проповедовать среди них Слово Божие. Прежде чем вернуться восвояси, поставил он в здешних краях епископом и проповедником св. Генриха, которого на следующий год убили (был он родом из Англии). С тех самых пор в епархии Турку, как и повсюду, один лишь латинский язык был в употреблении в церквах, собраниях верующих и за богослужением: тому свидетельством старые церковные книги, которые до сих пор можно найти в храмах. Так было крещено /племя/ финнов. В год 1248-й другой король, Эрик по прозвищу Леспэ, направил в Финляндию крупное войско под командованием своего зятя Биргера Ярла, который одержал победу над /племенем/ Хяме. И не оставлял он их в покое до тех пор, пока они не согласились принять крещение и сделаться христианами, получив в обмен гарантии своей жизни и имущества. Не принявших же крещение он по-прежнему преследовал, пока и они не крестились. Вот как /племя/ Хяме было обращено в христианство. Далее, в 1293 г. от Рождества Христова господин Торгильс, маршал Швеции, с немалым войском двинулся в землю карел, ибо последние много вреда причиняли Хяме и Финляндии, в особенности же христианам. Карелы были покорены шведами, которые вслед за тем выстроили Выборгский замок и город для отпора карелам и русским. Вот таким образом карелы сделались христианами, обратившись в веру Христову.
Кроме того, предполагается, что жители прибрежных районов Уусимаа, входящих в состав ленов Порвоо и Раасепори, а также обитатели островов /вблизи побережья/ Каланти и Похъянмаа, и по сию пору говорящие на шведском языке3, /некогда/ прибыли из Швеции или с острова Готланд. Когда же безбожные язычники-финны, обитавшие во внутренних районах, попытались по своему обычаю причинить вред островным жителям, те на кораблях и лодках бежали в Швецию, прося защиты и помощи у родственников и приятелей. По этой причине они сделались христианами задолго до того, как были обращены жители Финляндии.
Хотя каждое из /названных/ племен отличается своим наречием и языковыми особенностями, вследствие чего в каждой области говорят по-своему, епархию в целом принято именовать Финляндией, т.к. область /Собственно-/Финляндия стала как бы матерью всем прочим. Именно эта провинция раньше других приняла крещение; здесь же располагаются главный храм и епископская кафедра. Вот почему при переводе Нового Завета более всего учитывался диалект /Собственно-/Финляндии, однако по возможности использовались слова и выражения, заимствованные из других диалектов. Обилие наречий в Финской епархии удивлять не должно: хотя все финские земли образуют одну и ту же епархию, они разделены на семь замковых ленов4, о чем упоминает Якоб Циглер Ланданус5. Из них первый и главный – это лен Южной и Северной /Собственно/-Финляндии, второй — Верхняя и Нижняя Сатакунта, третий — Хяме, четвертый — Карелия, пятый — Уусимаа, шестой — Раасепори, седьмой — Восточная Похъянмаа, кроме Каланти и прилегающих районов. Неудивительно поэтому, что в нашем краю и епархии столько речевого разнообразия и в каждой области непременно услышишь какие-нибудь особенные слова и выражения.
Да не прогневается добрый христианин, читатель этой святой Книги, обнаружив в новом финском переводе какие-либо погрешности, неточности, странности или неблагозвучные слова. Nam nihil simul inceptum et perfectum esse constat /Ибо, как известно, ничто не бывает одновременно новым и совершенным/. Если же некий ревнующий о Боге муж возьмется выполнить сей труд лучше /нашего/, он волен делать это, но только пускай приготовится к строгой критике. И да будет известно всякому ученому и неученому – священнику, капеллану, дьякону или простому мирянину, — что следует прилежно внимать словам этой книги, постоянно держать их в уме, размышлять о них и через то удостоиться вечной жизни, каковой да сподобимся мы все по милости Господа нашего Иисуса Христа. АМИНЬ.
Примечания:
1. В соответствии со средневековой традицией Агрикола называет юго-западную провинцию страны “Финляндией” (Suomi). Впоследствии это название распространилось на всю страну, данную же область стали именовать “Собственно-Финляндией” (Varsinais-Suomi). Правда, обычай именовать всю страну Финляндией по ее наиболее развитой юго-западной провинции появился уже в период Кальмарской унии (XV-нач.XVI вв: Suomen historian pikkujattilainen 1987, 118 s.), но, судя по всему, Агриколе и тем, кому он адресовал свое предисловие, были знакомы оба словоупотребления.
2. Под “финнами” (suomalaiset) Агрикола имеет в виду юго-западное племя (русск. летописное “сумь”), обитавшее в Собственно-Финляндии и отличавшееся от других племен — хяме и карел (“ямь” и “корела”).
3. В XI — XIII вв. выходцы из Швеции – преимущественно крестьяне — колонизовали северное побережье Финского залива и восточное побережье Ботнического залива: в этих районах и по сию пору проживает значительное шведоязычное население.
4. Збмковыми ленами (фин. linnanlддnit) называлась административные области, на которые Финляндия делилась в конце средневековой эпохи: начальники ленов, назначенные королем в тот или иной укрепленный замок, собирали налоги в казну и при этом пользовались значительной самостоятельностью. Неудивительно, что Густав Ваза в своем стремлении к централизации системы управления упразднил эту систему.
5. Баварский гуманист Якоб Циглер (Ланданус) издал в 1532 г. географическое сочинение с описанием различных стран Европы. Сведения о Финляндии были включены им в общий раздел, посвященный Скандинавии (“Scondia”).
(Перевод со старофинского выполнен по изданию: Ruotsin ajan suomenkielista runoa ja proosaa. Koon. Vaino Kaukonen ja Vilho Suomi. Tietоlipas 50. Forssa 1967).
Как правило, в эпоху Реформации переводчики Писания на национальные языки составляли оригинальные предисловия, в которых излагали собственные представления о церковной истории и новые богословские идеи; кроме того, эти предисловия содержали немало конкретной информации касательно обстоятельств распространения христианства в той или иной стране и возникновения данного перевода. Так поступили, к примеру, те же Лютер и Олаус Петри, поэтому не удивительно, что и Микаэль Агрикола пожелал снабдить свой перевод аналогичным предисловием. Собственно говоря, предисловий к переводу Нового Завета у него два. Первое касается общебогословских вопросов, активно дебатировавшихся в эпоху Реформации. Составляя его, финский переводчик, естественно, опирался на аналогичные тексты Лютера и Олауса Петри, чьи переводы Священного Писания он активно использовал в собственной работе (Harviainen, Heininen, Huhtala 1990, 63 s.).
Второе предисловие Микаэля Агриколы — оно и было нами переведено — носит вполне оригинальный характер. Автор сообщает, что перевел Новый Завет наполовину с греческого, наполовину же с латинского, шведского и немецкого переводов (особо отметим, что он пользовался греческим и латинским текстами, отредактированными Эразмом Роттердамским). Исследователи вскрыли гетерогенность источников, находившихся в распоряжении Агриколы: переведенный им текст напоминает своего рода мозаику, элементы которой восходят к тем или иным переводам либо непосредственно к греческому оригиналу. Подобная особенность отражает разнородность влияний, испытанных финским переводчиком (немецкий перевод Библии, выполненный Лютером; традиции библейского гуманизма; идеи и переводческие принципы шведских реформаторов, многих из которых Агрикола знал лично).
Защищая свой перевод от возможных нападок, Агрикола цитирует св. Иеронима. Данное обстоятельство недвусмысленно свидетельствует о влиянии Меланхтона и близких к нему церковных гуманистов (Лютер же из всех Отцов Церкви менее всего ценил именно Иеронима: по его словам, Иероним «писал лишь о посте, пище, девстве и т.п., не выказывая ни малейших признаков истинной веры. Иеронима следует читать ради истории. О вере же и правильной, истинной религии в его писаниях нет ни слова» — цит. по: Tarvainen 1986, 71 s).
Средневековое католичество финский переводчик осуждает прежде всего за пренебрежение переводом Слова Божиего на национальные языки, вследствие чего Св. Писание осталось непонятным основной массе верующих. В этом смысле Микаэль Агрикола был человеком Реформации, по-новому смотревшим на проблематику сакрального языка.
Средневековые люди, чье отношение к сфере сакрального было окрашено немалой долей магизма, считали для себя естественным обращаться к Богу на языке, отличном от обыденной речи: более всего их заботило не понимание священных текстов, а то, угодны ли Богу (иначе говоря, доходят ли до Бога) возносимые ими молитвы. Реформация существенно изменила отношение к языку общения с Богом: в глазах реформаторов особое значение приобретало сознательное отношение каждого человека к своей вере. В этой связи им казалось возмутительным, что многие священники (не говоря уже о мирянах) зачастую не понимали текстов, читаемых на латыни — ср. соответствующий пассаж из предисловия Агриколы, где подобные священники упрекаются в лености, но также корыстолюбии и стремлении помешать проповеди “истинных служителей Слова”.
Поскольку финский язык в ту эпоху еще не имел книжного бытования, остро стояла проблема диалектной базы нового литературного языка. В своем предисловии Агрикола рассуждает на эту тему, обосновывая свой выбор в пользу юго-западных финских диалектов соображениями преимущественно культурно-исторического порядка. Однако при этом он не отвергает возможности привлечения и иного диалектного материала (в этом отличие его подхода от финских переводов Библии, выполненных в XVII-XVIII вв.): оно и неудивительно, учитывая его происхождение из района интенсивных лингвистических контактов. Агрикола отдавал себе отчет в сложности стоявшей перед ним задачи, т.к. в процессе перевода ему пришлось ввести в употребление немало слов и выражений, которые — как он сам опасался – кое-кому могли показаться “поначалу странными и режущими слух” (oudhot ia camalat ensin cuulla). От нашего внимания не укроется и то обстоятельство, что Агрикола не оценил усилий по созданию вероучительных и богослужебных книг на финском языке, которые, как теперь доподлинно известно, предпринимались церковными людьми Турку до него или параллельно с ним (вспомним феномен т.н. “доагриколовой литературы”): иначе как расценить его заявление в самом начале предисловия: “Язык сего края до сих пор был крайне мало — чтобы не сказать вовсе не был — в книжном или рукописном употреблении” (разрядка моя — И.М.)? Не исключено, что в церковной столице Финляндии – пусть там было не так уж много ученых клириков – между отдельными переводчиками существовало известное соперничество с вытекающими из него ревностью и завистью, на что недвусмысленно намекает сам Агрикола, упоминая неких “строгих критиков”. С другой стороны, в конце предисловия он “великодушно” признает за иными “ревнующими о Боге мужами” (Jumalan ysteuet) право на перевод Св. Писания, но тут же предупреждает об ожидающей их нелицеприятной критике. Стоит ли говорить, что в Турку того времени перевод Писания на финский язык воспринимался как дело чрезвычайной важности, обеспечивавшее переводчику почет и славу (справедливости ради следует сказать, что Олаус Петри, шведский переводчик Нового Завета, особым великодушием к своим предшественникам также не отличался: в предисловии к собственному переводу он ни словом не обмолвился об их трудах).
В своем предисловии к Новому Завету Агрикола мимоходом касается темы идеального пастыря новой евангелической церкви, что получило более полное развитие в других его работах. Главный недостаток старой церковности он видит в невежестве основной массы католического духовенства, особенно рядового. В отличие от них, евангелический священник призван радеть об укоренении основ христианского учения среди широких масс верующих,
