Сайт продается, подробности: whatsapp telegram
Скачать:PDFTXT
Критика и публицистика

бедного изгнанника, а с живостию заступается за него.

И ты ль тюремный вопль, о странник! назовешь

Ласкательством души уничиженной?

Нет, сам терновою стезею ты идешь,

Слепой судьбы проклятьем пораженный!..

Подобно мне (Овидию), ты сир и одинок меж всех,

И знаешь сам хлад жизни без отрады;

Огнь сердца без тепла, и без веселья смех,

И плач без слез, и слезы без услады!

Песнь, которую поэт влагает в уста Назоновой тени, имела бы более достоинства, если бы г. Тепляков более соображался с характером Овидия, так искренно обнаруженным в его плаче. Он не сказал бы, что при набегах гетов и бессов поэт Радостно на смертный мчался бой.

Овидий добродушно признается, что он и смолоду не был охотник до войны, что тяжело ему под старость покрывать седину свою шлемом и трепетной рукою хвататься за меч при первой вести о набеге (см. Trist. Lib. IV. El. 1).

Элегия «Томис» оканчивается прекрасными стихами:

«Не буря ль это, кормчий мой?

Уж через мачты море хлещет,

И пред чудовищной волной,

Как пред тираном раб немой,

Корабль твой гнется и трепещет!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Вели стрелять! быть может, нас

Какой-нибудь в сей страшный час

Корабль услышит отдаленный!»

И грянул знак… и все молчит,

Лишь море бьется и кипит,

Как тигр бросаясь разъяренный;

Лишь ветра свист, лишь бури вой,

Лишь с неба голос громовой

Толпе ответствует смятенной.

«Мой кормчий, как твой бледен лик!»

— Не ты ль дерзнул бы в этот миг,

О странник! буре улыбаться?

«Ты отгадал!..» Я сердцем с ней

Желал бы каждый миг сливаться;

Желал бы в бой стихий вмешаться!..

Но нет, — и громче, и сильней

Святой призыв с другого света,

Слова погибшего поэта

Теперь звучат в душе моей!

Вскоре из глаз поэта исчезают берега, с которых низвергаются в море воды семиустного Дуная.

Как стар сей шумный Истр! чела его морщины

Седых веков скрывают рой

Во мгле их Дария мелькает челн немой,

Мелькают и орлы Трояновой дружины

Скажи, сафирный бог, над брегом ли твоим,

По дебрям и горам, сквозь бор необозримый,

Средь тучи варваров, на этот вечный Рим

Летел Сатурн неотразимый?

Не ты ль спирал свой быстрый бег

Народов с бурными волнами.

И твой ли в их крови не растопился брег,

Племен бесчисленных усеянный костями?

Хотите ль знать, зачем, куда,

И из какой глуши далекой

Неслась их бурная чреда,

Как лавы огненной потоки?

— Спросите вы, зачем к садам,

К богатым нивам и лугам

По ветру саван свой летучий

Мчат саранчи голодной тучи;

Спросите молнию, куда она летит,

Откуда ураган крушительный бежит,

Зачем кочует вал ревучий!

Следует идиллическая, немного бледная картина народа кочующего; размышления при виде развалин Венецианского замка имеют ту невыгоду, что напоминают некоторые строфы из четвертой песни «Чильд-Гарольда», строфы, слишком сильно врезанные в наше воображение. Но вскоре поэт снова одушевляется.

Улегся ветер; вод стекло

Ясней небес лазурных блещет;

Повисший парус наш, как лебедя крыло,

Свинцом охотника пронзенное, трепещет.

Но что за гул? как гром глухой,

Над тихим морем он раздался:

То грохот пушки заревой,

Из русской Варны он примчался!

О радость! завтра мы узрим

Страну поклонников пророка;

Под небом вечно голубым

Упьемся воздухом твоим,

Земля роскошного Востока!

И в темных миртовых садах,

Фонтанов мраморных при медленном журчанье

При соблазнительных луны твоей лучах,

В твоем, о юная невольница, лобзанье

Цветов родной твоей страны,

Живых восточных роз отведаем дыханье

И жар, и свежесть их весны!..

Элегия «Гебеджинские развалины», по мнению нашему, лучшая изо всех. В ней обнаруживается необыкновенное искусство в описаниях, яркость в выражениях и сила в мыслях. Пользуясь нам данным позволением, выписываем большую часть этой элегии.

Столбов, поникнувших седыми головами,

Столбов у Тленности угрюмой на часах,

Стоящих пасмурно над падшими столбами

Повсюду сумрачный Дедал в моих очах!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дружины мертвецов гранитных!

Не вы ли стражи тех столбов,

На коих чудеса веков,

Искусств и знаний первобытных

Рукою Сифовых начертаны сынов?..

Как знать, и здесь былой порою

Творенья, может быть, весною,

Род человеческий без умолку жужжал

В те времена, как наших башен

Главою отрок достигал,

И мамонта, могуч и страшен,

На битву равную охотник вызывал!

Быть может, некогда и в этом запустенье

Гигантской роскоши лилось обвороженье:

Вздымались портики близ кедровых палат,

Кругом висячие сады благоухали,

Теснились медные чудовища у врат,

И мрамор золотом расписанных аркад

Слоны гранитные хребтами подпирали!

И здесь огромных башен лес,

До вековых переворотов,

Пронзал, быть может, свод небес,

И пена горных струй, средь пальмовых древес,

Из пасти бронзовых сверкала бегемотов!

И здесь на жертвенную кровь,

Быть может, мирными венчанные цветами,

Колоссы яшмовых богов

Глядели весело алмазными очами…

Так, так! подлунного величия звездой

И сей Ничтожества был озарен объедок,

Парил умов надменных рой,

Цвела любовь… и напоследок

Повсюду смерть, повсюду прах

В печальных странника очах!

Лишь ты, Армида, красотою,

Над сей могилой вековою,

Природа-мать, лишь ты одна

Души магической полна!

Какою роскошью чудесной

Сей град развалин неизвестный

Повсюду богатит она!

Взгляните: этот столб, Гигант окаменелый,

Как в поле колос переспелый,

К земле он древнею склонился головой;

Но с ним, недвинутый годами,

Сосед, увенчанный цветами,

Гирляндой связан молодой;

Но с головы его маститой

Кудрей зеленых вьется рой,

И плащ из листьев шелковитый

Колышет ветр на нем лесной!

Вот столб другой: на дерн кудрявый,

Как труп он рухнулся безглавый;

Но по зияющим развалины рубцам

Играет свежий плющ и вьется мирт душистый,

И великана корень мшистый

Корзиной вешним стал цветам!

И вместо рухнувшей громады

Уж юный тополь нежит взгляды,

И тихо все… лишь соловей,

Как сердце, полное — то безнадежной муки,

То чудной радости — с густых его ветвей

Свои льет пламенные звуки…

Лишь посреди седых столбов,

Хаоса диких трав, обломков и цветов,

Вечерним золотом облитых,

Семейство ящериц от странника бежит,

И в камнях, зелени узорами обвитых,

Кустами дальними шумит!..

Иероглифы вековые,

Былого мира мавзолей!

Меж вами и душой моей,

Скажите, что за симпатия?

Нет! вы не мертвая Ничтожества строка:

Ваш прахурок судьбы тщеславию потомков;

Живей ли гордый лавр сих дребезгов цветка?

О дайте ж, дайте для венка

Мне листьев с мертвых сих обломков!

Остатки Древности святой,

Когда безмолвно я над вами

Парю крылатою мечтой

Века сменяются веками,

Как волны моря, предо мной!

И с великанами былыми

Тогда я будто как с родными,

И неземного бытия

Призыв блаженный слышу я!

Но день погас, а я душою

К сим камням будто пригвожден,

И вот уж яхонтовой мглою

Оделся вечный небосклон.

По морю синего эфира,

Как челн мистического мира,

Царица ночи поплыла,

И на чудесные громады

Свои опаловые взгляды,

Сквозь тень лесную, навела.

Рубины звезд над нею блещут

И меж столбов седых трепещут;

И, будто движа их, встают

Из-под земли былого дети

И мертвый град свой узнают,

Паря во мгле тысячелетий…

Зверей и птиц ночных приют,

Давно минувшего зерцало,

Ничтожных дребезгов твоих

Для градов наших бы достало!

К обломкам гордых зданий сих,

О Альнаскары! приступите,

Свои им грезы расскажите,

Откройте им: богов земных

О чем тщеславие хлопочет?

Чего докучливый от них

Народов муравейник хочет?..

Ты прав, божественный певец:

Века веков лишь повторенье!

Сперва — свободы обольщенье,

Гремушки славы наконец;

За славой — роскоши потоки,

Богатства с золотым ярмом,

Потом — изящные пороки,

Глухое варварство потом!..

Это прекрасно! Энергия последних стихов удивительна!

Остальные элегии (между коими шестая весьма замечательна) заключают в себе недостатки и красоты, уже нами указанные: силу выражения, переходящую часто в надутость, яркость описания, затемненную иногда неточностию. Вообще главные достоинства «Фракийских элегий»: блеск и энергия; главные недостатки: напыщенность и однообразие.

К «Фракийским элегиям» присовокуплены разные мелкие стихотворения, имеющие неоспоримое достоинство: везде гармония, везде мысли, изредка истина чувств. Если бы г. Тепляков ничего другого не написал, кроме элегии «Одиночество» и станса «Любовь и Ненависть», то и тут занял бы он почетное место между нашими поэтами. Заключим разбор, выписав стихотворение, которым заключается и книга г. Теплякова.

Одиночество

I

В лесу осенний ветр и стонет и дрожит;

По морю темному ревучий вал кочует;

Уныло крупный дождь в окно мое стучит;

Раздумье тяжкое мечты мои волнует.

II

Мне грустно! догорел камин трескучий мой;

Последний красный блеск над угольями вьется;

Мне грустно! тусклый день уж гаснет надо мной;

Уж с неба темного туманный вечер льется.

III

Как сладко он для двух супругов пролетит,

В кругу, где бабушка внучат своих ласкает;

У кресел дедовских красавица сидит

И былям старины, работая, внимает!

IV

Мечта докучная! зачем перед тобой

Супругов долгие лобзанья пламенеют?

Что в том, как их сердца, под ризою ночной,

Средь ненасытных ласк, в палящей неге млеют!

V

Меж тем как он кипит, мой одинокий ум!

Как сердце сирое, облившись кровью, рвется,

Когда душа моя, средь вихря горьких дум,

Над их мучительно завидной долей вьется!

VI

Но если для меня безвестный уголок

Не создан, темными дубами осененный,

Подруга милая и яркий камелек,

В часы осенних бурь друзьями окруженный,

VII

О жар святых молитв, зажгись в душе моей!

Луч веры пламенной, блесни в ее пустыне;

Пролейся в грудь мою, целительный елей:

Пусть сны вчерашние не мучат сердца ныне!

VIII

Пусть, упоенная надеждой неземной,

С душой всемирною моя соединится;

Пускай сей мрачный дол исчезнет предо мной;

Осенний в окна ветр, бушуя, не стучится.

IX

О, пусть превыше звезд мой вознесется дух,

Туда, где взор творца их сонмы зажигает!

В мирах надсолнечных пускай мой жадный слух

Органам ангелов, восторженный, внимает…

Х

Пусть я увижу их в безмолвии святом,

Пред троном вечного, коленопреклоненных;

Прочту символы тайн, пылающих на нем,

И юным первенцам творенья откровенных…

XI

Пусть Соломоновой премудрости звезда

Блеснет душе моей в безоблачном эфире;

Поправ земную грусть, быть может, я тогда

Не буду тосковать о друге в здешнем мире!..

1 Отпечатаны и на днях поступят в продажу. (Прим. Пушкина.)

АНЕКДОТЫ

I

На Потемкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, множество накопилось бумаг, требовавших немедленного его разрешения; но никто не смел к нему войти с докладом. Молодой чиновник, по имени Петушков, подслушав толки, вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошел прямо в кабинет. Потемкин сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин молча взял перо и подписал их одну за другою.

Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом: «Подписал!..» Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют: «Молодец! нечего сказать». Но кто-то всматривается в подпись — и что же? на всех бумагах вместо: князь Потемкин подписано: Петушков, Петушков, Петушков…

II

Надменный в сношениях своих с вельможами, Потемкин был снисходителен к низшим. Однажды ночью он проснулся и начал звонить. Никто не шел. Потемкин соскочил с постели, отворил дверь и увидел ординарца своего, спящего в креслах. Потемкин сбросил с себя туфли и босой прошел в переднюю тихонько, чтоб не разбудить молодого офицера.

III

Молодой Ш. как-то напроказил. Князь Б. собирался пожаловаться на него самой государыне. Родня перепугалась. Кинулись к князю Потемкину, прося его заступиться за молодого человека.

Скачать:PDFTXT

бедного изгнанника, а с живостию заступается за него. И ты ль тюремный вопль, о странник! назовешь Ласкательством души уничиженной? Нет, сам терновою стезею ты идешь, Слепой судьбы проклятьем пораженный!.. Подобно