шепчет тишина;

Идут — идут к ее постеле;

В подушки прячется княжна —

И вдруг… о страх!.. и в самом деле

Раздался шум; озарена

Мгновенным блеском тьма ночная,

Мгновенно дверь отворена;

Безмолвно, гордо выступая,

Нагими саблями сверкая,

Арапов длинный ряд идет

Попарно, чинно, сколь возможно,

И на подушках осторожно

Седую бороду несет;

И входит с важностью за нею,

Подъяв величественно шею,

Горбатый карлик из дверей:

Его-то голове обритой,

Высоким колпаком покрытой,

Принадлежала борода.

Уж он приближился: тогда

Княжна с постели соскочила,

Седого карла за колпак

Рукою быстрой ухватила,

Дрожащий занесла кулак

И в страхе завизжала так,

Что всех арапов оглушила.

Трепеща, скорчился бедняк,

Княжны испуганной бледнее;

Зажавши уши поскорее,

Хотел бежать, но в бороде

Запутался, упал и бьется;

Встает, упал; в такой беде

Арапов черный рой мятется;

Шумят, толкаются, бегут,

Хватают колдуна в охапку

И вот распутывать несут,

Оставя у Людмилы шапку.

Но что-то добрый витязь наш?

Вы помните ль нежданну встречу?

Бери свой быстрый карандаш,

Рисуй, Орловский, ночь и сечу!

При свете трепетном луны

Сразились витязи жестоко;

Сердца их гневом стеснены,

Уж копья брошены далеко,

Уже мечи раздроблены,

Кольчуги кровию покрыты,

Щиты трещат, в куски разбиты…

Они схватились на конях;

Взрывая к небу черный прах,

Под ними борзы кони бьются;

Борцы, недвижно сплетены,

Друг друга стиснув, остаются,

Как бы к седлу пригвождены;

Их члены злобой сведены;

Переплелись и костенеют;

По жилам быстрый огнь бежит;

На вражьей груди грудь дрожит —

И вот колеблются, слабеют —

Кому-то пасть… вдруг витязь мой,

Вскипев, железною рукой

С седла наездника срывает,

Подъемлет, держит над собой

И в волны с берега бросает.

«Погибни! — грозно восклицает; —

Умри, завистник злобный мой!»

Ты догадался, мой читатель,

С кем бился доблестный Руслан:

То был кровавых битв искатель,

Рогдай, надежда киевлян,

Людмилы мрачный обожатель.

Он вдоль днепровских берегов

Искал соперника следов;

Нашел, настиг, но прежня сила

Питомцу битвы изменила,

И Руси древний удалец

В пустыне свой нашел конец.

И слышно было, что Рогдая

Тех вод русалка молодая

На хладны перси приняла

И, жадно витязя лобзая,

На дно со смехом увлекла,

И долго после, ночью темной

Бродя близ тихих берегов,

Богатыря призрак огромный

Пугал пустынных рыбаков.

ПЕСНЬ ТРЕТИЯ

Напрасно вы в тени таились

Для мирных, счастливых друзей,

Стихи мои! Вы не сокрылись

От гневных зависти очей.

Уж бледный критик, ей в услугу,

Вопрос мне сделал роковой:

Зачем Русланову подругу,

Как бы на смех ее супругу,

Зову и девой и княжной?

Ты видишь, добрый мой читатель,

Тут злобы черную печать!

Скажи, Зоил, скажи, предатель,

Ну как и что мне отвечать?

Красней, несчастный, бог с тобою!

Красней, я спорить не хочу;

Довольный тем, что прав душою,

В смиренной кротости молчу.

Но ты поймешь меня, Климена,

Потупишь томные глаза,

Ты, жертва скучного Гимена…

Я вижу: тайная слеза

Падет на стих мой, сердцу внятный;

Ты покраснела, взор погас;

Вздохнула молча… вздох понятный!

Ревнивец: бойся, близок час;

Амур с Досадой своенравной

Вступили в смелый заговор,

И для главы твоей бесславной

Готов уж мстительный убор.

Уж утро хладное сияло

На темени полнощных гор;

Но в дивном замке всё молчало.

В досаде скрытой Черномор,

Без шапки, в утреннем халате,

Зевал сердито на кровати.

Вокруг брады его седой

Рабы толпились молчаливы,

И нежно гребень костяной

Расчесывал ее извивы;

Меж тем, для пользы и красы,

На бесконечные усы

Лились восточны ароматы,

И кудри хитрые вились;

Как вдруг, откуда ни возьмись,

В окно влетает змий крылатый:

Гремя железной чешуей,

Он в кольца быстрые согнулся

И вдруг Наиной обернулся

Пред изумленною толпой.

«Приветствую тебя,— сказала,—

Собрат, издавна чтимый мной!

Досель я Черномора знала

Одною громкою молвой;

Но тайный рок соединяет

Теперь нас общею враждой;

Тебе опасность угрожает,

Нависла туча над тобой;

И голос оскорбленной чести

Меня к отмщению зовет».

Со взором, полным хитрой лести,

Ей карла руку подает,

Вещая: «Дивная Наина!

Мне драгоценен твой союз.

Мы посрамим коварство Финна;

Но мрачных козней не боюсь:

Противник слабый мне не страшен;

Узнай чудесный жребий мой:

Сей благодатной бородой

Недаром Черномор украшен.

Доколь власов ее седых

Враждебный меч не перерубит,

Никто из витязей лихих,

Никто из смертных не погубит

Малейших замыслов моих;

Моею будет век Людмила,

Руслан же гробу обречен!»

И мрачно ведьма повторила:

«Погибнет он! погибнет он!»

Потом три раза прошипела,

Три раза топнула ногой

И черным змием улетела.

Блистая в ризе парчевой,

Колдун, колдуньей ободренный,

Развеселясь, решился вновь

Нести к ногам девицы пленной

Усы, покорность и любовь.

Разряжен карлик бородатый,

Опять идет в ее палаты;

Проходит длинный комнат ряд:

Княжны в них нет. Он дале, в сад,

В лавровый лес, к решетке сада,

Вдоль озера, вкруг водопада,

Под мостики, в беседки… нет!

Княжна ушла, пропал и след!

Кто выразит его смущенье,

И рев, и трепет исступленья!

С досады дня не взвидел он.

Раздался карлы дикий стон:

«Сюда, невольники, бегите!

Сюда, надеюсь я на вас!

Сейчас Людмилу мне сыщите!

Скорее, слышите ль? сейчас!

Не то — шутите вы со мною —

Всех удавлю вас бородою!»

Читатель, расскажу ль тебе,

Куда красавица девалась?

Всю ночь она своей судьбе

В слезах дивилась и — смеялась.

Ее пугала борода,

Но Черномор уж был известен

И был смешон, а никогда

Со смехом ужас несовместен.

Навстречу утренним лучам

Постель оставила Людмила

И взор невольный обратила

К высоким, чистым зеркалам;

Невольно кудри золотые

С лилейных плеч приподняла;

Невольно волосы густые

Рукой небрежной заплела;

Свои вчерашние наряды

Нечаянно в углу нашла;

Вздохнув, оделась и с досады

Тихонько плакать начала;

Однако с верного стекла,

Вздыхая, не сводила взора,

И девице пришло на ум,

В волненье своенравных дум,

Примерить шапку Черномора.

Всё тихо, никого здесь нет;

Никто на девушку не взглянет…

А девушке в семнадцать лет

Какая шапка не пристанет!

Рядиться никогда не лень!

Людмила шапкой завертела;

На брови, прямо, набекрень,

И задом наперед надела.

И что ж? о чудо старых дней!

Людмила в зеркале пропала;

Перевернула — перед ней

Людмила прежняя предстала;

Назад надела — снова нет;

Сняла — и в зеркале! «Прекрасно!

Добро, колдун, добро, мой свет!

Теперь мне здесь уж безопасно;

Теперь избавлюсь от хлопот!»

И шапку старого злодея

Княжна, от радости краснея,

Надела задом наперед.

Но возвратимся же к герою.

Не стыдно ль заниматься нам

Так долго шапкой, бородою,

Руслана поруча судьбам?

Свершив с Рогдаем бой жестокий,

Проехал он дремучий лес;

Пред ним открылся дол широкий

При блеске утренних небес.

Трепещет витязь поневоле:

Он видит старой битвы поле.

Вдали всё пусто; здесь и там

Желтеют кости; по холмам

Разбросаны колчаны, латы;

Где сбруя, где заржавый щит;

В костях руки здесь меч лежит;

Травой оброс там шлем косматый,

И старый череп тлеет в нем;

Богатыря там остов целый

С его поверженным конем

Лежит недвижный; копья, стрелы

В сырую землю вонзены,

И мирный плющ их обвивает…

Ничто безмолвной тишины

Пустыни сей не возмущает,

И солнце с ясной вышины

Долину смерти озаряет.

Со вздохом витязь вкруг себя

Взирает грустными очами.

«О поле, поле, кто тебя

Усеял мертвыми костями?

Чей борзый конь тебя топтал

В последний час кровавой битвы?

Кто на тебе со славой пал?

Чьи небо слышало молитвы?

Зачем же, поле, смолкло ты

И поросло травой забвенья?..

Времен от вечной темноты,

Быть может, нет и мне спасенья!

Быть может, на холме немом

Поставят тихий гроб Русланов,

И струны громкие Баянов

Не будут говорить о нем!»

Но вскоре вспомнил витязь мой,

Что добрый меч герою нужен

И даже панцирь; а герой

С последней битвы безоружен.

Обходит поле он вокруг;

В кустах, среди костей забвенных,

В громаде тлеющих кольчуг,

Мечей и шлемов раздробленных

Себе доспехов ищет он.

Проснулись гул и степь немая,

Поднялся в поле треск и звон;

Он поднял щит, не выбирая,

Нашел и шлем, и звонкий рог;

Но лишь меча сыскать не мог.

Долину брани объезжая,

Он видит множество мечей,

Но все легки да слишком малы,

А князь красавец был не вялый,

Не то, что витязь наших дней.

Чтоб чем-нибудь играть от скуки,

Копье стальное взял он в руки,

Кольчугу он надел на грудь

И далее пустился в путь.

Уж побледнел закат румяный

Над усыпленною землей;

Дымятся синие туманы,

И всходит месяц золотой;

Померкла степь. Тропою темной

Задумчив едет наш Руслан

И видит: сквозь ночной туман

Вдали чернеет холм огромный

И что-то страшное храпит.

Он ближе к холму, ближе — слышит:

Чудесный холм как будто дышит.

Руслан внимает и глядит

Бестрепетно, с покойным духом;

Но, шевеля пугливым ухом,

Конь упирается, дрожит,

Трясет упрямой головою,

И грива дыбом поднялась.

Вдруг холм, безоблачной луною

В тумане бледно озарясь,

Яснеет; смотрит храбрый князь —

И чудо видит пред собою.

Найду ли краски и слова?

Пред ним живая голова.

Огромны очи сном объяты;

Храпит, качая шлем пернатый,

И перья в темной высоте,

Как тени, ходят, развеваясь.

В своей ужасной красоте

Над мрачной степью возвышаясь,

Безмолвием окружена,

Пустыни сторож безымянной,

Руслану предстоит она

Громадой грозной и туманной.

В недоуменье хочет он

Таинственный разрушить сон.

Вблизи осматривая диво,

Объехал голову кругом

И стал пред носом молчаливо;

Щекотит ноздри копием,

И, сморщась, голова зевнула,

Глаза открыла и чихнула…

Поднялся вихорь, степь дрогнула,

Взвилася пыль; с ресниц, с усов,

С бровей слетела стая сов;

Проснулись рощи молчаливы,

Чихнуло эхо — конь ретивый

Заржал, запрыгал, отлетел,

Едва сам витязь усидел,

И вслед раздался голос шумный:

«Куда ты, витязь неразумный?

Ступай назад, я не шучу!

Как раз нахала проглочу!»

Руслан с презреньем оглянулся,

Браздами удержал коня

И с гордым видом усмехнулся.

«Чего ты хочешь от меня? —

Нахмурясь, голова вскричала.—

Вот гостя мне судьба послала!

Послушай, убирайся прочь!

Я спать хочу, теперь уж ночь,

Прощай!» Но витязь знаменитый,

Услыша грубые слова,

Воскликнул с важностью сердитой:

«Молчи, пустая голова!

Слыхал я истину бывало:

Хоть лоб широк, да мозгу мало!

Я еду, еду, не свищу,

А как наеду, не спущу!»

Тогда, от ярости немея,

Стесненной злобой пламенея,

Надулась голова; как жар,

Кровавы очи засверкали;

Напенясь, губы задрожали,

Из уст, ушей поднялся пар —

И вдруг она, что было мочи,

Навстречу князю стала дуть;

Напрасно конь, зажмуря очи,

Склонив главу, натужа грудь,

Сквозь вихорь, дождь и сумрак ночи

Неверный продолжает путь;

Объятый страхом, ослепленный,

Он мчится вновь, изнеможенный,

Далече в поле отдохнуть.

Вновь обратиться витязь хочет —

Вновь отражен, надежды нет!

А голова ему вослед,

Как сумасшедшая, хохочет,

Гремит: «Ай, витязь! ай, герой!

Куда ты? тише, тише, стой!

Эй, витязь, шею сломишь даром;

Не трусь, наездник, и меня

Порадуй хоть одним ударом,

Пока не заморил коня».

И между тем она героя

Дразнила страшным языком.

Руслан, досаду в сердце кроя,

Грозит ей молча копием,

Трясет его рукой свободной,

И, задрожав, булат холодный

Вонзился в дерзостный язык.

И кровь из бешеного зева

Рекою побежала вмиг.

От удивленья, боли, гнева,

В минуту дерзости лишась,

На князя голова глядела,

Железо грызла и бледнела.

В спокойном духе горячась,

Так иногда средь нашей сцены

Плохой питомец Мельпомены,

Внезапным свистом оглушен,

Уж ничего не видит он,

Бледнеет, ролю забывает,

Дрожит, поникнув головой,

И заикаясь умолкает

Перед насмешливой толпой.

Счастливым пользуясь мгновеньем,

К объятой голове смущеньем,

Как ястреб, богатырь летит

С подъятой, грозною десницей

И в щеку тяжкой рукавицей

С размаха голову разит;

И степь ударом огласилась;

Кругом росистая трава

Кровавой пеной обагрилась,

И, зашатавшись, голова

Перевернулась, покатилась,

И шлем чугунный застучал.

Тогда на месте опустелом

Меч богатырский засверкал.

Наш витязь в трепете веселом

Его схватил и к голове

По окровавленной траве

Бежит с намереньем жестоким

Ей нос и уши обрубить;

Уже Руслан готов разить,

Уже взмахнул мечом широким —

Вдруг, изумленный, внемлет он

Главы молящей жалкий стон…

И тихо меч он опускает,

В нем гнев свирепый умирает,

И мщенье бурное падет

В душе, моленьем усмиренной:

Так на долине тает лед,

Лучом полудня пораженный.

«Ты вразумил меня, герой,—

Со вздохом голова сказала,—

Твоя десница доказала,

Что я виновен пред тобой;

Отныне я тебе послушен;

Но, витязь, будь великодушен!

Достоин плача жребий мой.

И я был витязь удалой!

В кровавых битвах супостата

Себе я равного не зрел;

Счастлив, когда бы не имел

Соперником меньшого брата!

Коварный, злобный Черномор,

Ты, ты всех бед моих виною!

Семейства нашего позор,

Рожденный карлой, с бородою,

Мой дивный рост от юных дней

Не мог он без досады видеть

И стал за то в душе своей

Меня, жестокий, ненавидеть.

Я был всегда немного прост,

Хотя высок; а сей несчастный,

Имея самый глупый рост,

Умен как бес — и зол ужасно.

Притом же, знай, к моей беде,

В его чудесной бороде

Таится сила роковая,

И, всё на свете презирая,—

Доколе борода цела —

Изменник не страшится зла.

Вот он однажды с видом дружбы

«Послушай,— хитро мне сказал,—

Не откажись от важной службы:

Я в черных книгах отыскал,

Что за восточными горами

На тихих моря берегах,

В глухом подвале, под замками

Хранится меч — и что же? страх!

Я разобрал во тьме волшебной,

Что волею судьбы враждебной

Сей меч известен будет нам;

Что нас он обои?х погубит:

Мне бороду мою отрубит,

Тебе главу; суди же сам,

Сколь важно нам приобретенье

Сего созданья злых духов!»

— «Ну, что же? где тут затрудненье? —

Сказал я карле,— я готов;

Иду, хоть за пределы света».

И