стук карет!
2
Верное предсказание
«Пройдет ли мой недуг?» — лев у осла спросил;
Осел ответствовал: «О царь, сильнейший в мире!
Когда ты не умрешь, то будешь жив, как был» —
Два раза два — четыре.
3
Справедливость пословицы
Одна свеча избу лишь слабо освещала;
Зажгли другую, — что ж? изба светлее стала.
Правдивы древнего речения слова:
Ум хорошо, а лучше два.
4
Мстительность
Пчела ужалила медведя в лоб.
Она за соты мстить обидчику желала;
Но что же? умерла сама, лишившись жала.
Какой удел того, кто жаждет мести?— Гроб.
5
Непоколебимость
«Познай, светлейший лев, смятения вину,—
Рек слон,— в народе бунт! повсюду шум и клики!»
«Смирятся,— лев сказал,— лишь гривой я тряхну!»
Опасность не страшна для мощного владыки.
6
Орел бьет сокола, а сокол бьет гусей;
Страшатся щуки крокодила;
От тигра гибнет волк, а кошка ест мышей.
Всегда имеет верх над слабостию сила.
7
Над лебедем желая посмеяться,
Гусь тиною его однажды замарал;
Но лебедь вымылся и снова белым стал. —
Что делать, если кто замаран?.. Умываться.
8
Мартышка, с юных лет прыжки свои любя,
И дряхлая еще сквозь обручи скакала;
Что ж вышло из того? — лишь ноги изломала.
Поэт! На старости побереги себя!
9
Общая судьба
Во ржи был василек прекрасный,
Он взрос весною, летом цвел
И наконец увял в дни осени ненастной.
Вот смертного удел!
10
Безвредная ссора
За кость поссорились собаки,
Но, поворчавши, унялись
И по домам спокойно разошлись.
Бывают ссоры и без драки.
11
Закон природы
Фиалка в воздухе свой аромат лила,
А волк злодействовал в пасущемся народе;
Он кровожаден был, фиалочка — мила:
Всяк следует своей природе.
СТИХОТВОРЕНИЯ ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ПУШКИНУ
1822 — 1824
Разговор Фотия
с гр. Орловой
«Внимай, что я тебе вещаю:
Я телом евнух, муж душой».
— Но что ж ты делаешь со мной?
«Я тело в душу превращаю».
Гр. Орловой-Чесменской
Благочестивая жена
Душою богу предана,
А грешной плотию
Архимандриту Фотию.
Капитана Борозду,
Разлюбил он, греховодник,
…………………..
1824
Из письма к Вигелю
Скучной ролью Телемака
Я наскучил, о друзья,
О Москва, Москва-Итака!
Скоро ли тебя увижу я?
На Фотия
Ему орудием духовным
Проклятье, меч, и крест, и кнут.
Пошли нам, господи, греховным
Поменьше пастырей таких,—
Полу-благих, полу-святых.
1825
«Расходились по поганскому граду…»
Расходились по поганскому граду,
Разломали темную темницу.
ИЗ РАННИХ РЕДАКЦИЙ
К*** (Зачем безвременную скуку)
(стр. 10)
Четверостишие (второе) в черновике, отброшенное при обработке:
Душа в томительном обмане
Ценить не в силах счастья час,
Я слезы лью, грущу заране,
Увяли чувства, ум погас.
Кто видел край, где роскошью природы
(стр. 49)
Стихотворение несколько раз переделывалось. В черновик» строфа, соответствующая третьей, читалась:
Всё живо там, и тополей прохлада,
И в их тени уснувшие стада,
Склоненных скал приморская громада, Развалины, селенья, города,
И моря шум, и говор водопада,
И на волнах крылатые суда,
И яркий блеск лучей златого Феба,
И синий свод полуденного неба.
После этой строфы в перебеленной рукописи была еще следующая:
Приду ли вновь, поклонник муз и мира,
Забыв молву и жизни суеты,
На берегах веселого Салгира
Воспоминать души моей мечты?
И ты, мой друг, задумчивая лира,
Ты, верная певица красоты,
Певица нег, любовн и разлуки,
Найдешь ли вновь утраченные звуки?
Последнюю строфу Пушкин начал перерабатывать, но не кончил переработки. Она получила такую незаконченную форму:
Когда луны сияет лик двурогой
И луч ее во мраке серебрит
Немой залив и склон горы отлогой,
И хижину, где поздний огнь горит,
И с седоком приморскою дорогой
Привычный конь над бездною бежит,
И в темноте как призрак безобразный
Стоит вельблюд, вкушая отдых праздный
Дионея
(стр. 51)
В первоначальной редакции стихотворение начиналось четверостишием:
Подруга милая! Я знаю, отчего
Ты с нынешней весной от наших игр отстала;
Я тайну сердца твоего
Давно, поверь мне, угадала.
Умолкну скоро я
(стр. 53)
Обрабатывая стихотворение для печати, Пушкин отбросил начальные стихи:
Нет, поздно, милый друг, узнал я наслажденье:
Ничто души моей уже не воскресит;
Ей чуждо страсти упоенье,
И счастье тихое меня не веселит…
Увял во цвеге лет!., но если в дни печали
и т. д.
Кроме того, в предшествующей беловой редакции стихи, начиная с девятого, читались:
Позволь одушевить прощальный лиры звук
Счастливым именем прекрасной.
Не бойся ветреных невежд,
Не бойся клеветы ревнивой…
Не обмани моих надежд
Своею скромностью пугливой:
Когда меня навек обымет хладный сон
и т. д.
Гроб юноши
(стр. 55)
В беловом автографе вместо стиха «И без него друзья пируют» и следующих:
И без него друзья пируют,
Уж многих полюбить успев,
И друга редко именуют
В беседе чернооких дев.
Из ветрениц, которых очи
Он прежде втайне привлекал,
Которым он во мраке ночи
Младые бденья посвящал,
Из милых жен, его любивших
и т. д.
Кроме того, в черновой рукописи имеются следующие стихи: вместо «К чему?..» (стр. 56) и т. д.:
Не воззовет!.. его гробница
Уединенна и темна,
На урне спит ночная птица,
И близь холма журчит волна.
После стиха «Ручей журчит и шепчет лес»:
Не выдет он взглянуть на горы,
Осеребренные луной…
Не улыбнется он, и взоры
Не встретят утра над рекой…
Стих «Под наклоненными крестами» читался: «Под суеверными крестами».
К Овидию
(стр. 62)
В черновом тексте после стиха «Приближьте хоть мой гроб к Италии прекрасной» (стр. 63) следовало:
Так! Гений жив еще и свят его венец.
Но я, среди толпы затерянный певец,
Я знал несчастие — рожденный для страстей,
В изгнаньи я влачил дни юности моей.
Из этих стихов два первых вошли — с видоизменениями — в заключительную часть стихотворения.
Во всех рукописных текстах последних шести стихов нет, и после стиха «Не славой — участью я равен был тебе» (стр. 65) следовали два заключительных:
Но не унизил ввек изменой беззаконной
Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.
В беловой рукописи имеются примечания:
1) Ко всему стихотворению.
Мнение, будто Овидий был сослан в нынешний Аккерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания слишком нежную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия десять лет тому прежде была сама изгнана своим родителем. Прочие догадки ученых ничто иное как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла.
Alterius facti culpa silenda mihi.
Ovidius. [33]
2) К стиху «Но если гневный бог досель неумолим» (стр. 63).
«Овидий провел девять лет в своем изгнании, а не двадцать, как говорит Шатобриан».
Алексееву
(стр. 74)
Окончание стихотворения.
Я был рожден для наслажденья,
В моей утраченной весне
Для милых снов воображенья.
Зачем же в цвете юных лет
Мне изменило сладострастье?
И ни к чему надежды нет?
И что ж, изменой хладнокровной
Я ль стану дружество бесить,
И снова тактики любовной
Уроки тайные твердить?
Нет, милый! если голос томный,
Умильный вид печали скромной
Тобой владеют до сих пор,
Люби; ласкай свои желанья,
Надежде и еврейке верь.
Как тень пройдут любви мечтанья,
И станешь то, что я теперь.
Вяземскому
(Язвительный поэт, остряк замысловатый)
(стр. 85)
Черновое продолжение послания.
Будь мне наставником в насмешливой науке,
Едва лукавый ум твой поймает звуки,
Он рифму грозную невольно затвердит,
И память темное прозванье сохранит.
______
Блажен Фирсей… рифмач миролюбивый,
Пред знатью…. покорный, молчаливый,
Как Шаликов, добра хвалитель записной,
Довольный изредка журнальной похвалой,
Невинный фабулист или смиренный лирик.
Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.
С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,
Браниться жажду я — рука моя свербит.
______
Клим пошлою меня щекотит остротой.
Кто Фирс? ничтожный шут, красавец молодой,
Жеманный говорун, когда-то бывший в моде,
Толстому тайный друг по греческой методе.
Ну можно ль комара тотчас не раздавить
И в грязь словцом одним глупца не превратить?
А шутку не могу придумать я иную,
Как только отослать …. Толстого ….
______
И в глупом бешенстве кричу я наконец
Хвостову: ты дурак, а Стурдзе: ты подлец
______
Так точно трусивший буян обиняком
Решит в харчевне спор надежным кулаком.
Песнь о Вещем Олеге
(стр. 102)
К стиху «Твой щит на вратах Цареграда» в рукописи примечание:
Но не с гербом России, как некто сказал, во-первых потому, что во время Олега Россия не имела еще герба. Наш Двуглавый орел есть герб Римской империи и знаменует разделение ее на Западную и Восточную. У нас же он ничего не значит.
Из письма к Я. Н. Толстому
(стр. 113)
Первоначальная редакция послания к членам Зеленой Лампы
…до меня доходит,
Печаль на душу мне наводит.
Непримиримою судьбою
Певцы давно разлучены.
Их лиры ветреной игрою
Не славят счастья чередою,
Сердца тоской омрачены.
Молчат пиры, утихли смехи,
Любовницы забыли нас,
И разлетелися утехи.
В изгнаньи скучном каждый час
Горя завистливым желаньем,
Я к вам лечу воспоминаньем,
Воображаю, вижу вас.
Горишь ли ты, лампада наша,
Подруга бдений и пиров?
Кипишь ли ты, златая чаша,
В руках веселых остряков?
Всё те же ль вы, друзья веселья,
Друзья Киприды и стихов?
Попрежнему ль бегут на зов
Свободы, лени и безделья?
Вот он, приют гостеприимный,
Приют любви и вольных муз,
Где с ними клятвою взаимной
Скрепили вечный мы союз,
Где дружбы знали мы блаженство,
Садилось милое равенство,
Где своенравный произвол
Менял бутылки, разговоры,
Рассказы, песни шалуна,
И разгорались наши споры
От искр и шуток и вина.
Разлуки долгой и тяжелой
Забыта хладная печаль,
Ты здесь, Амфитрион веселый,
Счастливец добрый, умный враль,
Бывалой дружбой пламенея,
Благослови же мой возврат.
Но где же он, твой милый брат,
Вы оба в прежни времена
В ночных беседах пировали
И сладкой лестью баловали
Певца свободы и вина.
Приди, прелестный Адонис,
Жилец Пафоса и Киферы,
Любимец ветреных лаис,
Счастливый баловень Венеры.
И ты, о гражданин кулис,
Театра злой летописатель,
Очаровательных актрис
И я любил их остроту,
Веселость, ум и разговоры,
Любил улыбку, нежны взоры,
Но оскорбил я красоту,
Когда она блистала славой
В венце любви, в дыму кадил,—
В досаде, может быть, неправой
Я свистом гимны заглушил.
Пред Мельпоменой и Моиной…
Услышу ль я, мои поэты,
Богов торжественный язык?
Налейте мне вина кометы,
Желай мне здравия, калмык!
В кругу семей, в пирах счастливых
Вдали друзей вольнолюбивых
Теснимый хладною толпой.
Певец любви, опальный странник,
Забыв и лиру и покой,
Лечу за милою мечтой.
Где ж отдохну, младой изгнанник,
Забуду горесть и любовь
И сердца пыл неосторожный,
И равнодушен буду вновь?..
А вы, товарищи младые,
Друзья, готовьте шумный пир,
Готовьте чаши круговые,
Венки цветов и гимны лир.
Иностранке
(стр. 122)
В черновой рукописи озаглавлено «Гречанке» и вместо последнего четверостишия читается:
В уединенной тьме ночей
И жар томительных очей.
Придет ужасный час
(стр. 166)
После стиха «Я сяду близ тебя печальный и немой» в черновике зачеркнуты недоработанные стихи:
Лампада бледная твой хладный труп осветит.
Мой взор …………….. движенья не заметит
______
Не поразит судьбы коварная измена.
Коснусь я хладных ног — себе их на колена
и т. д.
Разговор книгопродавца с поэтом
(стр. 188)
В рукописи после стиха «Старушки чудное преданье» (стр. 189):
Но мне внимала вся природа,
Ио для себя, не для народа.
После стиха «Искал вниманья красоты» (стр. 191):
Мои слова, мои напевы
Волненье сладкого стыда.
После стиха «Боготворить не устыдился» (стр. 192):
Мое безумство разгласила?
Ах, если б Лета поглотила
Мои летучие листы
И память мертвой красоты
Сокрыла темная могила!..
После стиха «Судьбою так уж решено» (стр. 193):
С кем поделюсь я вдохновеньем?
Одна была… пред ней одной
Дышал я дивным упоеньем
Любви поэзии святой.
Там, там, где тень, где лист чудесный,
Где льются вечные струи,
Сгорая жаждою любви…
В первом издании к стихотворению было сделано примечание:
Заметим, для щекотливых блюстителей приличий, что Книгопродавец и Поэт оба лица вымышленные. Похвалы первого ничто иное, как светская вежливость, притворство, необходимое в разговоре, если не в журнале.
К Морю
(стр. 195)
В рукописи после стиха «Там угасал Наполеон» (стр. 196) имеются следующие строфы, не вошедшие в
