Скачать:TXTPDF
Ранние стихотворения, незавершенное, отрывки, наброски

ободрил[108];

И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил;

И славный старец наш, царей певец иззбранный[109],

Крылатым гением и грацией венчанный,

В слезах обнял меня дрожащею рукой

И счастье мне предрек, незнаемое мной.

И ты, природою на песни обреченный!

Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?[110]

Могу ль забыть я час, когда перед тобой

Безмолвный я стоял, и молнийной струей

Душа к возвышенной душе твоей летела

И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, —

Нет, нет! решился я – без страха в трудный путь,

Отважной верою исполнилася грудь.

Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!..

Вы цель мне кажете в туманах отдаленья,

Лечу к безвестному отважною мечтой,

И, мнится, гений ваш промчался надо мной!

Но что? Под грозною парнасскою скалою

Какое зрелище открылось предо мною?

В ужасной темноте пещерной глубины

Вражды и Зависти угрюмые сыны,

Возвышенных творцов зоилы записные

Сидят – Бессмыслицы дружины боевые.[111]

Далеко диких лир несется резкой вой,

Варяжские стихи визжит варягов строй.

Смех общий им ответ; над мрачными толпами

Во мгле два призрака склонилися главами.[112]

Один на груды сел и прозы и стихов —

Тяжелые плоды полунощных трудов,

Усопших од, поэм забвенные могилы!

С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый:

Пред ним растерзанный стенает Тилемах;

Железное перо скрыпит в его перстах

И тянет за собой гекзаметры сухие,

Спондеи жесткие и дактилы тугие.

Ретивой музою прославленный певец,

Гордись – ты Мевия надутый образец!

Но кто другой, в дыму безумного куренья,

Стоит среди толпы друзей непросвещенья?

Торжественной хвалы к нему несется шум:

А он – он рифмою попрал и вкус и ум;

Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,

Завистливый гордец, холодный Сумароков,

Без силы, без огня, с посредственным умом,

Предрассуждениям обязанный венцом

И с Пинда сброшенный, и проклятый Расином?

Ему ли, карлику, тягаться с исполином?

Ему ль оспоривать тот лавровый венец,

В котором возблистал бессмертный наш певец,

Веселье россиян, полунощное диво?..[113]

Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо,

Уж на челе его забвения печать,

Предбудущим векам что мог он передать?

Страшилась грация цинической свирели,

И персты грубые на лире костенели.

Пусть будет Мевием в речах превознесен[114] —

Явится Депрео, исчезнет Шапелен.[115]

И что ж? всегда смешным останется смешное;

Невежду пестует невежество слепое.

Оно сокрыло их во мрачный свой приют;

Там прозу и стихи отважно все куют,

Там все враги наук, все глухи – лишь не немы,

Те слогом Никога печатают поэмы[116],

Одни славянских од громады громоздят,

Другие в бешеных трагедиях хрипят,

Тот, верный своему мятежному союзу,

На сцену возведя зевающую музу[117],

Бессмертных гениев сорвать с Парнаса мнит.

Рука содрогнулась, удар его скользит,

Вотще бросается с завистливым кинжалом,

Куплетом ранен он, низвержен в прах журналом, —

При свистах критики к собратьям он бежит…

И маковый венец[118] Феспису[119] ими свит.

Все, руку положив на том «Телемахиды»,

Клянутся отомстить сотрудников обиды,

Волнуясь восстают неистовой толпой.

Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой!

Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой,

Кто смело просвистал шутливою сатирой,

Кто выражается правдивым языком,

И русской Глупости не хочет бить челом!..

Он враг отечества, он сеятель разврата!

И речи сыплются дождем на супостата.

И вы восстаньте же, парнасские жрецы,

Природой и трудом воспитанны певцы

В счастливой ереси и Вкуса и Ученья,

Разите дерзостных друзей Непросвещенья.

Отмститель гения, друг истины, поэт!

Лиющая с небес и жизнь и вечный свет,

Стрелою гибели десница Аполлона

Сражает наконец ужасного Пифона.

Смотрите: поражен враждебными стрелами,

С потухшим факелом, с недвижными крылами

К вам Озерова дух взывает: други! месть!..[120]

Вам оскорбленный вкус, вам знанья дали весть

Летите на врагов: и Феб и музы с вами!

Разите варваров кровавыми стихами;

Невежество, смирясь, потупит хладный взор,

Спесивых риторов безграмотный собор

Но вижу: возвещать нам истины опасно,

Уж Мевий на меня нахмурился ужасно,

И смертный приговор талантам возгремел.

Гонения терпеть ужель и мой удел?

Что нужды? смело вдаль , дорогою прямою,

Ученью руку дав, поддержанный тобою,

Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин,

Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин?

Пускай беседуют отверженные Феба;

Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.

Их слава – им же стыд; творенья – смех уму;

И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

К МАШЕ

Вчера мне Маша приказала

В куплеты рифмы набросать

И мне в награду обещала

Спасибо в прозе написать.

Спешу исполнить приказанье,

Года не смеют погодить:

Еще семь лет – и обещанье

Ты не исполнишь, может быть.

Вы чинно, молча, сложа руки,

В собраньях будете сидеть

И, жертвуя богине cкуки,

С воксала в маскерад лететь

И уж не вспомните поэта!..

О, Маша, Маша, поспеши —

И за четыре мне куплета

Мою награду напиши!

КУПЛЕТЫ

(НА СЛОВА «С ПОЗВОЛЕНИЯ СКАЗАТЬ»)

С позволения сказать,

Я сердит на вас ужасно,

Нет! – вы просите напрасно;

Не хочу пера марать;

Можно ль честному поэту

Ставить к каждому куплету:

«С позволения сказать»?

С позволения сказать,

Престарелые красотки,

Пересчитывая четки,

Станут взапуски кричать:

«Это что?» – Да это скверно!

Сочинитель песни, верно,

С позволения сказать

С позволения сказать,

Есть над чем и посмеяться;

Надо всем, друзья, признаться,

Глупых можно тьму сыскать

Между дам и между нами,

Даже, даже… меж царями,

С позволения сказать.

С позволения сказать,

Доктор мой кнута достоин,

Хоть он трус, хоть он не воин,

Но уж мастер воевать,

Лечит делом и словами,

Да потом и в гроб пинками,

С позволения сказать.

С позволения сказать,

Моськина, по мне, прекрасна.

Знаю, что она опасна:

Мужу хочется бодать;

Но гусары ведь невинны,

Что у мужа роги длинны,

С позволения сказать.

С позволения сказать,

Много в свете рифмодеев,

Все ученых грамотеев,

Чтобы всякий вздор писать;

Но, в пример и страх Европы,

Многим можно б высечь ‹жопы›,

С позволения сказать.

* * *

Любовь одна – веселье жизни хладной,

Любовь одна – мучение сердец:

Она дарит один лишь миг отрадный,

А горестям не виден и конец.

Стократ блажен, кто в юности прелестной

Сей быстрый миг поймает на лету;

Кто к радостям и неге неизвестной

Стыдливую преклонит красоту!

Но кто любви не жертвовал собою?

Вы, чувствами свободные певцы!

Пред милыми смирялись вы душою,

Вы пели страсть – и гордою рукою

Красавицам несли свои венцы.

Слепой Амур, жестокий и пристрастный,

Вам терния и мирты раздавал;

С пермесскими царицами согласный,

Иным из вас на радость указал;

Других навек печалями связал

И в дар послал огонь любви несчастной.

Наследники Тибулла и Парни!

Вы знаете бесценной жизни сладость;

Как утра луч, сияют ваши дни.

Певцы любви! младую пойте радость,

Склонив уста к пылающим устам,

В объятиях любовниц умирайте;

Стихи любви тихонько воздыхайте!..

Завидовать уже не смею вам.

Певцы любви! вы ведали печали,

И ваши дни по терниям текли;

Вы свой конец с волненьем призывали;

Пришел конец, и в жизненной дали

Не зрели вы минутную забаву;

Но, не нашед блаженства ваших дней,

Вы встретили по крайней мере славу,

И мукою бессмертны вы своей!

Не тот удел судьбою мне назначен:

Под сумрачным навесом облаков,

В глуши долин, в печальной тьме лесов,

Один, один брожу уныл и мрачен.

В вечерний час над озером седым

В тоске, слезах, нередко я стенаю;

Но ропот волн стенаниям моим

И шум дубрав в ответ лишь я внимаю.

Прервется ли души холодный сон,

Поэзии зажжется ль упоенье, —

Родится жар, и тихо стынет он:

Бесплодное проходит вдохновенье.

Пускай она прославится другим,

Один люблю, – он любит и любим!..

Люблю, люблю!… но к ней уж не коснется

Страдальца глас; она не улыбнется

Его стихам небрежным и простым.

К чему мне петь? под кленом полевым

Оставил я пустынному зефиру

Уж навсегда покинутую лиру,

И слабый дар как легкий скрылся дым.

МЕСЯЦ

Зачем из облака выходишь,

Уединенная луна,

И на подушки, сквозь окна,

Сиянье тусклое наводишь?

Явленьем пасмурным своим

Ты будишь грустные мечтанья,

Любви напрасные страданья

И строгим разумом моим

Чуть усыпленные желанья.

Летите прочь, воспоминанья!

Засни, несчастная любовь!

Уж не бывать той ночи вновь,

Когда спокойное сиянье

Твоих таинственных лучей

Сквозь темный завес проницало

И бледно, бледно озаряло

Красу любовницы моей.

Почто, минуты, вы летели

Тогда столь быстрой чередой?

И тени легкие редели

Пред неожиданной зарей?

Зачем ты, месяц, укатился

И в небе светлом утонул?

Зачем луч утренний блеснул?

Зачем я с милою простился?

НА БАБОЛОВСКИЙ ДВОРЕЦ

Прекрасная! пускай восторгом насладится

В объятиях твоих российский полубог.

Что с участью твоей сравнится?

Весь мир у ног его – здесь у твоих он ног.

НА гр. А. К. РАЗУМОВСКОГО[121]

Ax! боже мой, какую

Я слышал весть смешную:

Разумник получил ведь ленту голубую.[122]

– Бог с ним! я недруг никому:

Дай бог и царствие небесное ему.

НАДПИСЬ К БЕСЕДКЕ

С благоговейною душой

Приближься, путник молодой,

Любви к пустынному приюту.

Здесь ею счастлив был я раз —

В восторге сладостном погас,

И время самое для нас

Остановилось на минуту.

НАЕЗДНИКИ

Уж полем всадники спешат,

Дубравы кров покинув зыбкой,

Коней ласкают и смирят

И с гордой шепчутся улыбкой;

Сердца их радостью горят,

Огнем пылают гневны очи;

Лишь ты, воинственный поэт,[123]

Уныл, как сумрак полуночи,

И бледен, как осенний свет.

С главою, мрачно преклоненной,

С укрытой горестью в груди,

Печальной думой увлеченный,

Он едет молча впереди.

«Певец печальный, что с тобою?

Один пред боем ты уныл,

Поник бесстрашною главою,

Бразды и саблю опустил.

Тебя ль мы зрели под мечами

С спокойным, дерзостным челом,

Всегда меж первыми рядами,

Все там, где битвы падал гром?

Ужель, невольник праздной неги,

Отрадней мир твоих полей,

Чем наши бурные набеги

И ночью бранный стук мечей?»

Но медленно певец печальный

Главу и взоры приподнял,

Взглянул угрюмо в сумрак дальный

И вздохом грудь поколебал.

«Глубокий сон в долине бранной;

Одни мы мчимся в тьме ночной.

Предчувствую конец желанный,

Меня зовет последний бой.

Расторгну цепь судьбы жестокой,

Влечу я с братьями в огонь;

Удар падет… – и одинокой

В долину выбежит мой конь

О вы, хранимые судьбами

Для сладостных любви наград;

Любви бесценными слезами

Благословится ль ваш возврат?

Но для певца никто не дышит,

Его настигнет тишина;

Эльвина смерти весть услышит,

И не вздохнет об нем она…

В минуты сладкого спасенья,

О други, вспомните певца,

Его любовь, его мученья

И славу грозного конца».

НА ПУЧКОВУ

Зачем кричишь ты, что ты дева ,

На каждом девственном стихе?

О, вижу я, певица Ева,

Хлопочешь ты о женихе.

НАСЛАЖДЕНЬЕ

В неволе скучной увядает

Едва развитый жизни цвет,

Украдкой младость отлетает,

И след ее – печали след.

С минут бесчувственных рожденья

До нежных юношества лет

Я все не знаю наслажденья,

И счастья в томном сердце нет.

С порога жизни в отдаленье

Нетерпеливо я смотрел:

«Там, там, – мечтал я, – наслажденье!»

Но я за призраком летел.

Златые крылья развивая,

Волшебной нежной красотой

Любовь явилась молодая

И полетела предо мной.

Я вслед… но цели отдаленной,

Но цели милой не достиг!..

Когда ж весельем окриленный

Настанет счастья быстрый миг?

Когда в сияньи возгорится

Светильник тусклый юных дней

И мрачный путь мой озарится

Улыбкой спутницы моей?

ОКНО

Недавно темною порою,

Когда пустынная луна

Текла туманною стезею,

Я видел – дева у окна

Одна задумчиво сидела,

Дышала в тайном страхе грудь,

Она с волнением глядела

На темный под холмами путь.

«Я здесь!» – шепнули торопливо.

И дева трепетной рукой

Окно открыла боязливо…

Луна покрылась темнотой.

«Счастливец! – молвил я с тоскою, —

Тебя веселье ждет одно.

Когда ж вечернею порою

И мне откроется окно

ОСЕННЕЕ УТРО

Поднялся шум; свирелью полевой

Оглашено мое уединенье,

И с милою любви моей мечтой

Последнее исчезло сновиденье.

С небес уже скатилась ночи тень,

Взошла заря, сияет бледный день

А вкруг меня глухое запустенье…

Уж нет ее… я был у берегов,

Где милая ходила в вечер ясный.

Уже нигде не встретил я прекрасной,

Я не нашел нигде ее следов.

Задумчиво бродя в глуши лесов,

Произносил я имя незабвенной;

Я звал ее – лишь глас уединенный

Пустых долин откликнулся вдали.

К ручью пришел, мечтами привлеченный,

Его струи медлительно текли,

Не трепетал в них образ несравненной.

Уж нет ее… до сладостной весны

Простился я с блаженством и с душою.

Уж осени холодною рукою

Главы берез и лип обнажены,

Она шумит в дубравах опустелых,

Там день и ночь кружится мертвый лист,

Стоит туман на нивах пожелтелых,

И слышится мгновенный ветра свист.

Поля, холмы, знакомые дубравы!

Хранители священной тишины!

Свидетели минувших дней забавы!

Забыты вы… до сладостной весны!

ПОГРЕБ

О, сжальтесь надо мною,

Товарищи друзья!

Красоткой молодою

Вконец измучен я.

Невольно я тоскую,

Горька моя судьба,

Несите ж круговую,

Откройте погреба.

Там, там во льду хранится

Бутылок гордый строй,

И портера таится

Бочонок выписной.

Нам Бахус, заикаясь,

К нему покажет путь, —

Пойдемте все, шатаясь,

Под бочками заснуть!

В них сердца утешенье,

Награда для певцов,

И мук любви забвенье,

И жар моих

Скачать:TXTPDF

ободрил[108]; И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил; И славный старец наш, царей певец иззбранный[109], Крылатым гением и грацией венчанный, В слезах обнял меня дрожащею рукой И счастье мне предрек,