дерзнул бы в этот миг,

О странник! буре улыбаться? —

«Ты отгадал!..» Я сердцем с ней

Желал бы каждый миг сливаться;

Желал бы в бой стихий вмешаться!..

Но нет, — и громче, и сильней

Святой призыв с другого света,

Слова погибшего поэта

Теперь звучат в душе моей!

Вскоре из глаз поэта исчезают берега, с которых низвергаются в море воды семиустного Дуная.

Как стар сей шумный Истр! чела его морщины

Седых веков скрывают рой:

Во мгле их Дария мелькает челн немой,

Мелькают и орлы Трояновой дружины.

Скажи, сафирный бог, над брегом ли твоим,

По дебрям и горам, сквозь бор необозримый,

Средь тучи варваров, на этот вечный Рим

Летел Сатурн неотразимый? —

Не ты ль спирал свой быстрый бег

Народов с бурными волнами,

И твой ли в их крови не растопился брег,

Племен бесчисленных усеянный костями?

Хотите ль знать, зачем, куда

И из какой глуши далекой

Неслась их бурная чреда,

Как лавы огненной потоки?

— Спросите вы, зачем к садам,

К богатым нивам и лугам

По ветру саван свой летучий

Мчат саранчи голодной тучи: —

Спросите молнию, куда она летит,

Откуда ураган крушительный бежит,

Зачем кочует вал ревучий!

Следует идиллическая, немного бледная картина народа кочующего; размышления при виде развалин Венецианского замка имеют ту невыгоду, что напоминают некоторые строфы из четвертой песни «Чильд-Гарольда», строфы, слишком сильно врезанные в наше воображение. Но вскоре поэт снова одушевляется.

Улегся ветер; вод стекло

Ясней небес лазурных блещет;

Повисший парус наш, как лебедя крыло,

Свинцом охотника пронзенное, трепещет.

Но что за гул?.. как гром глухой,

Над тихим морем он раздался:

То грохот пушки заревой,

Из русской Варны он примчался!

О радость! завтра мы узрим

Страну поклонников пророка;

Под небом вечно голубым

Упьемся воздухом твоим,

Земля роскошного Востока!

И в темных миртовых садах,

Фонтанов мраморных при медленном журчанье

При соблазнительных луны твоей лучах,

В твоем, о юная невольница, лобзанье

Цветов родной твоей страны,

Живых восточных роз отведаем дыханье

И жар, и свежесть их весны!..

Элегия «Гебеджинские развалины», по мнению нашему, лучшая изо всех. В ней обнаруживается необыкновенное искусство в описаниях, яркость в выражениях и сила в мыслях. Пользуясь нам данным позволением, выписываем бо́льшую часть этой элегии.

Столбов, поникнувших седыми головами,

Столбов у Тленности угрюмой на часах,

Стоящих пасмурно над падшими столбами —

Повсюду сумрачный Дедал в моих очах!

……………

……………

……………

Дружины мертвецов гранитных!

Не вы ли стражи тех столбов,

На коих чудеса веков,

Искусств и знаний первобытных

Рукою Сифовых начертаны сынов?..

Как знать, и здесь былой порою,

Творенья, может быть, весною,

Род человеческий без умолку жужжал —

В те времена, как наших башен

Главою отрок достигал,

И мамонта, могуч и страшен,

На битву равную охотник вызывал!

Быть может, некогда и в этом запустенье

Гигантской роскоши лилось обвороженье:

Вздымались портики близ кедровых палат,

Кругом висячие сады благоухали,

Теснились медные чудовища у врат,

И мрамор золотом расписанных аркад

Слоны гранитные хребтами подпирали!

И здесь огромных башен лес,

До вековых переворотов,

Пронзал, быть может, свод небес,

И пена горных струй, средь пальмовых древес,

Из пасти бронзовых сверкала бегемотов!

И здесь на жертвенную кровь,

Быть может, мирными венчанные цветами,

Колоссы яшмовых богов

Глядели весело алмазными очами…

Так, так! подлунного величия звездой

И сей Ничтожества был озарен объедок, —

Парил умов надменных рой,

Цвела любовь… и напоследок —

Повсюду смерть, повсюду прах

В печальных странника очах!

Лишь ты, Армида красотою,

Над сей могилой вековою,

Природа-мать, лишь ты одна

Души магической полна!

Какою роскошью чудесной

Сей град развалин неизвестный

Повсюду богатит она!

Взгляните: этот столб, Гигант окаменелый,

Как в поле колос переспелый,

К земле он древнею склонился головой;

Но с ним, недвинутый годами,

Сосед, увенчанный цветами,

Гирляндой связан молодой;

Но с головы его маститой

Кудрей зеленых вьется рой,

И плащ из листьев шелковитый

Колышет ветр на нем лесной!

Вот столб другой: на дерн кудрявый,

Как труп он рухнулся безглавый;

Но по зияющим развалины рубцам

Играет свежий плющ и вьется мирт душистый,

И великана корень мшистый

Корзиной вешним стал цветам!

И вместо рухнувшей громады

Уж юный тополь нежит взгляды,

И тихо всё… лишь соловей,

Как сердце, полное — то безнадежной муки,

То чудной радости — с густых его ветвей

Свои льет пламенные звуки…