тысячи лет предвосхитил мысли одного из великих людей XX века — нобелевского лауреата Альберта Швейцера, врача и философа (Швейцер, кстати, тоже был глубоко верующим человеком).
И вот еще о чем хотелось бы сказать. Абсолютно того же рода взгляды существовали тогда же в расположенной на много тысяч километров восточнее Индии. И были там не исключением, как система Пифагора в Греции, а нормой. Разительное сходство пифагорейской теологии со старинной индуистской (воспринятой и буддизмом) теорией о карме и сансаре настолько бросается в глаза, что, разумеется, не могло не привлечь внимания ученых.
Напомним, карма (в брахманистском, индуистском, буддийском и т. д. понимании) — общая сумма совершённых всяким живым существом поступков и их последствий, которая определяет характер его дальнейшего существования в цепи перерождений. А сама эта цепь перерождений — и есть сансара. В рамках этого учения отрицается смерть как некая противоположность жизни, она становится лишь неоднократным переходом от одной стадии к другой в рамках постоянно продолжающейся жизни. Сансара обусловлена кармой. Словом, «хорошую религию придумали индусы», — как пел Владимир Высоцкий.
Но ведь ровно то же самое можно сказать не только о пресловутых индусах, но также о Пифагоре и пифагорейцах. Аналогия, повторим, настолько полная, что просто нельзя не поднять вопрос: заимствовал ли Пифагор свою идею метемпсихоза с далекого Востока или же следует говорить о самостоятельном, независимом развитии?
С одной стороны, со всей возможной определенностью можно сказать: в Индии соответствующий круг воззрений зародился раньше, чем в Греции. Пифагор жил позже первых брахманов-богословов. Но, с другой стороны, это еще ничего не значит. Согласно известному правилу логики, post hoc поп est propter hoc — «после» еще не означает «вследствие».
А тут нужно еще учитывать, насколько огромными пространствами отделены долины Инда и Ганга от берегов Эгейского моря. Контакты между Элладой и Индией просто не могли быть ранними и активными. Впервые греки узнали что-то достоверное об индийских землях, в сущности, только в результате походов Александра Македонского в IV веке до н. э. Ведь великий полководец присоединил к своим владениям и часть Индии.
А до того представления об этой стране были вполне превратными. Не имели понятия ни о ее настоящих размерах (думали, что она значительно меньше, чем есть в действительности), ни о ее подлинном географическом положении (считали, что это — самая восточная страна мира, за которой уже ничего нет — только «край земли» и далее плещут волны Океана).
Где нет надежного знания — там возникает благодатная почва для разного рода побасенок и апокрифов. Достаточно почитать то, что пишет об Индии, например, Геродот (сам «отец истории» там, конечно, не бывал и опирается на рассказы персидских купцов).
«…В их земле есть песчаная пустыня, и в песках ее водятся муравьи величиной почти с собаку, но меньше лисицы… Муравьи эти роют себе норы под землей и выбрасывают оттуда наружу песок… Вырытый же ими песок — золотоносный, и за ним-то индийцы и отправляются в пустыню. Для этого каждый запрягает в ярмо трех верблюдов, по бокам — верблюдов-самцов, которые бегут рядом, как пристяжные, а в середине — самку-верблюдицу… В такой верблюжьей упряжке индийцы отправляются за золотом с тем расчетом, чтобы попасть в самый сильный зной и похитить золото. Ведь муравьи от зноя прячутся под землей… Когда индийцы приедут на место с мешками, то наполняют их золотым песком и затем как можно скорее возвращаются домой. Муравьи же тотчас, по словам персов, по запаху почуяв их, бросаются в погоню… Так вот, верблюдов-самцов (те ведь бегут медленнее самок и скорее устают) они отвязывают в пути и оставляют муравьям (сначала одного, потом другого). Самки же, вспоминая оставленных дома жеребят, бегут без устали» (Геродот. История. III. 102—105).
Мы специально привели это место, потому что оно, можно сказать, хрестоматийно. Насколько можно судить, выдумки такого рода имеют одним из главных первоисточников купеческий фольклор. Этот последний, как показывают наблюдения на материале разных эпох и цивилизаций, особенно сильно тяготеет к фантастике, к «нагнетанию ужасов» — не в последнюю очередь для того, чтобы отпугнуть потенциальных конкурентов[145].
Дело, впрочем, не в этом, а в том, что на примере сюжета об огромных муравьях можно увидеть, на каком уровне достоверности находились знания Геродота об Индии. А ведь великий историк жил даже позже Пифагора — спустя примерно век.
Нет, совершенно невозможно представить, чтобы уже в архаическую эпоху сложное религиозно-философское учение было в корректной форме перенесено из Индии в Грецию. Приходится все-таки остановиться на мысли о том, что Пифагор пришел к этой идее совершенно самостоятельно, независимо от индусов.
Или то был не Пифагор? Есть, в частности, в науке мнение, согласно которому появление в Элладе теории о переселении душ — заслуга не пифагореизма, а близкородственного ему течения — орфизма. «…Орфический метемпсихоз появился если не раньше Пифагора, то, по крайней мере, независимо от него»[146].
Наверное, и такой ход мысли имеет право на существование. Однако мы мало что можем с уверенностью утверждать относительно самых ранних этапов развития орфического учения. Тут всё, как выражаются, «покрыто мраком неизвестности», и первые достоверные свидетельства о взглядах орфиков появляются только в середине V века до н. э., то есть уже после смерти Пифагора. К тому же, наверное, все-таки не стоит игнорировать следующее суждение традиции: «Все эти учения (то есть о переселении душ и т. п.) первым принес в Элладу, как кажется, именно Пифагор» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 19). Наверное, если бы Порфирий хотел сказать, что автор соответствующих идей — не Пифагор, а кто-либо из орфиков, он бы именно так и выразился…
В любом случае для нас теория метемпсихоза в Древней Греции однозначно ассоциируется с именем знаменитого самосца. Из этого и будем исходить. Что же вытекает из данной теории для Пифагора и его последователей?
Если душу человека ждет существование в новых телах, то, несомненно, целью каждого из нас должно стать обеспечение себе благого удела в следующих перерождениях. Считалось, что при желании это вполне возможно. Но каким образом? В первую очередь — путем ведения той самой «чистой жизни», на которой так настаивали пифагорейцы и которую сами старались вести.
В частности, одним из важных составляющих пресловутого «пифагорейского пути», по сообщениям многих античных авторов, являлось вегетарианство. Если это соответствует действительности, то никаких вопросов и сложностей, в общем-то, не возникает. Предписание не употреблять в пищу мяса животных прекрасно укладывается в контекст идеи о метемпсихозе. Если души людей могут переходить в тела животных, значит, есть животное — это всё равно что есть человека. Не случайно ведь запреты аналогичного типа существовали и существуют во многих религиозных учениях Индии, где, как мы знаем, также распространилось учение о переселении душ. Например, джайнизм требует от своих приверженцев не только не вкушать мяса, но и вообще не приносить какого бы то ни было вреда любым живым существам. Наиболее последовательные адепты джайнизма специально носят тканевые повязки на лицах, чтобы не вдохнуть нечаянно какое-нибудь мелкое насекомое, тем самым умертвив его.
Однако, как мы видели выше, Пифагор признавал возможность перемещения душ не только в животных, но и в растения. Получается, и растительную пищу тоже нельзя употреблять? Но это значило бы не есть вообще ничего и умереть от голода. Ситуация отдает некоторым абсурдом.
Да и в целом вопрос о пифагорейском вегетарианстве не так прост и ясен, как может показаться на первый взгляд. Существуют противоречия. В частности, есть в античной традиции и сообщения, напрямую отвергающие наличие в сообществе пифагорейцев такого обычая. Вообще имеет смысл, по обыкновению, обратиться к свидетельствам источников и рассмотреть важнейшие из них.
Вот указания на то, что Пифагор и его последователи действительно практиковали вегетарианство, причем полное:
«Пифагор… велит воздерживаться от мяса животных» (Страбон. География. XV. 716).
«О чистоте своей он так заботился (пишет Евдокс в VII книге «Объезда земли»), что избегал и убийств и убийц: не только воздерживался от животной пищи, но даже сторонился поваров и охотников» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 6).
«Так как и пища весьма содействует наилучшему воспитанию, когда она хороша и принимается вовремя, рассмотрим предписания Пифагора и относительно ее… Частным же образом самым способным из философов и достигшим высших ступеней знания запретил раз и навсегда ненужные и дурные виды пищи: никогда не есть мяса одушевленных существ, совсем не пить вина, не приносить в жертву богам животных и ни в чем не причинять им вреда, но, напротив, оберегать их и проявлять заботливое и доброе отношение к ним. И сам он жил таким образом, воздерживаясь от мяса и принося бескровные жертвы, стараясь, чтобы и другие не уничтожали родственных нам живых существ, приручали и смиряли диких животных словом и делом, а не причиняли им вред битьем. Даже должностным лицам он предписал воздерживаться от мяса одушевленных существ… Другим, однако, он разрешил питаться мясом некоторых животных — тем, чья жизнь не была совершенно чистой и праведной, полной любви к мудрости. Но и им назначил определенное время для воздержания» (Ямвлих. Жизнь Пифагора. 24. 106—109).
Возможно, следует пояснить, в какой связи в процитированном пассаже говорится о должностных лицах. В древнегреческих полисах религия была самым тесным образом связана с государством. В частности, религиозные праздники являлись одновременно и государственными; соответственно, в их организации и проведении активное участие принимали полисные должностные лица. А с другой стороны, античные религиозные практики характеризовались постоянными жертвоприношениями. В жертву богам приносили обычно домашних животных — свиней, овец, коров и т. п. Когда жертвенное животное закалывали, часть его мяса сжигали и тем самым как бы отправляли на небо божествам, а другую часть тут же готовили и съедали. Таким образом, жертвоприношение обязательно сочеталось с пиром. А после крупных жертвоприношений — таковые происходили как раз во время праздников — граждане просто-таки объедались мясом, ибо оно оставалось в большом количестве, причем употребить его нужно было как можно скорее, ввиду отсутствия в ту эпоху холодильников. Должностные лица, разумеется, принимали участие в этих обильных пирушках. А вот Пифагор рекомендует им этого не делать.
С другой стороны, имеются указания на то, что пифагорейское вегетарианство не имело всеобъемлющего характера:
«Закрепилось и укоренилось ошибочное древнее мнение, будто философ Пифагор обыкновенно не ел мяса животных… Но музыкант Аристоксен, муж, весьма сведущий в изучении древних книг, слушатель философа Аристотеля, в книге «О Пифагоре», которую он оставил после себя, говорит, что Пифагор… питался молочными поросятами и нежными козлятами… Также Плутарх, ученейший человек, в первой из книг, которые он сочинил о Гомере, упомянул, что философ Аристотель то же самое писал о пифагорейцах — будто они не
