слова Божиего — тщательно исследованного и пропущенного через внутренний духовный опыт; и, во-вторых, личный пример, долженствующий пробудить в каждом члене Церкви (“Общины”, или “Собрания верующих”, по принятому в то время выражению) ощущение индивидуальной, живой связи с Богом. Как мы видели, реалии Финляндии тех лет далеко не всегда соответствовали этим пожеланиям, и, тем не менее, Агрикола сохранял верность своим идеалам. Именно таким духовным учителем – рассудительно-спокойным и вместе с тем твердо стоящим на своих принципах — он более всего запечатлелся в памяти потомков. Приведем в заключение цитату из монографии о Микаэле Агриколе пера известного финского церковного историка первой половины XX в. Яакко Гуммеруса (к слову сказать, в 1920-1933 гг. он возглавлял епископскую кафедру в Тампере, истоки которой принято возводить к Выборгской кафедре, и о пастырской работе знал не понаслышке): “Характер Агриколы обнаруживает нечто такое, что представляется типично финским: скромность, умиротворенная созерцательность, склонность ко всему подходить с дидактической меркой; пожалуй, даже некоторая пресность, порой переходящая в педантизм, за которым, тем не менее, ощущается твердая решимость делать свое дело; мужественное стремление двигаться вперед, непоколебимая надежда, не угасающая даже в самых, казалось бы, безнадежных обстоятельствах. Источником этой твердости и упорства является внутреннее благочестие, прошедшее школу Креста. Этому благочестию неведомо прекраснодушие, но также радость и ликование, свойственные Лютеру — при всей строгости его нрава: суровое, исполненное важности и вместе с тем мужества, оно наполняет душу глубоким покоем. Не узнаются ли во всем этом характерные черты финского духовного типа…?” (Gummerus 1941, 116 s.).
Из сочинений Микаэля Агриколы
1. Предисловие к Новому Завету (1548)
Любезный христианский читатель, достопочтенный обитатель Финляндии1, Хяме и Карелии, и всякий человек, возлюбивший Господа Иисуса Христа! Перед тобою книги Нового Завета, наполовину с греческих, наполовину с латинских, немецких и шведских книг на финский язык переведенные по милости, дарованной нам Духом Господа Иисуса Христа. До сих пор язык сего края был крайне мало — чтобы не сказать вовсе никак не был — в книжном или рукописном употреблении. Прими же с благосклонностью, Господа ради сей труд, каковым бы он ни оказался.
Да будет тебе известно, что изначально Новый Завет был написан святыми евангелистами и апостолами по-гречески, за исключением Евангелия от св. Матфея и Послания св. Павла к Евреям, которые, как полагают, были написаны на еврейском языке. Когда же вера Христова и христианство утвердились в Риме и Италии, где говорили на латинском языке, книги Нового Завета были переведены на латынь. Поскольку в дальнейшем вера Христова и христианство пришли оттуда в Германию, Англию, Данию, Швецию, а также к нам и в другие края, признавшие верховенство Римской церкви, Святая Библия, Слово Божие, богослужение и обряды в названных странах, не исключая и нашей, стали совершаться лишь на латыни, хотя богослужению полагалось звучать на языке страны, принявшей веру. Ведь если Христос пришел спасти все человечество, Его слова, возвещенные нашего блаженства ради, должны быть доступны и ясны всем, а не сокрыты от [понимания] людей, как это, увы, имело место прежде, к великому соблазну для душ. Равным образом апостол Павел в 14-й главе Послания к Коринфянам высказывает настоятельное пожелание, чтобы в христианской церкви звучали всем понятные слова, потребные для духовного блага наших ближних: “Но в собрании верующих лучше скажу пять слов понятных, чтобы наставить и других, чем десять тысяч слов на непонятном языке” и т.д. По причине засилья латыни сложилось неудовлетворительное положение дел. Во времена не столь отдаленные некоторые из священников, возглавляющих собрания верующих, разумели латынь весьма скверно либо не понимали вовсе. И в наши дни, бывает, невежды заседают в святых местах и из рук вон плохо наставляют вверенный им народ. Иные лишь изредка утруждают себя составлением проповедей и не радеют о том, чтобы научить бедный народ молитве «Отче наш», не говоря уже о более сложных истинах христианского учения, а ведь служение священника в том и состоит, чтобы наставлять народ в катехизисе и Слове Божием. Иные же столь зловредны, что из тщеславия, зависти или же корысти ради не желают расставаться со своей должностью и другим не дают проповедовать Слово Божие. Таковых не уставал обличать Христос, особенно в 11-й главе Евангелия от Луки: “Горе вам, учителя Закона! Вы присвоили себе ключи от знания и сами не вошли, и тех, кто хочет войти, не впустили.” Однако теперь /в Финляндии/ никто из священников или наставников не сможет оправдать собственную леность и небрежение служением ссылкой на незнание латинского или шведского языков. Именно с этой целью Новый Завет был простыми словами переведен с оригинала, являющегося творением апостолов и евангелистов. Помимо того, на полях текста либо в конце каждой главы помещены пояснения, дабы люди, не особенно сведущие в Святой Библии, смогли ее и сами уразуметь, и другим растолковать. Таким образом, текст передает слова Божественного Святого Духа, а предисловия и пояснения помещены для лучшего его разумения. И пусть отдельные слова, услышанные впервые, поначалу покажутся странными и режущими слух, все же я тешу себя надеждой, что со временем через регулярное чтение сделаются они более привычными и приятными. Строгому же критику, которому этот перевод покажется неудовлетворительным, я посоветовал бы вспомнить слова св. Иеронима, обращенные к Паммахию в сочинении De optime genere interpretandi /О наилучшем способе перевода/: “Simplex translatio potest errorem habere, non crimen” /Простой перевод может заключать в себе ошибку, а не преступление/.
Если же кто-то спросит: “Откуда мне узнать, когда и при каких обстоятельствах народ страны Финской принял крещение?”, я расскажу следующее. В лето 1150-е от Рождества Христова королем Швеции был избран Эрик Седварсон, которого теперь мы величаем Эриком Святым. Тотчас после своего избрания стал он думать, чтобы веру Христову насадить также и в Финляндии. С этой целью отправился он туда с большим войском, захватив в поход и св. Генриха, тогдашнего епископа Упсальского. Начав войну против /племени/ финнов2, он одержал победу, /а затем/ даровал им милость, сделав их своими союзниками и дозволив
