Царское, или Сарское Село. От Смирдина отделен я карантином. Ваших препоручений касательно книг покамест не могу выполнить, по многим причинам. Простите, до свидания.
А. П.
422. П. А. ПЛЕТНЕВУ
3 июля 1831 г.
Из Царского Села в Петербург.
Скажи мне, сделай одолжение, жив ли ты? что ты намерен делать? что наши? Экие страсти! Господи Сусе Христе!
Ради бога, вели Смирдину прислать мне денег, или я сам явлюсь к нему, несмотря на карантины.
Знаешь ли что? я жив и здоров.
Прощай.
3 июля.
Я переписал мои пять повестей и предисловие, т. е. сочинения покойника Белкина, славного малого. Что прикажешь с ними делать? печатать ли нам самим или сторговаться со Смирдиным? Réponse, s’il vous plait [294].
Жена моя кланяется твоей и желает вам здравия.
423. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
3 июля 1831 г.
Из Царского Села в Москву.
Получил я письмо твое (вероятно, от Федосея Сидоровича, по крайней мере на печати вырезан крест и якорь и надпись: бог моя надежда). Ты требуешь назад свою мебель. Эх, милый! Трудно в Царском Селе мне будет найти новую. Нечего делать, возьми себе назад. Только мне жаль будет тебе оставить ее за ту же цену. Ей-богу, Ваше сиятельство, больше стоит. Она мне досталась по оказии и по знакомству; право, не грех прибавить рублей сто. По газетам видел я, что Тургенев к тебе отправился в Москву; не приедешь ли с ним назад? это было бы славно. Мы бы что-нибудь и затеяли вроде альманаха, и Тургенева порастрепали бы. Об «Адольфе» твоем не имею никакого известия; Плетнев отделен от меня холерою, ничего не пишет. Ждал я сюда Жуковского, но двор уже не едет в Царское Село, потому что холера показалась в Пулкове. В Петербурге народ неспокоен; слухи об отраве так распространились, что даже люди порядочные повторяют эти нелепости от чистого сердца. Двух лекарей народ убил. Царь унял возмущение, но не всё еще тихо. Из армии известия не имеем. Вот тебе всё, что знаю. О литературе не спрашивай: я не получаю ни единого журнала, кроме «С.-Петербургских ведомостей», и тех не читаю. «Рославлева» прочел и очень желаю знать, каким образом ты бранишь его. Разговоров о «Борисе» не слыхал и не видал; я в чужие разговоры не вмешиваюсь. Не пишу покамест ничего, ожидаю осени. Элиза приготовляется к смерти мученической и уже написала мне трогательное прощание. Ты что? Вышел ли «Фонвизин» из цензуры и поступил ли в печать? Кстати о цензуре. Щеглов умер: не нашего полку, чужого. — Отец мой горюет у меня в соседстве, в Павловском; вообще довольно скучно.
3 июля.
Кланяюсь всем твоим, в том числе и Тургеневу, коли он уж у вас.
424. П. Я. ЧААДАЕВУ
6 июля 1831 г.
Из Царского Села в Москву.
Mon ami, je vous parlerai la langue de l’Europe, elle m’est plus familière que la nôtre et nous continuerons nos conversations commences jadis à Sarsko-Sélo et si souvent interrompues.
Vous savez ce qui nous arrive; à Pétersbourg le peuple s’est imaginé qu’on l’empoisonnait. Les gazettes s’épuisent en semonces et en protestations, malheureusement le peuple ne sait pas lire, et les scènes de sang sont prêtes à se renouveler. Nous sommes cernés à Sarsko-Sélo et à Pavlovsky et nous n’avons aucune communication avec Pétersbourg. Voilà pourquoi je n’ai vu ni Bloudof, ni Bellizard. Votre manuscrit est toujours chez moi; voulez-vous que je vous le renvoye? mais qu’en ferez-vous à Necropolis? laissez-le moi encore quelque temps. Je viens de le relire. Il me semble que le commencement est trop lié à des conversations antécédentes, à des idées antérieurement développées, bien claires et bien positives pour vous, mais dont le lecteur n’est pas au fait. Les premières pages sont donc obscures et je crois que vous feriez bien d’y substituer une simple note, ou bien d’en faire un extrait. J’étais prêt à vous faire remarquer aussi le manque d’ordre et de méthode de tout le morceau, mais j’ai fait réflexion que c’est une lettre, et que le genre excuse et autorise cette négligence et ce laisser-aller. Tout ce que vous dites de Moïse, de Rome, d’Aristote, de l’idée du vrai Dieu, de l’Art antique, du protestantisme est admirable de force, de vérité ou d’éloquence. Tout ce qui est portrait et tableau est large, éclatant, grandiose. Votre manière de concevoir l’histoire m’étant tout à fait nouvelle, je ne puis toujour être de votre avis; par exemple je ne conçois pas votre aversion pour Marc-Aurèle, ni votre prédilection pour David (dont j’admire les psaumes, si toutefois ils sont de lui). Je ne vois pas pourquoi la peinture forte et naïve du polythéisme vous indignerait dans Homère. Outre son mérite poétique, c’est encore, d’après votre propre aveu, un grand monument historique. Ce que l’Illiade offre de sanguinaire, ne se retrouve-t-il pas dans la Bible? Vous voyez l’unité chrétienne dans le catholicisme, c’est à dire dans le pape. — N’est-elle pas dans l’idée du Christ, qui se retrouve aussi dans le protestantisme. L’idée première fut monarchique; elle devint républicaine. Je m’exprime mal, mais vous me comprendez. Ecrivez-moi, mon ami, dussiez-vous me gronder. Il vaut mieux, dit l’Ecclésiaste, entendre la correction de l’homme sage que les chansons de l’insensé.
6 juillet. S. S. {112}
425. П. А. ПЛЕТНЕВУ
Около (не позднее) 11 июля 1831 г.
Из Царского Села в Петербург.
Двор приехал, и Царское Село закипело и превратилось в столицу. Грустно мне было услышать от Жуковского, что тебя сюда не будет. Но так и быть: сиди себе на даче и будь здоров. Россети черноокая хотела тебе писать, беспокоясь о тебе, но Жуковский отсоветовал, говоря: он жив, чего ж вам больше? Однако она поручила было мне переслать к тебе 500 р. какой-то запоздалой пенсии. Если у тебя есть мои деньги, то заплати из них — и дай мне знать сюда, а эти 500 р. я возьму с нее.
На днях отправил я тебе через Эслинга повести покойного Белкина, моего приятеля. Получил ли ты их? Предисловие доставлю после. Отдай их в цензуру земскую, не удельную, — да и снюхаемся с Смирдиным; я такого мнения, что эти повести могут доставить нам 10 000 — и вот каким образом:
2000 экземпляров по 6 р. = 12 000
— 1000 за печать
— 1000 процентов
итого 10 000.
Что же твой план «Северных цветов» в пользу братьев Дельвига? Я даю в них «Моцарта» и несколько мелочей. Жуковский дает свою гекзаметрическую сказку. Пиши Баратынскому; он пришлет нам сокровища; он в своей деревне. — От тебя стихов не дождешься, если б ты собрался да написал что-нибудь об Дельвиге! то-то было б хорошо! Во всяком случае проза нужна; коли ты ничего не дашь, так она сядет на мель. Обозрения словесности не надобно; чёрт ли в нашей словесности? придется бранить Полевого да Булгарина. Кстати ли такое аллилуия на могиле Дельвига? — Подумай обо всем этом хорошенько, да и распорядись — а издавать уже пора: т. е. приготовляться к изданию. Будьте здоровы все, Христос с вами.
426. П. А. ПЛЕТНЕВУ
Около (не позднее) 16 июля 1831 г.
Из Царского Села в Петербург.
Я надоедал тебе письмами и не знал о твоем огорчении. Вчера только сказали мне о смерти нашего доброго и умного слепца. Зная твою привязанность к покойному Молчанову, живо воображаю твои чувства. Час от часу пустее свет, пустей дорога перед нами. Тяжелое время, тяжелый год. По крайней мере утешаюсь, зная, что ты в своем Патмосе безвреден и недостижим. Но, кажется, зараза теряет свою силу и в Петербурге. Мы, уже обстрелянные в Москве и Нижнем, равнодушно слышали приближающуюся перестрелку; но сколько знакомых жертв! однако ж, кроме Молчанова, никого близкого к сердцу, кажется, не потеряли. У нас в Царском Селе всё суетится, ликует, ждут разрешения царицы; ждут добрых вестей от Паскевича; ждут прекращения холеры. С моей стороны жду твоего письма; уверен, что ты и все твои здоровы, так как я всегда был уверен в жизни и здоровье своем и своих.
427. М. Л. ЯКОВЛЕВУ
19 июля 1831 г.
Из Царского Села в Петербург.
Деньги мои, любезный Михайло Лукьянович, у Плетнева. Потрудись, сделай одолжение, съездить к нему, но как он человек аккуратный, то возьми с собою вексель мой и надпиши, что проценты получены. Попроси его от меня написать мне три строчки и переслать деньги, в коих я нуждаюсь. Если он сидит на даче, опасаясь холеры, и ни с кем сношений не имеет, то напиши мне об нем, здоров ли он и все ли у него здоровы.
Кланяюсь сердечно Софье Михайловне и очень, очень жалею, что с нею не прощусь. Дай бог ей здоровья и силы души. Если надобны будут ей деньги, попроси ее со мною не церемониться, не только насчет моего долга, но и во всяком случае. Что «Северные цветы»? с моей стороны я готов. На днях пересмотрел я у себя письма Дельвига; может быть, со временем это напечатаем. Нет ли у ней моих к нему писем? мы бы их соединили. Еще просьба: у Дельвига находились готовые к печати две трагедии нашего Кюхли и его же «Ижорский», также и моя баллада о Рыцаре, влюбленном в Деву. Не может ли это всё Софья Михайловна оставить у тебя? Плетнев и я, мы бы постарались что-нибудь из этого сделать.
Что вы делаете, друзья, и кто из наших приятелей отправился туда, отколь никто не воротится? Прости, до свидания.
19 июля, Сарское Село.
А. П.
428. П. В. НАЩОКИНУ
21 июля 1831 г.
Из Царского Села в Москву.
Бедная моя крестница! вперед не буду крестить у тебя, любезный Павел Воинович; у меня не легка рука. Воля твоя будет выполнена в точности, если вздумаешь ты отправиться вслед за Юсуповым; но это дело несбыточное; по крайней мере я никак не могу вообразить тебя покойником. Я всё к тебе сбираюсь, да боюсь карантинов. Ныне никак нельзя, пускаясь в дорогу, быть уверенным во времени проезда. Вместо трехдневной езды, того и гляди, что высидишь три недели в карантине; шутка! — Посылаю тебе посылку на имя Чаадаева; он живет на Дмитровке против церкви. Сделай одолжение, доставь ему. У вас, кажется, всё тихо, о холере не слыхать, бунтов нет, лекарей и полковников не убивают. Недаром царь ставил Москву в пример Петербургу! В Царском Селе также всё тихо; но около такая каша, что боже упаси. Ты пишешь мне
