вернуться к празднованию субботы.
Что ж — я согласен с адвентистами. В самом деле, отменить празднование субботы, установленное Богом, никто не может. Никто не может перенести день религиозного праздника с субботы на воскресенье. Более того, слыша такие рассуждения адвентистов, я готов их поблагодарить за совершенно справедливую критику… католичества.
Православные богословы еще на рубеже I–II тысячелетий критиковали католическую практику субботнего поста. Еще в 867 г. св. Патриарх Константинопольский Фотий в «Окружном послании», вызванном притязаниями латинского духовенства на Болгарию, первым пунктом различия восточного христианства и латинского видел установление субботнего поста: «Ибо первая их неправда — субботний пост, что не только в малом отвергает предание, но и обнаруживает пренебрежение учением в целом»[548]. Особенное недоумение православных полемистов вызывало то, что даже если на субботу приходились праздники Рождества Христова или Крещения Господня — пост все равно не отменялся[549]. В этом было явное нарушение древних «Апостольских правил»: «Аще кто из клира усмотрен будет постящимся в день Господень или в субботу, кроме единые токмо великия субботы: да будет извержен. Аще же мирянин, да будет отлучен» (Прав. 64). Суббота равночестна с воскресеньем («Днем Господним») и пост в субботу означает умаление радости праздника, приравнивание праздничного дня к будничным. Как явствует из канонического православного права, празднование воскресенья — это не перенос субботнего праздника, но самостоятельный праздник, не отменяющий собою чествование субботы.
Вот еще пример отношения к субботе в православном предании. Ученик спрашивает старца: «Что побуждает живущих в пустыне иноков непременно каждую субботу (курсив авт.) и воскресенье приходить в церковь? — В Писании сказано: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс. 41, 2). Олени в пустыне едят много змей, и потом, когда яд змеиный начнет жечь их, они быстро бегут к воде, и когда напьются, воспаление от яда проходит. Так и иноков, живущих в пустыне, жжет яд злых помыслов, внушаемых бесами, и они с нетерпением ждут субботы (курсив авт.) и воскресенья, чтобы идти на источники водные, то есть приступить к телу и крови Господней, дабы очиститься от скверн лукавого»[550].
Суббота в православной памяти, в православном Богослужении и богословии до сих пор праздничный день. Субботы, как и воскресные дни, празднично выделяются из дней Великого Поста. В них совершается праздничное, не постовое Богослужение. Служится полная Литургия, не читается покаянная молитва Ефрема Сирина, не делаются земные поклоны.
Так что, если адвентист задастся вопросом: где же пребывала истинная церковь после ухода апостолов, то ему придется обратиться к православию. Ведь по утверждению адвентистского катехизиса, «на протяжении всей истории Церковь Божия объединяла верующих, поклоняющихся Творцу в субботу»[551]. И тут одно из двух: или же Церкви в истории не было, или же это была именно Православная церковь, потому что кроме нее, больше никто субботу не соблюдал.
Адвентисты привыкли полемизировать с католиками. А мы — не католики, и поэтому не стоит автоматически переносить в Россию, в православный мир аргументы, предназначенные для сокрушения католических традиций. В православии сохранилось гораздо больше библейского, чем в западном христианстве.
Например, в православном богослужении до сих пор сутки идут от вечера к утру. Не «день и ночь — сутки прочь», а «был вечер, и было утро — день один». Согласно повествованию книги Бытия, свет озарил мир лишь во второй половине первого творческого периода, после того как была создана безвидная, неосвещенная земля. Было время, когда во мраке Дух носился над новосозданной бездною, и поэтому творческий день начинается с вечера и идет к утру. «Время, протекшее от начала творения и до явления света, есть моисеев первый вечер, сумрак или ночь; явление новосотворенного света — утро», — писал замечательный русский библеист свт. Филарет Московский[552].
Эта особенность библейского календаря сохраняется до сих пор в православной богослужебной традиции. Поэтому, например, в субботу вечером служится «воскресная всенощная», а в сам воскресный вечер служба будет уже вполне будничной. Если свой день рождения люди обычно отмечают вечером того же дня, то, чтобы в храме послушать службу, посвященную «своему» святому, надо будет придти вечером накануне своего «дня ангела».
Еще более важно знать, что в православном календаре суббота до сих пор — седьмой день недели. В субботу кончается седмица, а с воскресенья она начинается. На воскресной службе (то есть именно в субботу вечером — при начале воскресных суток) происходит смена недельного «гласа»[553]. Вот, например, упоминание о конце недели в субботу в «Древнем Патерике» — собрании рассказов о жизни первых православных монахов (IV–V века): По сюжету братья монастыря неделю молятся об избавлении монаха, впавшего в сомнение, от искушения. «И когда кончилась седмица, пришли они в воскресный день в церковь…»[554]. Воскресный день здесь явно начинается после окончания седмицы.
В русском языке это восприятие воскресенья как первого дня недели стерто: «вторником» называется у нас день, второй после воскресенья, а не после субботы; «четвергом» и «пятницей» соответственно четвертый и пятый дни после воскресенья. Но греческий язык доныне сохраняет отсчет дней от субботы. Понедельник буквально именуется там «вторым днем», ???????; вторник — «третьим», ?????; среда называется «четвертым» днем, ???????; четверг — «пятым», ??????, а пятница называется просто ????????? — «подготовление» (к субботе). Оттого еще древнерусским проповедникам приходилось пояснять: «Неделя, это ведь не неделя, как вы говорите, но первый день всей недели. Потому что Христос Бог наш воскрес в этот день из мертвых, и называется он воскресным. А понедельник — это второй день, а вторник — третий, а Среда — четвертый, а четверток — пятый, а пятница — шестой, а Суббота – седьмой» (преп. Феодосий Печерский)[555].
Православие всегда помнит, что творение мира началось с воскресного дня (ибо оно завершилось субботой). Помнит оно и о том, что обновление творения также произошло в первый день после субботы, то есть собственно в день воскресный. Но если творческим воскресеньем первой главы книги Бытия история просто началась и потому это был день просто и ясно «первый», то пасхальное воскресенье завершило те события, которые начались в Страстную Седмицу: это воскресенье жизни, воссиявшее из молчания и гробницы Субботы. Пасхальное Воскресенье венчает деяния Страстной Седмицы, оно следует после Субботы, после седьмого дня и тем самым оказывается… восьмым днем. У воскресенья, таким образом, уникальный статус: оно и первый день недели, и — восьмой.
«Первое творение начинается днем недельным и второе творение начиналось опять тем же днем, потому что он есть первый в числе последующих за ним и осьмый в числе предшествующих ему», — рассуждает св. Григорий Богослов[556], отмечая, что день начала «второго творения», то есть Воскресения Христа, пришелся на день, следующий за субботой, то есть на первый день недели.
Для христианской историософии это не могло быть случайным совпадением. Уже в начале второго века св. Иустин Философ говорит, что «в так называемый день Солнца бывает у нас собрание в одно место всех. В день же солнца мы все вообще делаем собрание потому, что это есть первый день, в который Бог, изменивши мрак и вещество, сотворил мир, и Иисус Христос, Спаситель наш, в тот же день воскрес от мертвых»[557]. День Солнца, упоминаемый Иустином — не более чем техническое обозначение дня (римский календарь знал день Венеры, день Марса, день Меркурия…). И упоминание этих привычных имен никак не означает поклонение тем богам, чьи имена вошли в названия дней. Французский адвентист, наверное, не считает зазорным употреблять такие слова, как lundi (понедельник; букв. день Луны), mardi (вторник; букв. день Марса), mercredi (среда; букв. день Меркурия), vendredi (пятница; букв. день Венеры) или даже jeudi (четверг; букв. день Зевса). Так и упоминание Иустином «дня Солнца» не есть знак языческого поклонения звездам, астролатрии, вдруг вторгнувшейся в христианство.
Более того, совпадение воскресного дня с днем Солнца для древних христиан имело радостный оттенок. Ведь Сам Христос есть Солнце Правды: «А для вас, благоговеющие пред именем Моим, взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его» (Мал. 4, 2).
Воскресные, «солнечные собрания» христиан, о которых говорит св. Иустин — это собрания Евхаристические. На них происходит причащение Вечной Трапезе. И это значит, что день Литургии (а в древней Церкви таковым днем был прежде всего день воскресный) выводит христиан за рамки истории. Причастие Вечности — вне времени, оно мета–исторично. И как таковое, Причастие очень хорошо соотносится с числовой символикой Библии. Шесть дней — это дни творения. Седьмой день, длящийся от сотворения человека до конца времен — это ныне длящаяся история человека (характерно, что о седьмом дне Шестоднев не говорит как о других, «и был вечер и было утро»; этот день еще не кончился)[558]. Восьмой день — день исполнения и конца, день, когда время врастает в Вечность. Значит, там, где Вечность входит в жизнь людей, туда падает отсвет Восьмого дня, Дня Невечернего. Понятно, что там, где происходит это срастворение двух порядков бытия, человек выходит за рамки своей сиюминутной ограниченности. «Христиане — люди иного века», — говорил преп. Макарий Египетский[559]. Борис Пастернак об этом опыте причастия во времени к Вечности сказал парадоксальной строчкой: «бессмертные на время»[560]. Да и сам человек — восьмое деяние творения (первым творческим действием создан свет; вторым — небосвод; третьим — море и земля; четвертым — растения; пятым — светила; шестым — рыбы и птицы, седьмым — звери). Поистине наше отечество — в царстве восьмого дня.
Поэтому и в книге Бытия окончание первого дня обозначено не ожидаемыми словами «был вечер и был утро, день первый», но был вечер и было утро, день один (в церковно–славянском переводе — един). Первое мгновение времени еще не отпало от Вечности. В Вечности сходятся и отождествляются первый и последний дни: «День восьмой, вместе же и первый, или, лучше сказать, единый и нескончаемый»[561]. Первый–Восьмой День — это день, принадлежащий не только времени, но и Вечности. «По нашему учению известен и тот невечерний и нескончаемый день, который у Псалмопевца наименован восьмым (Пс. 6, 1), потому что он находится вне сего седмичного времени. Посему назовешь ли его днем или веком, выразишь одно и то же понятие. Посему и Моисей, чтобы возвести мысль к будущей жизни, наименовал единым сей образ века, сей начаток дней, сей современный свету, святый Господень день, прославленный воскресением Господа», — раскрывает этот символизм свт. Василий[562].
«День един» — еще (уже) в руках Божиих. В этот день (воскресный) в церкви не становятся на колени: мы — в своем Царстве…
Но само ощущение собственной новизны, увы, притупилось в христианах за минувшие две
