выронить.

Табакерка покатилася

И о шпору вдруг ударилась

Громобуря, крепко спавшего,

Загремела, раздвоилася,

Отлетела в разны стороны…

Храбрый воин пробуждается,

Озирает всё собрание…

Между тем табак рассыпался,

К носу рыцаря подъемлется,

И чихнул герой с досадою,

Так что своды потрясаются,

Окны все дрожат и сыплются,

И на петлях двери хлопают…

Пробуждается собрание!

«Что тут думать, – закричал герой: —

Царь! Бова тебе не надобен,

Ну, и к чорту королевича!

Решено: ему в живых не быть.

После, братцы, вы рассудите,

Как с ним надобно разделаться».

Тем и кончил: храбры воины

Речи любят лаконически.

«Ладно! мы тебя послушаем, —

Царь промолвил, потянувшися, —

Завтра, други, мы увидимся.

А теперь ступайте все домой».

Оплошал Дадон отсрочкою.

Не твердил он верно в азбуке:

Не откладывай до завтрого,

Что сегодня можешь выполнить.

Разошлися все придворные.

Ночь меж тем уже сгущалася,

Царь Дадон в постелю царскую

Вместе с милой лег супругою,

С несравненной Милитрисою,

Но спиной оборотился к ней:

В эту ночь его величеству

Не играть, а спать хотелося.

Милитрисина служаночка,

Зоя, молодая девица,

Ангел станом, взором, личиком,

Белой ручкой, нежной ножкою,

С госпожи сняв платье шелково,

Юбку, чепчик, ленты, кружева,

Всё под ключ в комоде спрятала

И пошла тихонько в девичью.

Там она сама разделася,

Подняла с трудом окошечко

И легла в постель пуховую,

Ожидая друга милого,

Светозара, пажа царского:

К темной ночке обещался он

Из окна прыгнуть к ней в комнату.

Ждет, пождет девица красная:

Нет, как нет всё друга милого.

Чу! бьет полночь – что же Зоинька?

Видит – входят к ней в окошечко…

Кто же? друг ли сердца нежного?

Нет! совсем не то, читатели!

Видит тень иль призрак старого

Венценосца, с длинной шапкою,

В балахоне вместо мантии,

Опоясанный мочалкою,

Вид невинный, взор навыкате

Рот разинут, зубы скалятся,

Уши длинные, ослиные

Над плечами громко хлопают;

Зоя видит и со трепетом

Узнает она, читатели,

Бендокира Слабоумного.

Трепетна, смятенья полная.

Стала на колени Зоинька,

Съединила ручку с ручкою,

Потупила очи ясные

Прочитала скорым шопотом

То, что ввек не мог я выучить:

Отче наш и Богородице,

И тихохонько промолвила:

«Что я вижу? Боже! Господи…

О Никола! Савва мученик!

Осените беззащитную.

Ты ли это, царь наш батюшка?

Отчего, скажи, оставил ты

Ныне царствие небесное?»

Глупым смехом осветившися,

Тень рекла прекрасной Зоиньке:

«Зоя, Зоя, не страшись, мой свет,

Не пугать тебя мне хочется,

Не на то сюда явился я

С того света привидением. —

Весело пугать живых людей,

Но могу ли веселиться я,

Естьли сына Бендокирова,

Милого Бову царевича,

На костре изжарят завтра же?»

Бедный царь заплакал жалобно.

Больно стало доброй девушке.

«Чем могу, скажи, помочь тебе.

Я во всем тебе покорствую».

– «Вот что хочется мне, Зоинька!

Из темницы сына выручи,

И сама в жилище мрачное

Сядь на место королевича,

Пострадай ты за невинного.

Поклонюсь тебе низехонько

И скажу: спасибо, Зоинька!»

Зоинька тут призадумалась:

За спасибо в темну яму сесть!

Это жестко ей казалося.

Но, имея чувства нежные,

Зоя втайне согласилася

На такое предложение.

Так, ты прав, оракул Франции,

Говоря, что жены, слабые

Против стрел Эрота юного,

Все имеют душу добрую,

Сердце нежно непритворное.

«Но скажи, о царь возлюбленный!

Зоя молвила покойнику: —

Как могу (ну, посуди ты сам)

Пронестись в темницу мрачную,

Где горюет твой любезный сын?

Пятьдесят отборных воинов

Днем и ночью стерегут его.

Мне ли, слабой робкой женщине,

Обмануть их очи зоркие?»

«Будь покойна, случай найдется,

Поклянись лишь только милая,

Не отвергнуть сего случая,

Если сам тебе представится».

«Я клянусь!» – сказала девица.

Вмиг исчезло привидение,

Из окошка быстро вылетев

Воздыхая тихо Зоинька

Опустила тут окошечко

И в постеле успокоившись

Скоро, скоро сном забылася.

К Батюшкову

Философ резвый и пиит,

Парнасский счастливый ленивец,

Харит изнеженный любимец,

Наперсник милых Аонид,

Почто на арфе златострунной

Умолкнул, радости певец?

Ужель и ты, мечтатель юный,

Расстался с Фебом наконец?

Уже с венком из роз душистых.

Меж кудрей вьющихся, златых,

Под тенью тополов ветвистых,

В кругу красавиц молодых,

Заздравным не стучишь фиалом,

Любовь и Вакха не поешь,

Довольный счастливым началом.

Цветов Парнасских вновь не рвешь;

Не слышен наш Парни Российской!..

Пой, юноша – Певец Тиисской

В тебя влиял свой нежный дух.

С тобою твой прелестный друг,

Лилета, красных дней отрада:

Певцу любви любовь награда.

Настрой же лиру. По струнам

Летай игривыми перстами,

Как вешний Зефир по цветам,

И сладострастными стихами,

И тихим шепотом любви

Лилету в свой шалаш зови.

И звезд ночных при бледном свете,

Плывущих в дальней вышине,

В уединенном кабинете,

Волшебной внемля тишине,

Слезами счастья грудь прекрасной,

Счастливец милый, орошай;

Но, упоен любовью страстной,

И нежных муз не забывай;

Любви нет боле счастья в мире:

Люби – и пой ее на лире.

Когда ж к тебе в досужный час

Друзья, знакомые сберутся,

И вины пенные польются,

От плена с треском свободясь:

Описывай в стихах игривых

Веселье, шум гостей болтливых

Вокруг накрытого стола,

Стакан, кипящий пеной белой,

И стук блестящего стекла.

И гости дружно стих веселый,

Бокал в бокал ударя в лад,

Нестройным хором повторят.

Поэт! В твоей предметы воле,

Во звучны струны смело грянь,

С Жуковским пой кроваву брань

И грозну смерть на ратном поле.

И ты в строях ее встречал,

И ты, постигнутый судьбою,

Как Росс, питомцем славы пал!

Ты пал, и хладною косою

Едва скошенный не увял!..[4]

Иль, вдохновенный Ювеналом.

Вооружись сатиры жалом,

Подчас прими ее свисток,

Рази, осмеивай порок,

Шутя, показывай смешное

И, естьли можно, нас исправь.

Но Тредьяковского оставь

В столь часто рушимом покое.

Увы! довольно без него

Найдем бессмысленных поэтов,

Довольно в мире есть предметов,

Пера достойных твоего!

Но что!.. цевницею моею,

Безвестный в мире сем поэт,

Я песни продолжать не смею.

Прости – но помни мой совет:

Доколе музами любимый,

Ты Пиэрид горишь огнем,

Доколь, сражен стрелой незримой,

В подземный ты не снидешь дом,

Мирские забывай печали,

Играй: тебя младой Назон,

Эрот и Грации венчали.

А лиру строил Аполлон.

Эпиграмма

(Подражание французскому)

Супругою твоей я так пленился,

Что естьли б три в удел достались мне,

Подобные во всем твоей жене,

То даром двух я б отдал сатане

Чтоб третью лишь принять он согласился.

К Н. Г. Ломоносову

И ты, любезный друг, оставил

Надежну пристань тишины,

Челнок свой весело направил

По влаге бурной глубины:

Судьба на руль уже склонилась,

Спокойно светят небеса,

Ладья крылатая пустилась —

Расправит счастье паруса.

Дай бог, чтоб грозной непогоды

Вблизи ты ужас не видал,

Чтоб бурный вихорь не вздувал

Пред челноком шумящи воды!

Дай бог, под вечер к берегам

Тебе пристать благополучно

И отдохнуть спокойно там

С любовью, дружбой неразлучно!

Нет! ты не можешь их забыть!

Но что! Не скоро, может быть,

Увижусь я, мой друг, с тобою

Укромной хаты в тишине;

За чашей пунша круговою

Подчас воспомнишь обо мне:

Когда ж пойду на новоселье

(Заснуть ведь общий всем удел),

Скажи: «дай бог ему веселье!

Он в жизни хоть любить умел».

На Рыбушкина

Бывало, прежних лет герой,

Окончив славну брань с противной стороной,

Повесит меч войны средь отческия кущи:

А трагик наш Бурун, скончав чернильный бой,

Повесил уши.

Воспоминания в Царском селе

Навис покров угрюмой нощи

На своде дремлющих небес;

В безмолвной тишине почили дол и рощи,

В седом тумане дальний лес;

Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,

Чуть дышет ветерок, уснувший на листах,

И тихая луна, как лебедь величавый,

Плывет в сребристых облаках.

Плывет – и бледными лучами

Предметы осветила вкруг.

Алеи древних лип открылись пред очами,

Проглянули и холм и луг;

Здесь, вижу, с тополом сплелась младая ива

И отразилася в кристале зыбких вод;

Царицей средь полей лился горделива

В роскошной красоте цветет.

С холмов кремнистых водопады

Стекают бисерной рекой,

Там в тихом озере плескаются наяды

Его ленивою волной;

А там в безмолвии огромные чертоги,

На своды опершись, несутся к облакам.

Не здесь ли мирны дни вели земные боги?

Не се ль Минервы Росской храм?

Не се ль Элизиум полнощный,

Прекрасный Царско-сельской сад,

Где, льва сразив, почил орел России мощный

На лоне мира и отрад?

Увы! промчалися те времена златые,

Когда под скипетром великия жены

Венчалась славою счастливая Россия,

Цветя под кровом тишины!

Здесь каждый шаг в душе рождает

Воспоминанья прежних лет;

Воззрев вокруг себя, со вздохом Росс вещает:

«Исчезло всё, Великой нет!»

И в думу углублен, над злачными брегами

Сидит в безмолвии, склоняя ветрам слух.

Протекшие лета мелькают пред очами,

И в тихом восхищеньи дух.

Он видит, окружен волнами,

Над твердой, мшистою скалой

Вознесся памятник. Ширяяся крылами.

Над ним сидит орел младой.

И цепи тяжкие, и стрелы громовые

Вкруг грозного столпа трикраты обвились;

Кругом подножия, шумя, валы седые

В блестящей пене улеглись.

В тени густой угрюмых сосен

Воздвигся памятник простой.

О, сколь он для тебя, Кагульской брег, поносен!

И славен родине драгой!

Бессмертны вы вовек, о Росски исполины,

В боях воспитанны средь бранных непогод!

О вас, сподвижники, друзья Екатерины,

Пройдет молва из рода в род.

О громкий век военных споров,

Свидетель славы Россиян!

Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,

Потомки грозные Славян,

Перуном Зевсовым победу похищали;

Их смелым подвигам страшась дивился мир;

Державин и Петров Героям песнь бряцали

Струнами громозвучных лир.

И ты промчался, незабвенный!

И вскоре новый век узрел

И брани новые, и ужасы военны;

Страдать – есть смертного удел.

Блеснул кровавый меч в неукротимой длани

Коварством, дерзостью венчанного царя;

Восстал вселенной бич – и вскоре лютой брани

Зарделась грозная заря.

И быстрым понеслись потоком

Враги на русские поля.

Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,

Дымится кровию земля;

И селы мирные, и грады в мгле пылают,

И небо заревом оделося вокруг,

Леса дремучие бегущих укрывают,

И праздный в поле ржавит плуг.

Идут – их силе нет препоны,

Всё рушат, всё свергают в прах,

И тени бледные погибших чад Беллоны,

В воздушных съединясь полках,

В могилу мрачную нисходят непрестанно,

Иль бродят по лесам в безмолвии ночи…

Но клики раздались!.. идут в дали туманной! —

Звучат кольчуги и мечи!..

Страшись, о рать иноплеменных!

России двинулись сыны;

Восстал и стар и млад: летят на дерзновенных

Сердца их мщеньем возжены.

Вострепещи, тиран! уж близок час паденья!

Ты в каждом ратнике узришь Богатыря.

Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья

За веру, за царя.

Ретивы кони бранью пышут,

Усеян ратниками дол,

За строем строй течет, все местью, славой дышут,

Восторг во грудь их перешел.

Летят на грозный пир; мечам добычи ищут,

И се – пылает брань; на холмах гром гремит,

В сгущенном воздухе с мечами стрелы свищут,

И брызжет кровь на щит.

Сразились. – Русской – победитель!

И вспять бежит надменный Галл;

Но сильного в боях небесный Вседержитель

Лучем последним увенчал,

Не здесь его сразил воитель поседелый;

О Бородинские кровавые поля!

Не вы неистовству и гордости пределы!

Увы! на башнях Галл кремля!..

Края Москвы, края родные,

Где на заре цветущих лет

Часы беспечности я тратил золотые,

Не зная горестей и бед,

И вы их видели, врагов моей отчизны!

И вас багрила кровь и пламень пожирал!

И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;

Вотще лишь гневом дух пылал!..

Где ты, краса Москвы стоглавой,

Родимой прелесть стороны?

Где прежде взору град являлся величавый,

Развалины теперь одни;

Москва, сколь Русскому твой зрак унылый страшен!

Исчезли здания вельможей и царей,

Всё пламень истребил. Венцы затмились башен,

Чертоги пали богачей.

И там, где роскошь обитала

В сенистых рощах и садах,

Где мирт благоухал, и липа трепетала,

Там ныне угли, пепел, прах.

В часы безмолвные прекрасной, летней нощи

Веселье шумное туда не полетит,

Не блещут уж в огнях брега и светлы рощи:

Всё мертво, всё молчит.

Утешься, мать градов России,

Воззри на гибель пришлеца.

Отяготела днесь на их надменны выи

Десница мстящая Творца.

Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,

Их кровь не престает в снегах реками течь;

Бегут – и в тьме ночной их глад и смерть сретают,

А с тыла гонит Россов меч.

О вы, которых трепетали

Европы сильны племена,

О Галлы хищные! и вы в могилы пали. —

О страх! о грозны времена!

Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,

Презревший правды глас и веру, и закон,

В гордыне возмечтав мечем низвергнуть троны?

Исчез, как утром страшный сон!

В Париже Росс! – где факел мщенья?

Поникни, Галлия, главой.

Но что я зрю? Герой с улыбкой примиренья

Грядет с оливою златой.

Еще военный гром грохочет в отдаленьи,

Москва в унынии, как степь в полнощной мгле,

А он – несет врагу не гибель, но спасенье

И благотворный мир земле.

Достойный внук Екатерины!

Почто небесных Аонид,

Как наших дней певец, славянской Бард дружины,

Мой дух восторгом не горит?

О, естьли б Аполлон пиитов дар чудесный

Влиял мне ныне в грудь! Тобою восхищен,

На лире б возгремел гармонией небесной

И воссиял во тьме времен.

О Скальд России