не только епархии Турку, но и Выборгской епархии, лишившейся епископа в 1578 году после смерти Эрика Хяркяпя, замены которому не нашлось. Кафедральному капитулу Турку пришлось сформулировать коллективное отношение финской церкви к церковным переменам, которые в те годы совершались в Шведском королевстве: начало правления Иоанна III было отмечено поисками сближения с Римом и попытками осуществить т.н. “литургическую реформу”, вызвавшую раскол в рядах шведских лютеран. В этой связи важно прояснить позицию Яакко Финно по столь животрепещущему для того времени вопросу.
В период, отмеченный в Германии острыми разногласиями и ожесточенными столкновениями последователей Лютера друг с другом, на позицию церковных деятелей и богословов существенное влияние оказывал такой на первый взгляд субъективный фактор, как среда, в которой каждый из них воспитывался и получил основы богословских представлений (“дух школы”, а затем “дух университета”). Вспомним, что главными учителями Яакко Финно в кафедральной школе Турку были Паавали Юстен и Эрик Хяркяпя, учившиеся в Виттенберге в период безраздельного господства там Филиппа Меланхтона. Микаэль Агрикола, который вплоть до своей смерти в 1557 г. играл ведущую роль в церковной жизни Финляндии, также в свое время учился у Меланхтона в Виттенберге. Это определило духовный климат, царивший в финской церкви в эти годы; его характерными чертами были умеренность в проведении реформ, бережно-консервативное, трезвое отношение к христианскому прошлому своей страны, упор на практическую нравственность и наглядность в проповеди новых идей, что предполагало определенную библеистическую и гуманистическую начитанность проповедников. Это, вероятно, повлияло и на выбор высшего учебного заведения, в которое записался Яакко Финно — Ростокский университет, где на протяжении почти полувека безраздельно заправлял ученейший Давид Хитреус (Chytraeus) (1531-1600), одна из ведущих фигур второй волны лютеранской Реформации в Германии (“второй Меланхтон”, как его порой называли: “разносторонняя образованность, значительные организаторские способности и природная гибкость позволили Хитреусу распространить свое влияние от Антверпена до Скандинавии” — Holmqvist 1934, 219 s.). Показательно, что каждый второй студент из Швеции и Финляндии, обучавшийся в 1550-1600 гг. за границей, окончил именно этот университет или, по крайней мере, какое-то время слушал там лекции (Salminen 1970, 29 s.).
В университете Ростока 1560 -1570-х гг. преобладающим было влияние раннего Меланхтона, в отличие от Виттенбергского университета, где после смерти “Наставника Германии” стали заправлять его ближайшие ученики (“филипписты”): последние развили некоторые более радикальные идеи позднего Меланхтона, вызвавшие неприятие уже у Лютера, а после его смерти — у так называемых “истинных лютеран” (“гнесиолютеран”, как тогда говорили — от греч. gnesios, “истинный”, “подлинный”), подвергших “филиппистов” яростной критике. В свете этого показательно уже само обстоятельство, что устав Ростокского университета опирался на аналогичный устав, разработанный Меланхтоном для Виттенбергского университета в 1534 г. При этом Давид Хитреус предпочел занять независимую позицию, избегая крайностей той и другой стороны, но при этом принимая активное участие в жарких внутриконфессиональных спорах. Считается, что впоследствии, при составлении своего катехизиса на финском языке Яакко Финно использовал, наряду с Малым катехизисом Лютера, также и катехизис Хитреуса, широко известный как раз в скандинавских странах, в частности, в кафедральной школе Турку (Paarma 1980, 150 s.). Преподавание гуманистических дисциплин особенно активизировалось в Ростокском университете в 1560-е годы, т.е. как раз в то время, когда Яакко Финно проходил там обучение и впитал в себя дух умеренного лютеранства: обстоятельство немаловажное для понимания его позиции по “литургическому спору” в последующее десятилетие. Собственно говоря, как мы не раз отмечали в I-й части книги, именно такого рода настроения в наибольшей степени характеризовали практически всех ведущих деятелей церкви Финляндии эпохи Реформации.
В свете всего сказанного ничто не мешает предположению, что стремление короля Иоанна частично вернуть богослужению его внешнее великолепие, изрядно поблекшее за годы Реформации, вряд ли встретило особые внутренние возражения со стороны Яакко Финно, который был воспитан в среде, не особенно склонной к резким литургическим новшествам, а, напротив, стремившейся без ущерба для содержания нового евангелического учения по возможности сохранить внешние атрибуты предшествующей эпохи. Вспомним также о понятии аdiaphora (“несущественные вопросы”), заимствованном Меланхтоном из стоической философии и рекомендованном им как инструмент для разрешения острых противоречий касательно внешних сторон церковной жизни (об этом см. в I части, гл. 2, а также в очерке о Паавали Юстене): данное понятие позволяло более спокойно и прагматично подходить к острым вопросам, в том числе и в литургической сфере. Вполне вероятно, что Яакко Финно, прошедший меланхтоновскую выучку, именно так смотрел на богослужебные детали, что избавило его от переживания литургических нововведений как внутренней этической проблемы, предполагавшей принципиальность личного выбора. Большинство высшего духовенства Финляндии занимало сходную позицию, хотя не обошлось и без исключений.
К примеру, старший коллега Финно, главный настоятель города Турку Хенрик Якобсон отказался следовать литургическим нововведениям, о чем шла речь в первой части данной работы (гл. 2, § 4.2), вследствие чего его отстранили от должности, которую он занимал в течение многих лет. Как мы отмечали в своем месте, в подобной непримиримости не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что, в отличие от других членов капитула, Хенрик Якобсон в свое время учился в оплоте “гнесиолютеран”, Йенском университете, где заправлял главный противник Меланхтона Маттиас Флациус (Флаций), прославившийся как ярый, непреклонный полемист.
В свете вышеизложенного не удивляет, что когда осенью 1578 года духовенство Финляндии получило от короля распоряжение подписаться под обязательством осуществлять в своей епархии литургическую реформу, Яакко Финно сделал это, вероятно, с чистой совестью, пребывая в полном убеждении, что не поступается своими коренными убеждениями. Вслед за упомянутым обязательством из Турку в Стокгольм было направлено специальное послание капитула, снабженное ученым латинским текстом о целесообразности нововведений, предложенных королем: оно призвано было продемонстрировать компетентность духовенства Турку в данном вопросе, а заодно и его полную лояльность монарху. Автор приложения неизвестен, однако, выказанная им основательная богословская осведомленность (в частности, начитанность в Отцах Церкви) заставляет предположить авторство именно Яакко Финно как лучшего знатока богословской проблематики из членов тогдашнего капитула и финского духовенства в целом (Paarma 1980, 227 s.). Не исключено, что таким образом он стремился обратить на себя монаршее внимание, в чем, надо признать, весьма в этом преуспел, если вспомнить, что упомянутые выше королевские назначения и, главное, полученное от короля поручение составить ряд книг на финском языке, последовали непосредственно за указанным разъяснением. Вообще говоря, книжная продукция Яакко Финно 1580-х гг. звучала в унисон с литургическими нововведениями короля Иоанна III, о чем мы скажем чуть ниже. Косвенным свидетельством достаточно лояльного отношения Яакко Финно к “литургической реформе” можно считать упомянутый факт переиздания им латинского сборника Piae Cantiones, поскольку вполне вероятно, что содержащиеся в нем песнопения могли исполняться во время богослужения — в согласии с пожеланиями короля, стремившегося частично восстановить латынь в литургии. Действительно, известно, что в ряде сохранившихся записей песнопений конца XVI века имеются пометки, прямо указывающие на использование указанного латинского сборника, отредактированного Финно (Paarma 1980, 222 s.).
С другой стороны, было бы неверно видеть в Яакко Финно беспринципного конформиста, лишенного твердых религиозных убеждений. Во-первых, как явствует из написанного им, он оставался последователем Лютера и Меланхтона, а не явным или тайным католиком («криптокатоликом», как тогда говорили): для этого достаточно ознакомиться с содержанием “Книги молитв” и предисловием к “Книге духовных песнопений” (см. ниже наш перевод), где отчетливо заявлена ориентация автора на идеалы раннего лютеранства, еще не раздираемого внутренними противоречиями (последний момент следует подчеркнуть особо). Данное обстоятельство проявилось также в методе редактирования Яакко Финно латинских отрывков из уже упоминавшихся Piae Cantiones, откуда были последовательно изъяты молитвенные призывания и прославления Девы Марии и святых как несовместимые с протестантским миропониманием. Во-вторых, необходимо иметь в виду очень характерную для деятелей финской Реформации идею преданности государю как гаранту новой церкви, которая была вправе до определенной степени образом модифицировать свою позицию с учетом монарших пожеланий — в случае, если, конечно, это не требовало уступок в принципиальных вероучительных вопросах. Аналогичный подход был свойствен, к слову сказать, и епископу Паавали Юстену, который одобрил “Красную книгу” вместе с большинством представителей шведского духовенства. Таким образом, особых оснований подозревать, будто Яакко Финно изменил коренным принципам евангелического христианства, не существует. Что же до завершения “литургического спора”, приведшего к победе противников реформы и осуждению ее сторонников, в том числе из финского духовенства, на Упсальском церковном соборе 1593 года, то Яакко Финно не суждено было дожить до столь резкого поворота в церковной истории Швеции-Финляндии, и он окончил свои дни почтенным и всеми уважаемым членом кафедрального капитула. В конце же 1580-х гг. ничто, казалось, не предвещало драматических событий последующего десятилетия, ставшего одним из самых бурных в финской истории. Это благоприятно сказалось и на всей последующей репутации Яакко Финно, поскольку на упомянутом Упсальском соборе в списке порицаемых сторонников литургии Иоанна III его имя (пусть и посмертно) не значилось. Более того, в последующие десятилетия составленные им сборники неоднократно переиздавались и пользовались немалой популярностью, прочно войдя в корпус наиболее читаемых сочинений на старофинском языке. Многие церковные деятели рубежа XVI-XVII вв. учились у него в кафедральной школе и сохранили о нем самую светлую память: об этом, к примеру, свидетельствует то почтение, с которым о Яакко Финно говорит пастор Хемминки из Маску в предисловии к своей “Книге духовных песнопений” (1605), куда, собственно говоря, практически целиком был включен одноименный сборник Яакко Финно (101 название) (см. часть I, гл. 2., § 6.4.). В другом своем предисловии — к переводу на финский “Благочестивых песнопений” (Piae cantiones) — тот же Хемминки именует Яакко Финно не иначе как “заслуженным, досточтимым мужем”.
3. Перейдем теперь к рассмотрению книжной продукции Яаако Финно. Мы уже упоминали, что пик ее пришелся на первую половину 1580-х гг. (эпоху »литургической борьбы»): именно в этот период он создал труды, благодаря которым имя его прочно вошло в историю финской духовной культуры и финского литературного языка.
3.1. Малая книга молитв (Yxi waha Rucouskiria).
Это было второе — после Агриколы — произведение данного жанра по-фински. В него вошли переводы молитв, заимствованных из самых разных источников, некоторые же молитвы были сочинены непосредственно финским автором. Составляя его, Яакко Финно, что примечательно, предпочел опереться не на соответствующий труд Агриколы, более связанный с немецкими образцами, но на аналогичные шведские сборники. Это можно увязать с тенденцией к унификации церковной жизни Финляндии и метрополии-Швеции, исподволь усиливавшейся на протяжение всей второй половины XVI века, что отвечало также устремлениям королевской власти.
Книга Я. Финно, составленная по заказу короля Иоанна III, имела гораздо меньший объем, чем сборник Агриколы, и предполагала иной адресат:
