взаимоотношениях короля и реформаторов наступил неожиданный кризис.
Связано это было с появившимися разногласиями в понимании сути Реформации: если Густав Ваза ориентировался на типичный для немецких земель вариант “княжеской Реформации”, то шведские реформаторы, полагавшие, что церковь имеет право на известную автономию, отрицательно относились к монаршему самоуправству; уже в 1528 г. Олаус Петри признал целесообразным сохранение епископата и прежних кафедральных капитулов. Считается, что взгляды Олауса Петри на взаимоотношения обновленной церкви и государства эволюционировали от учения Лютера о “двух царствах” (или «установлениях»), каждое из которых воздвигнуто Богом (причем светские государи наделяются приоритетной обязанностью охраны религиозной жизни и в связи с этим оказываются фактически в привилегированном положении по сравнению со всеми остальными христианами), к представлениям позднего Меланхтона, допускавшего – хотя бы чисто теоретически — возможность насильственного свержения власти, приобретающей тиранические черты (Kouri 1972-1973, 41 s.).
В результате к 1539 г. Густав Ваза предпочел полностью отказаться от услуг Олауса Петри и Лаурентиуса Андреэ и даже подверг их тюремному заключению (вскоре, правда, они были освобождены, заплатив при этом крупный штраф государю): пришел их черед испытать на себе железную хватку короля, до этого преследовавшего в основном сторонников Рима. Этот факт можно поставить в один ряд с поражением радикально-бюргерской Реформации в Любеке и Копенгагене во второй половине 1530-х гг. Во главе администрации король Густав поставил незадолго до того приглашенного из Германии юриста Георга Нормана, уже имевшего опыт как в осуществлении “княжеской Реформации”, так и в реорганизации государства в духе Нового времени, что предполагало наличие многочисленного слоя профессиональной бюрократии и разделение функций: “немецкие юристы приобщили отсталых шведов к современному бухгалтерскому учету и управлению; они преподали им римское право, заодно разъяснив сущность понятия “оскорбление величества”, которое давало возможность устранять неугодных” (Ylikangas 1986, 23 s.). Король поставил Нормана суперинтендантом, т.е. фактически управителем церкви, себя же, по примеру многих протестантских владык Германии, он был склонен видеть в роли summus episcopus, “верховного епископа”, хотя формально архиепископ Лаурентиус Петри от должности отстранен не был и свой титул сохранил. В собственно же теологическом отношении серьезных разногласий между Норманом и шведскими реформаторами не было: все они испытали значительное влияние Меланхтона, и вероучительная база у них была в принципе сходная. Разногласия между ними касались практических методов осуществления церковных преобразований, в частности, того, насколько светская власть имела право вмешиваться в религиозную жизнь (Parvio 1993, 166 s.). Норман и другие немецкие помощники короля исходили из идеи полного подчинения протестантской церкви государю, что должно было выразиться в новом церковном уложении, в котором не оставлялось места ни епископату, ни кафедральным капитулам. Приглашенные королем из Германии “специалисты” начали жесткую конфискационную политику. Она была столь беспощадной в отношении церкви и столь бесцеремонной в отношении чувств и привычек шведских подданных (новые советники не особенно вникали в тонкости их психологии, игнорируя, в частности, скандинавские традиции личной свободы), что в 1542 — 1543 гг. разразилось грозное восстание (т.н. “восстание Дакке”), едва не стоившее королю трона. В итоге Густав Ваза предпочел отказаться от услуг немецких советников и вернулся к более умеренной линии, что, надо полагать, вызвало вздох облегчения у шведского духовенства. Правда, гармонии в отношениях монарха и национальной церкви так и не наступило, поскольку король не желал отказываться от самого права вмешиваться в церковные дела. Таким образом, в эти десятилетия в Швеции сосуществовали два взгляда на епископскую власть: с одной стороны, традиционно-церковный, к которому тяготело высшее духовенство, и, с другой стороны, радикально-светский, воспринятый из Германии, согласно которому монарх в своем владении становился наследником прежней епископской власти. Показательно, что Густав Ваза не пожелал утвердить проект нового Церковного уложения, разработанного Лаурентиусом Петри: при всем почтении к светской власти, трактованной (по Лютеру) в качестве “хранителя обеих скрижалей” (custos utriusque tabulae), архиепископ все же постарался провести четкое разграничение между духовной и светской сферами. Другое дело, что на практике это было трудно осуществимо, и проблема церковной самостоятельности стояла весьма остро на всем протяжении второй половины XVI в. (Paarma 1980, 17 s.). В отсутствие уложения, которое регулировало бы все стороны церковной жизни, архиепископу пришлось несколько раз издавать временные статуты: по-видимому, подобная неопределенность в управлении церковью более устраивала короля. Кстати, именно в эти нелегкие годы братья Олаус и Лаурентиус Петри — совместно с отстраненным от должности Лаурентиусом Андреэ — издали полный перевод Библии на шведский язык (1541 г.), который по иронии судьбы вошел в историю под названием Библии Густава Вазы (король, действительно, оказал финансовую поддержку этому начинанию и распорядился в обязательном порядке распространить экземпляры этого издания во всех епархиях, в том числе и в Финляндии). В том же году был составлен новый евангелический служебник, существенно отличавшийся от “Шведской мессы”, а два года спустя — Passio, т.е. сборник евангельских чтений о Страстях Христовых, звучащих в храмах на Страстной неделе.
Именно в такой обстановке на риксдаге, собравшемся в Вестеросе в 1544 г., Швеция впервые была провозглашена евангелическим государством. Было отменено почитание святых и устранены многие моменты богослужения, считавшиеся чрезмерно “католическими”. В том же году был издан новый молитвенник, в котором старые молитвы, обращенные к тем или иным святым, были заменены на новые. Следует заметить, что и после описанных событий напряженность в отношениях Густава Вазы и церкви отнюдь не исчезла, поскольку в интересах централизации король стремился к ограничению церковной самостоятельности.
Показательно, что в области государственного управления постаревшему королю была свойственна некоторая непоследовательность, поскольку, с одной стороны, ущемляя церковь во имя централизации, он в середине 1550-х гг. разделил королевство на герцогства, во главе которых поставил четырех своих сыновей, что вплоть до конца XVI в. служило источником нестабильности и раздоров. Наиболее развитые и освоенные районы Финляндии (юго-западные и южные) достались в удел любимому сыну короля Иоанну (Юхану). Правда, подобной мерой всевластный монарх субъективно преследовал прямо противоположную цель, стремясь подавить местный партикуляризм, с которым он неустанно боролся на всем протяжении своего долгого царствования.
В конце своего правления Густав Ваза распорядился, чтобы вновь назначаемых епископов именовали на немецкий лад интендантами либо ординариями. Густав Ваза верно уловил, что лютеранская доктрина создавала предпосылки для ликвидации института епископства как такового, коль скоро за властью епископов не признавалось исхождения от Св. Духа, а сама церемония посвящения в епископы, равно как и в священники, оказалась лишена сакрального характера (Parvio 1968-1969, 46-47 ss.). К шведскому монарху вполне применимо ироничное замечание известного современного католического теолога Ганса Кюнга о том, что с началом Реформации далеко не все светские владыки оказались “мудрыми”, подобно знаменитому покровителю Лютера, саксонскому курфюрсту Фридриху Мудрому: им была явно недостаточно роли защитников церкви и поддержания в ней порядка, как того хотел Лютер, поэтому очень скоро они фактически узурпировали епископские функции в своих государствах (Кюнг 2000, 255). Правда, следует оговориться, что в Шведском королевстве епископат оказался гораздо более сплоченным и успешнее противостоял монаршей экспансии, чем в Германии. Почти все епархии королевства (включая диоцез Турку) в середине 1550-х гг. были разделены на две части с целью ослабления власти епископов на местах. В конце царствования Густава Вазы был фактически отстранен от должности архиепископ Лаурентиус Петри: это проявилось, в частности, в том, что в 1554 г. церемонией посвящений новых епископов (в том числе и двух финских) руководил не он, а епископ Стренгнэсский Ботвид (подробнее об этом см. далее, гл. I, § 4.2). По словам участника этой церемонии Паавали Юстена, поведавшего о ней в своей “Хронике епископов финляндских”, “господин архиепископ был некоторым образом в немилости у короля” (см. перевод жизнеописания Микаэля Агриколы пера Паавали Юстена во второй части нашей работы). Правда, позднее король все-таки сменил гнев на милость, поскольку в 1557 г. архиепископ вместе с тогдашним епископом Турку Агриколой был отправлен в Москву для подписания мирного договора с Россией: это свидетельствовало о том, что время от времени король все еще прибегал к услугам высшего духовенства для улаживания отдельных политических вопросов, как это было в средневековый период. Был окончательно ликвидирован институт кафедральных капитулов. Если в Средние века основные функции капитула были так или иначе связаны в первую очередь с отправлением культа, то при Лаурентиусе Петри его члены превратились в главных помощников епископа, но коль скоро король стремился ослабить, а то и вовсе упразднить должность епископа, капитулы как институт постепенно были сведены на нет (Paarma 1980, 19-20 ss.).
В целом к концу правления короля Густава церковь Швеции внешне являла собой лишь бледное подобие того великолепия, которое было присуще ей на исходе Средневековья. Тем не менее она сохранила основы своей организации: в частности, велась активная издательская и катехизаторская работа, способствовавшая распространению идей евангелического христианства среди широких масс населения. Уже к середине 1540-х гг. духовенство Швеции располагало корпусом основных книг, необходимых для совершения новой литургии и составления проповедей в новом духе: как мы увидим, это имело особое значение для церкви Финляндии, поскольку упомянутые сочинения служили образцом при составлении аналогичных книг на финском языке (что касается шведоязычных приходов Финляндии, там, разумеется, была в употреблении та же самая богослужебная литература, что и в Швеции). Евангелическая церковь (официально еще не называвшая себя лютеранской), действительно, постепенно становилась национальной. В Швеции сохранилась епископальная система и самоуправляющиеся приходы. Средневековая традиция оказалась здесь столь сильной, что более удобная для короля форма управления церковью через институт интендантов в Швеции (и, следовательно, в Финляндии) не прижилась, вопреки настойчивым попыткам монарха (Kansanaho 1954, 29 s.). Данное обстоятельство оказало значительное влияние на последующее формирование лютеранской церкви Швеции-Финляндии. Разумеется, епископы находились в сильной зависимости от светской власти, символом чего была присяга на верность королю, заменившая клятву верности папе и произносившаяся кандидатом во время посвящения в епископы. С другой стороны, лишившись административной и судебной власти (в средневековой терминологии — jurа jurisdictionis), епископы сохранили т.н. jura magisterii et ordinis (см. Paarma 1980, 18 s.), т.е. могли посвящать пасторов (хотя король пытался вмешиваться и в эту сферу), осуществляли надзор за церковными школами, вершили церковный суд и в духе нового учения считались прежде всего проповедниками Слова Божиего. Несмотря на все усилия светской власти, в Швеции в этот период не сложилось какого-либо централизованного органа церковного управления. Архиепископ — при всей важности и авторитетности своей роли — оставался primus inter pares, опираясь в основном на личный авторитет. Время от времени главы епархий собирались на синоды, где принимали коллегиальные решения по тем или иным вопросам. Литургические изменения в Шведском королевстве
