люди приезжали на Самос, желая приобщиться к его учености, его же сограждане принуждали участвовать во всех посольствах и общественных мероприятиях…» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 5. 26 — 6. 28).
Правда, кое-что здесь смущает. Ямвлих приводит интересную деталь: помещение, о котором идет речь, было полукруглой формы. Как-то странно для философской школы. Полукруглую форму в полисах античной Греции имели, во-первых, театры, а во-вторых, постройки, где заседали различные органы власти. В частности, такими были экклесиастерии — сооружения для народных собраний. Наиболее известен экклесиастерии Пникс в Афинах. Заметим, кстати, что грань между этим типом построек и театрами была достаточно расплывчатой. Случалось, что и в театрах проводились народные собрания[100].
Так вот, и Порфирий и Ямвлих говорят о том, что впоследствии эту бывшую «Пифагорову ограду» самосцы использовали именно для подобных целей. Так, может быть, для них она и была создана? И не во времена Пифагора, а позже? А имя знаменитого мыслителя получила именно потому, что он был знаменит? Греки умели чтить своих славных деятелей. Афиняне прекрасно помнили о великих афинянах, фиванцы — о великих фиванцах и т. д. Так что нет ничего удивительного в том, что самосцы помнили о самом знаменитом из своих сограждан и увековечили его имя, дав его некой постройке. Греки и поныне чтят своих древних гениев. Так, главный город современного Самоса назван в честь Пифагора.
Но, с другой стороны, нет резонов сомневаться в том, что молодой философ, получив нужные ему знания — как в Греции, так и за ее пределами — и почувствовав силу своего ума, сам начал учить. Так и поныне поступает каждый. И, кстати, эпитет «молодой» будет, пожалуй, преувеличением. Пифагору было между тридцатью и сорока годами; иными словами, он находился в том возрасте, который эллины определяли как акме («вершина»), то есть как время высшего пика развития человеческой личности.
Однако всё вдруг оборвалось… Не для Пифагора как такового, а для Пифагора на Самосе. Философ покинул родину — теперь уже навсегда. Выше говорилось, что произошло это около 530 года до н. э. Говорилось и о том, почему это случилось — из-за установления тирании Поликрата.
Приведем основные свидетельства источников об этом событии, ключевом в жизни нашего героя.
«…Вернувшись на Самос и застав отечество под тиранией Поликрата, он удалился в италийский Кротон» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 3). «Вернувшись» — имеется в виду после странствий по Востоку.
«…В сорок лет (по словам Аристоксена) он увидел, что тирания Поликрата слишком сурова, чтобы свободный человек мог выносить такую деспотическую власть; и тогда он собрался и отправился в Италию» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 9). Это свидетельство нам уже знакомо. Порфирий, обратим внимание, ссылается на Аристоксена. Похоже, настала пора сказать об этом последнем: кто он таков?
Философ Аристоксен жил во второй половине IV века до н. э. Он был родом из города Тарента, находившегося в Южной Италии (так называемой Великой Греции), — иными словами, как раз в тех местах, где лет на двести раньше прославился Пифагор. Пифагорейское учение, нужно сказать, сохраняло особенно долгое и сильное влияние именно в названном регионе эллинского мира. Не приходится сомневаться, что Аристоксен уже в юности познакомился с этими идеями и, можно сказать, возрастал в их атмосфере.
Потом, правда, он перебрался в Афины и стал учеником Аристотеля, членом созданной тем перипатетической школы. Но интерес к пифагореизму сохранял, активно изучал его и его главных представителей, начиная, понятно, с основателя. Плодом его работы стало несколько трактатов (как мы бы сказали сейчас, монографий), в том числе «О Пифагоре и его учениках», «О пифагорейском образе жизни», «Пифагоровы изречения».
Фактически Аристоксен явился в Греции зачинателем жанра биографий философов (он написал также жизнеописания Сократа, Платона и др.). А что касается Пифагора и пифагорейцев — каким ценным источником информации о них могли бы стать для нас труды Аристоксена, если бы они сохранились! Ведь он, чувствуется, очень серьезно и скрупулезно занимался интересующим нас философским течением.
Но, увы, его сочинения не пощадило неумолимое время. Сохранились лишь цитаты из них (либо прямые, дословные, либо косвенные пересказы) у античных писателей более позднего времени. И всякий раз, когда мы встречаем такую цитату, можем быть уверены: перед нами достаточно достоверные сведения, заслуживающие большего внимания по сравнению с теми, что почерпываются из большинства других источников.
Именно так — и в случае, только что прошедшем перед нашими глазами. Судя по всему, Аристоксен совершенно верно указывает, что Пифагор уехал в Италию не сразу после прихода к власти Поликрата (вопреки тому, что мы читали в цитировавшемся выше отрывке из Диогена Лаэртского), а лишь через какое-то время, когда убедился, что установившаяся тирания чрезмерно сурова.
Это согласуется с тем, о чем говорилось ранее: Пифагор после возвращения с Востока еще успел заняться преподаванием на Самосе и только после этого покинул остров. Более того, появляется даже возможность поставить вопрос: а может быть, Пифагор и Поликрат вообще вначале были дружны, но потом между ними произошла размолвка?
В принципе, это вполне можно допустить. Оба знаменитых самосца были знатными аристократами и, стало быть, принадлежали к одной и той же среде, наверняка с детства вращались в одном и том же кругу и не могли не общаться. Разница в возрасте между ними, насколько можно судить, была невелика; Поликрат — постарше, но не намного.
Вспомним заодно, что некоторые источники утверждают: когда Пифагор отправлялся в Египет, у него было при себе рекомендательное письмо от Поликрата к фараону Амасису Обсуждая этот вопрос, мы, правда, пришли к выводу, что данная информация заслуживает скорее скептического отношения. Но если в ней есть хоть какое-то зерно истины, то оно тоже будет свидетельствовать об изначально добрых отношениях между тираном и философом.
Но вернемся к свидетельствам источников. «…После этого, когда Самос подпал под тираническую власть Поликрата, Пифагор рассудил, что не пристало философу жить в таком государстве, и решил отправиться в Италию» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 16). Казалось бы, странно: эта цитата — из Порфирия, как и предыдущая. Но сказано в ней примерно то же, что у Диогена Лаэртского; из нее можно понять, что Пифагор покинул остров сразу после установления тирании Поликрата. Что же, Порфирий противоречит сам себе? Да, и такое случается. Этот биограф Пифагора брал материал для своего жизнеописания из различных источников, отразивших неодинаковые версии событий, и не всегда заботился о том, чтобы согласовать между собой несовпадающие данные. В сущности, так работали многие античные писатели.
«Как только возникла тирания Поликрата, Пифагор в возрасте приблизительно восемнадцати лет, предвидя, к чему она приведет и что это будет служить препятствием его цели и любви к знаниям, к которым он стремился более всего, ночью, тайно от всех… переправился в Милет» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 2. 11). А вот тут уже явная несообразность — противоречие со всей остальной традицией, согласно которой Пифагор отбыл не в Милет, а на запад, к тому же значительно позже. Таким образом, налицо и хронологическая неувязка.
У Ямвлиха получается так: Пифагор уезжает от Поликрата якобы в Милет, потом странствует по Востоку, затем опять возвращается на Самос, «в возрасте приблизительно пятидесяти шести лет» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 4. 19) — у нас уже был случай заметить, что и это тоже невозможно по хронологическим соображениям. Впоследствии он вновь, уже окончательно, покидает остров, но в связи с этим как раз о Поликрате ничего не говорится, причины указываются совсем иные: «…Как говорят некоторые, вследствие презрительного отношения к невежеству тогдашних жителей Самоса, уехал в Италию, считая своим отечеством страну, где есть множество легко поддающихся обучению людей» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 6. 28).
В принципе, в этой схеме есть определенная стройность. Она подразумевает, что, когда Пифагор вернулся с Востока, Поликрата уже не было в живых и Самос управлялся демократически; философу это не понравилось, и он покинул родину. Но вот тут-то и ошибка: после гибели Поликрата Самосом правил другой тиран, Меандрий, а вскоре остров был захвачен персами. Интересно, что в другом месте у Ямвлиха есть и намек на истинный ход событий: «Пифагор прибыл (в Италию. — И. С.) из Ионии и Самоса в то время, когда тираном там был Поликрат…» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 18. 88). Опять перед нами внутреннее противоречие в труде античного автора.
Итак, из скудных упоминаний в письменных источниках об обстоятельствах перемены нашим героем места жительства можно все-таки сделать вывод, что причиной этого судьбоносного решения стало установление на Самосе тирании.
Тирания была, можно сказать, неизменной спутницей развития эллинских полисов в архаическую эпоху. Во всяком случае, все или почти все более или менее развитые государства Эллады прошли через это суровое горнило режимов единоличной власти. А Самос конечно же относился к числу наиболее развитых греческих государств, так что стать исключением он никак не мог.
Тенденции такого рода стали проявляться на острове, насколько можно судить, уже с самого начала VI века до н. э., если не раньше. Поликрат являлся не первым самосским тираном, были таковые и до него[101]. О них известно очень мало, сколь-нибудь заметного следа в истории Самоса они не оставили. Похоже (и даже весьма вероятно), что они были предками и родственниками Поликрата.
Нельзя с полной уверенностью даже назвать имена этих правителей. Судя по всему, правление их было недолгим. Но, во всяком случае, сами попытки установления тирании свидетельствовали о том, что Самос постепенно «созревает» для принятия этой формы правления. Рано или поздно должен был появиться претендент на власть, более удачливый, чем предшественники, — такой, которому удалось бы прочно укоренить тиранический режим. Им и стал Поликрат, сын Эака.
Он происходил из очень знатной семьи, члены которой, вероятно, и ранее стояли во главе Самоса. Но Поликрат не получил власть по наследству, он вынужден был добиваться ее. Чтобы стать тираном, нужно было, естественно, осуществить государственный переворот, силой или хитростью свергнуть законные полисные власти. Чаще прибегали именно к хитрости: ведь очень редко один аристократ, даже и с группой сторонников, оказывался сильнее действующего правительства, которое всегда могло по праву опереться на помощь войска. К хитроумной уловке прибег и Поликрат — во всяком случае, если судить по следующему свидетельству:
«Поликрат, когда самосцы всем народом собрались совершать жертвоприношение в храме Геры, куда они шли в процессии с оружием, собрав как можно больше оружия по случаю праздника, приказал, чтобы его братья Силосонт и Пантагност участвовали в процессии вместе со всеми. После процессии, когда самосцы собирались приносить жертвы, большая их часть сложила паноплию (гоплитские доспехи и вооружение. — КС.) у алтарей, обратившись к
