последний раз, быть может, я с тобой,

Задумчиво внимая шум дубравный,

Над озером иду рука с рукой.

Где вы, лета беспечности недавней?

С надеждами во цвете юных лет,

Мой милый друг, мы входим в новый свет;

Но там удел назначен нам не равный,

И розно наш оставим в жизни след.

Тебе рукой Фортуны своенравной

Указан путь и счастливый, и славный, —

Моя стезя печальна и темна;

И нежная краса тебе дана.

И нравиться блестящий дар природы,

И быстрый ум, и верный, милый нрав;

Ты сотворен для сладостной свободы,

Для радости, для славы, для забав.

Они пришли, твои златые годы,

Огня любви прелестная пора.

Спеши любить и, счастливый вчера,

Сегодня вновь будь счастлив осторожно;

Амур велит: и завтра, если можно,

Вновь миртами красавицу венчай…

О, скольких слез, предвижу, ты виновник!

Измены друг и ветреный любовник,

Будь верен всем – пленяйся и пленяй.

А мой удел… но пасмурным туманом

Зачем же мне грядущее скрывать?

Увы! нельзя мне вечным жить обманом

И счастья тень, забывшись, обнимать.

Вся жизнь моя – печальный мрак ненастья

Две-три весны, младенцем, может быть,

Я счастлив был, не понимая счастья;

Они прошли, но можно ль их забыть?

Они прошли, и скорбными глазами

Смотря на путь, оставленный навек, —

На краткий путь, усыпанный цветами,

Которым я так весело протек,

Я слезы лью, я трачу век напрасно,

Мучительным желанием горя.

Твоя заря – заря весны прекрасной;

Моя ж, мой друг, – осенняя заря.

Я знал любовь, но не знавал надежды,

Страдал один, в безмолвии любил.

Безумный, сон покинул томны вежды,

Но мрачные я грезы не забыл.

Душа полна невольной, грустной думой:

Мне кажется: на жизненном пиру

Один с тоской явлюсь я, гость угрюмый,

Явлюсь на час – и одинок умру.

И не придет друг сердца незабвенный

В последний миг мой томный взор сомкнуть,

И не придет на холм уединенный

В последний раз с любовию вздохнуть!

Ужель моя пройдет пустынно младость?

Иль мне чужда счастливая любовь?

Ужель умру, не ведая, что радость?

Зачем же жизнь дана мне от богов?

Чего мне ждать? В рядах забытый воин,

Среди толпы затерянный певец,

Каких наград я в будущем достоин

И счастия какой возьму венец?

Но что?… Стыжусь!… Нет, ропот – униженье.

Нет, праведно богов определенье!

Ужель лишь мне не ведать ясных дней?

Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,

И в жизни сей мне будет утешенье:

Мой скромный дар и счастие друзей.

В АЛЬБОМ

Пройдет любовь, умрут желанья;

Разлучит нас холодный свет;

Кто вспомнит тайные свиданья,

Мечты, восторги прежних лет?…

Позволь в листах воспоминанья

Оставить им минутный след.

В АЛЬБОМ ИЛЛИЧЕВСКОМУ

Мой друг! неславный я поэт,

Хоть христианин православный.

Душа бессмертна, слова нет,

Моим стихам удел неравный —

И песни Музы своенравной,

Забавы резвых, юных лет,

Погибнут смертию забавной,

И нас не тронет здешний свет!

Ах! ведает мой добрый гений,

Что предпочел бы я скорей

Бессмертию души моей

Бессмертие своих творений.

Не властны мы в судьбе своей,

По крайней мере, нет сомненья,

Сей плод небрежный вдохновенья,

Без подписи, в твоих руках

На скромных дружества листках

Уйдет от общего забвенья…

Но пусть напрасен будет труд,

Твоею дружбой оживленный —

Мои стихи пускай умрут —

Глас сердца, чувства неизменны

Наверно их переживут!

ТОВАРИЩАМ

Промчались годы заточенья

Недолго, мирные друзья,

Нам видеть кров уединенья

И Царскосельские поля.

Разлука ждет нас у порогу,

Зовет нас дальний света шум,

И каждый смотрит на дорогу

С волненьем гордых, юных дум.

Иной, под кивер спрятав ум,

Уже в воинственном наряде

Гусарской саблею махнул —

В крещенской утренней прохладе

Красиво мерзнет на параде,

А греться едет в караул;

Другой, рожденный быть вельможей,

Не честь, а почести любя,

У плута знатного в прихожей

Покорным плутом зрит себя;

Лишь я, судьбе во всем послушный,

Счастливой лени верный сын,

Душой беспечный, равнодушный,

Я тихо задремал один…

Равны мне писари, уланы,

Равны Законы, кивера,

Не рвусь я грудью в капитаны

И не ползу в ассесора:

Друзья! немного снисхожденья —

Оставьте красный мне колпак,

Пока его за прегрешенья

Не променял я на шишак,

Пока ленивому возможно,

Не опасаясь грозных бед,

Еще рукой неосторожной

В июле распахнуть жилет.

НАДПИСЬ НА СТЕНЕ БОЛЬНИЦЫ

Вот здесь лежит больной студент;

Его судьба неумолима.

Несите прочь медикамент:

Болезнь любви неизлечима!

В АЛЬБОМ ПУЩИНУ

Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,

Исписанный когда-то мною,

На-время улети в лицейский уголок

Всесильной, сладостной мечтою.

Ты вспомни быстрые минуты первых дней,

Неволю мирную, шесть лет соединенья,

Печали, радости, мечты души твоей,

Размолвки дружества и сладость примиренья…

Что было и не будет вновь…

И с тихими тоски слезами

Ты вспомни первую любовь.

Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями

Не резвою мечтой союз твой заключен;

Пред грозным временем, пред грозными судьбами,

О милый, вечен он!

КЮХЕЛЬБЕКЕРУ

В последний раз, в тиши уединенья,

Моим стихам внимает наш Пенат!

Лицейской жизни милый брат,

Делю с тобой последние мгновенья!

Итак, они прошли – лета соединенья; —

Итак, разорван он – наш братский верный круг!

Прости!… хранимый тайным небом,

Не разлучайся, милый друг,

С фортуной, дружеством и Фебом, —

Узнай любовь – неведомую мне —

Любовь надежд, восторгов, упоенья:

И дни твои полетом сновиденья

Да пролетят в счастливой тишине!

Прости… где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

При мирных ли брегах родимого ручья,

Святому братству верен я!

И пусть… (услышит ли Судьба мои молитвы?)

Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

К ПОРТРЕТУ КАВЕРИНА

В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,

На Марсовых полях он грозный был воитель,

Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,

И всюду он гусар.

К ПИСЬМУ

В нем радости мои; когда померкну я,

Пускай оно груди бесчувственной коснется:

Быть может, милые друзья,

Быть может сердце вновь забьется.

СНОВИДЕНИЕ

Недавно, обольщен прелестным сновиденьем,

В венце сияющем, царем я зрел себя;

Мечталось, я любил тебя —

И сердце билось наслажденьем.

Я страсть у ног твоих в восторгах изъяснял.

Мечты! ах! отчего вы счастья не продлили?

Но боги не всего теперь меня лишили:

Я только – царство потерял.

ОНА

«Печален ты: признайся, что с тобой».

– Люблю, мой друг! – «Но кто ж тебя пленила?»

– Она. – «Да кто ж? Глицера ль, Хлоя, Лила?»

– О, нет! – «Кому ж ты жертвуешь душой?»

– Ах! ей! – «Ты скромен, друг сердечный!

Но почему ж ты столько огорчен?

И кто виной? Супруг, отец, конечно…»

– Не то, мой друг! – «Но что ж?» – Я ей не он.

* * *

Есть в России город Луга

Петербургского округа;

Хуже не было б сего

Городишки на примете,

Если б не было на свете

Новоржева моего.

* * *

Простите, верные дубравы!

Прости, беспечный мир полей,

И легкокрылые забавы

Столь быстро улетевших дней!

Прости, Тригорское, где радость

Меня встречала столько раз!

На то ль узнал я вашу сладость,

Чтоб навсегда покинуть вас?

От вас беру воспоминанье.

А сердце оставляю вам.

Быть может (сладкое мечтанье!),

Я к вашим возвращусь полям,

Приду под липовые своды,

На скат тригорского холма,

Поклонник дружеской свободы,

Веселья, граций и ума.

* * *

Орлов с Истоминой в постеле

В убогой наготе лежал.

Не отличился в жарком деле

Непостоянный генерал.

Не думав милого обидеть,

Взяла Лаиса микроскоп

И говорит: «Позволь увидеть,

Чем ты меня, мой милый, еб».

К ОГАРЕВОЙ, КОТОРОЙ МИТРОПОЛИТ ПРИСЛАЛ ПЛОДОВ ИЗ СВОЕГО САДУ

Митрополит, хвастун бесстыдный,

Тебе прислав своих плодов,

Хотел уверить нас, как видно,

Что сам он бог своих садов.

Возможно всё тебе – Харита

Улыбкой Дряхлость победит,

С ума сведет митрополита

И пыл желаний в нем родит.

И он, твой встретив взор волшебный,

Забудет о своем кресте

И нежно станет петь молебны

Твоей небесной красоте.

ЭПИГРАММА НА КАРАМЗИНА

«Послушайте: я сказку вам начну

Про Игоря и про его жену,

Про Новгород и Царство Золотое,

А может быть про Грозного царя…»

– И, бабушка, затеяла пустое!

Докончи нам «Илью-богатыря».

ТУРГЕНЕВУ

Тургенев, верный покровитель

Попов, евреев и скопцов,

Но слишком счастливый гонитель

И езуитов, и глупцов,

И лености моей бесплодной,

Всегда беспечной и свободной,

Подруги благотворных снов!

К чему смеяться надо мною,

Когда я слабою рукою

На лире с трепетом брожу

И лишь изнеженные звуки

Любви, сей милой сердцу муки,

В струнах незвонких нахожу?

Душой предавшись наслажденью,

Я сладко, сладко задремал.

Один лишь ты с глубокой ленью

К трудам охоту сочетал;

Один лишь ты, любовник страстный

И Соломирской, и креста,

То ночью прыгаешь с прекрасной,

То проповедуешь Христа. —

На свадьбах и в Библейской зале,

Среди веселий и забот,

Роняешь Лунину на бале,

Подъемлешь трепетных сирот;

Ленивец милый на Парнассе,

Забыв любви своей печаль,

С улыбкой дремлешь в Арзамасе

И спишь у графа де-Лаваль;

Нося мучительное бремя

Пустых иль тяжких должностей,

Один лишь ты находишь время

Смеяться лености моей.

Не вызывай меня ты боле

К навек оставленным трудам.

Ни к поэтической неволе,

Ни к обработанным стихам.

Что нужды, если и с ошибкой

И слабо иногда пою?

Пускай Нинета лишь улыбкой

Любовь беспечную мою

Воспламенит и успокоит!

А труд и холоден и пуст:

Поэма никогда не стоит

Улыбки сладострастных уст.

К ***

Не спрашивай, за чем унылой думой

Среди забав я часто омрачен,

За чем на всё подъемлю взор угрюмый,

За чем не мил мне сладкой жизни сон;

Не спрашивай, за чем душой остылой

Я разлюбил веселую любовь

И никого не называю милой —

Кто раз любил, уж не полюбит вновь;

Кто счастье знал, уж не узнает счастья.

На краткой миг блаженство нам дано:

От юности, от нег и сладострастья

Останется уныние одно…

* * *

Краев чужих неопытный любитель

И своего всегдашний обвинитель,

Я говорил: в отечестве моем

Где верный ум, где гений мы найдем?

Где гражданин с душою благородной,

Возвышенной и пламенно свободной?

Где женщина – не с хладной красотой,

Но с пламенной, пленительной, живой?

Где разговор найду непринужденный,

Блистательный, веселый, просвещенный?

С кем можно быть не хладным, не пустым?

Отечество почти я ненавидел —

Но я вчера Галлицыну увидел

И примирен с отечеством моим.

К НЕЙ

В печальной праздности я лиру забывал,

Воображение в мечтах не разгоралось,

С дарами юности мой гений отлетал,

И сердце медленно хладело, закрывалось

Вас вновь я призывал, о дни моей весны,

Вы, пролетевшие под сенью тишины,

Дни дружества, любви, надежд и грусти нежной,

Когда, поэзии поклонник безмятежный,

На лире счастливой я тихо воспевал

Волнение любви, уныние разлуки —

И гул дубрав горам передавал

Мои задумчивые звуки…

Напрасно! Я влачил постыдной лени груз,

В дремоту хладную невольно погружался,

Бежал от радостей, бежал от милых муз

И – слезы на глазах – со славою прощался!

Но вдруг, как молнии стрела,

Зажглась в увядшем сердце младость,

Душа проснулась, ожила,

Узнала вновь любви надежду, скорбь и радость.

Всё снова расцвело! Я жизнью трепетал;

Природы вновь восторженный свидетель,

Живее чувствовал, свободнее дышал,

Сильней пленяла добродетель…

Хвала любви, хвала богам!

Вновь лиры сладостной раздался голос юный,

И с звонким трепетом воскреснувшие струны

Несу к твоим ногам!…

ВОЛЬНОСТЬ. ОДА

Беги, сокройся от очей,

Цитеры слабая царица!

Где ты, где ты, гроза царей.

Свободы гордая певица? —

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру…

Хочу воспеть Свободу миру,

На тронах поразить порок.

Открой мне благородный след

Того возвышенного галла,

Кому сама средь славных бед

Ты гимны смелые внушала.

Питомцы ветреной Судьбы,

Тираны мира! трепещите!

А вы, мужайтесь и внемлите,

Восстаньте, падшие рабы!

Увы! куда ни брошу взор —

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы:

Везде неправедная Власть

В сгущенной мгле предрассуждений

Воссела – Рабства грозный Гений

И Славы роковая страсть.

Лишь там над царскою главой

Народов не легло страданье,

Где крепко с Вольностью святой

Законов мощных сочетанье;

Где всем простерт их твердый щит,

Где сжатый верными руками

Граждан над равными главами

Их меч без выбора скользит

И преступленье с высока

Сражает праведным размахом;

Где не подкупна их рука

Ни алчной скупостью, ни страхом.

Владыки! вам венец и трон

Дает Закон – а не природа;

Стоите выше вы народа,

Но вечный выше вас Закон.

И горе, горе племенам,

Где дремлет он неосторожно,

Где иль народу иль царям

Законом властвовать возможно!

Тебя в свидетели зову,

О мученик ошибок славных,

За предков в шуме бурь недавных

Сложивший царскую главу.

Восходит к смерти Людовик

В виду безмолвного потомства,

Главой развенчанной приник

К кровавой плахе Вероломства.

Молчит Закон – народ молчит,

Падет преступная секира…

И се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит.

Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы;

Упрек ты богу на земле.

Когда на мрачную Неву

Звезда полуночи сверкает,

И беззаботную главу

Спокойный сон отягощает,

Глядит задумчивый певец

На