философов. I. 12).

Объяснение, в общем-то, вполне последовательное и производящее впечатление аутентичного. Если исходить из него, получается, что Пифагор упрекал своих предшественников в чрезмерной самонадеянности. Они полагали, что мудрость уже открыта им, в то время как на самом деле путь к мудрости бесконечен. Поэтому лучше быть скромнее, говорить о своей любви к мудрости, влечении к мудрости, а не об обладании мудростью.

Мудрец знает, философ ищет. Поэтому мудрецы высказывали свои мнения в форме кратких декларативных изречений, афоризмов, не утруждая себя тем, чтобы их доказывать. А для философа аргументация своих тезисов решительно необходима.

Можно обратить внимание еще на то, что, согласно утверждению Пифагора (представленному в явной форме у Диогена Лаэртского и, видимо, подразумеваемому у Диодора Сицилийского), подлинно мудр только бог, человеку же это в принципе не дано. Здесь мы имеем, таким образом, «ниточку», связывающую философию Пифагора с религией. Фигура мыслителя обретает большую целостность.

Но если Пифагор — автор термина «философия», можно ли из этого сделать вывод, что он являлся и первым представителем мировой философии? Повторим: если отталкиваться от общепринятой точки зрения — то, конечно, нельзя. Но возможен ведь и иной ход мысли. Ему следует, например, один из крупнейших современных отечественных специалистов по древнегреческой философии Ю. А. Шичалин.

Так, он высказывает следующее соображение: «Покамест определенная культура не знает того или иного понятия, не фиксирует это понятие с помощью определенного термина, пока она тем самым не осознаёт, не мыслит его как известную ей духовную реальность, он в известном смысле и не существует»[151].

Что вытекает из сказанного? Вещь достаточно принципиальная: пока не существовало термина «философия» — не существовало и самой философии. Раз этот термин вводит Пифагор — значит, философия рождается только вместе с ним.

Далеко не каждый подпишется под этими словами, но и нельзя не согласиться, что определенный резон они имеют. Возможно ли явление до термина — вообще говоря, вопрос не простой. Аналогичным образом обстоит дело (если оставаться на почве той же древнегреческой цивилизации), например, с феноменом демократии. Нередко можно встретить мнение, что основатель античной (а стало быть, и мировой) демократии — афинянин Солон, действовавший в начале VI века до н. э.[152] Однако доподлинно известно: само слово «демократия» появилось много позже Солона — не ранее середины V века до н. э. Так мог ли Солон ввести то, о чем ни он сам, ни его современники не имели понятия? Поэтому более близкой к истине представляется точка зрения, согласно которой «отцом демократии» Солона считать нельзя. Установленное им государственное устройство было лишь первым шагом к будущему демократическому правлению[153].

Далее, Ю. А. Шичалин подчеркивает, что говорить о философии в полном смысле слова можно лишь начиная с того времени, когда появляются философские школы. А первой из таковых была именно школа Пифагора. Правда, более ранних философов (Фалеса, Анаксимандра и нескольких других) объединяют иногда в «милетскую школу», но это объединение является вполне условным и искусственным. А вот у пифагорейцев действительно устанавливается правильная преемственность учения — от учителя к ученикам и далее. Стало быть, и с этой стороны Пифагор — подлинный основоположник философии.

Но кем же тогда были пресловутые Фалес, Анаксимандр и иже с ними, если не философами, как принято считать? Ю. А. Шичалин полагает, что их точнее было бы называть учеными, естествоиспытателями. Они ведь действительно занимались проблемами природы, физического мира, размышляли о законах, управляющих этим миром.

Впрочем, как бы то ни было, ни в одной книге об античной философии ее история не начинается с Пифагора. Такова традиция, и вряд ли какие-либо доводы способны ее изменить. Тем не менее нужно отдавать себе отчет в том, что роль великого самосца в становлении мировой философской мысли — и на ключевом этапе, у самых ее истоков! — исключительно велика.

Наряду с одной крайней позицией, утверждающей, что до Пифагора не было философов, есть и другая, не признающая философом самого Пифагора. Он-де являлся религиозным учителем, пророком, чудотворцем — кем угодно, но не представителем философии как определенной формы познания и мышления. Для философии характерен рационализм, а в учении Пифагора слишком уж много элементов иррационального.

Помимо всего прочего, указывается на то, что Пифагор не писал философских трудов. Это, кажется, можно считать соответствующим действительности. Отсутствие сочинений Пифагора подтверждается целым рядом античных свидетельств. Процитируем несколько важнейших.

«Нет ни одного сочинения, которое признавалось бы принадлежащим ему самому [Пифагору], но многие описали его жизнь…» (Иосиф Флавии. Против Апиона. I. 163).

«Ни Пифагор, ни Сократ, ни Аркесилай, ни Карнеад ничего не написали» (Плутарх. Моралии. 328а). Из лиц, упомянутых здесь помимо Пифагора, Сократ всем хорошо известен, а философы Аркесилай и Карнеад жили уже в эпоху эллинизма.

«Посидоний (крупный эллинистический философ. — И. С.) говорит, что уже Пифагор принимал Платоново учение о душе, заключая об этом на основании письменных сообщений некоторых из его учеников, поскольку до нашего времени не сохранилось ни одного сочинения самого Пифагора» (Гален. О взглядах Гиппократа и Платона. 459 Muller). Здесь формулировка более мягкая: сказано лишь, что труды Пифагора не сохранились. Но, наверное, потому и не сохранились, что их вообще не было?

Свидетельства такого рода можно было бы приводить и далее, но в этом уже вряд ли есть большой смысл. Им противостоит следующее высказывание Диогена Лаэртского:

«Некоторые говорят вздор, будто Пифагор не оставил ни одного писаного сочинения. Но сам физик Гераклит чуть не в голос кричит: «Пифагор, сын Мнесарха, превыше всех людей занимался изысканиями и, отобрав эти сочинения, создал свою мудрость, свое многознание, свое дурнописание». Так он судит потому, что сам Пифагор в начале сочинения «О природе» пишет: «Нет, клянусь воздухом, которым дышу, клянусь водой, которую пью, не приму я хулы за эти слова…» В действительности же Пифагором написаны три сочинения — «О воспитании», «О государстве» и «О природе». А сочинение, приписываемое Пифагору, принадлежит Лисиду, тарентинскому пифагорейцу, который бежал в Фивы и был учителем Эпаминонда. Далее, Гераклид, сын Сарапиона, в «Обзоре Сотиона» утверждает, что Пифагор написал, во-первых, книгу в стихах «О целокупном», во-вторых, «Священное слово», которое начинается так:

Юноши, молча почтите вниманием это вещанье…

в-третьих, «О душе», в-четвертых, «О благочестии», в-пятых, «Элофал, отец Эпихарма Косского», в-шестых, «Кротон» и другие произведения; но «Слово о таинствах» написано Гип-пасом, чтобы опорочить Пифагора, и многие сочинения Астона Кротонского тоже приписываются Пифагору» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 6—7).

Коль скоро перед нами точка зрения, диаметрально противоположная мнению большинства, необходимо всмотреться в этот отрывок пристальнее, дабы понять: что не в порядке? Разберемся прежде всего с цитатой из Гераклита, которая, несомненно, аутентична (Гераклит, фр. В 129 Diels — Kranz). Гераклит Эфесский, напомним, был современником Пифагора. И если окажется, что столь ранний автор признавал реальность существования Пифагоровых сочинений, то к его «показаниям» следует как минимум отнестись с большим вниманием.

Однако, как уже отмечалось в науке, «в действительности… Гераклит говорит об использовании чужих сочинений, а не о написании собственного… Но отрицать знакомство Пифагора с литературой того времени по меньшей мере странно: он просто не мог не опираться на труды своих предшественников… Прежде всего здесь следует назвать Анаксимандра и Анаксимена, чьи философские принципы нашли прямое отражение в пифагореизме, затем Ферекида Сиросского»[154].

Таким образом, «ларчик просто открывался». И ведь на самом деле, если еще раз перечитать вышеприведенный фрагмент Гераклита, станет ясно: говорится именно о том, что Пифагор работал с трудами других авторов. Соответственно, ничего нового мы тут не узнаём. Ранее уже отмечалось, что Пифагор еще в молодости общался и с Анаксимандром, и с Ферекидом. Ясно, что и их книги он должен был читать.

Таким образом, Диоген Лаэртский просто неправильно понял свидетельство Гераклита, посчитав, что тот говорит о произведениях самого Пифагора. Но, помимо этого, позднеантичный историк философии приводит, как видим, целый длинный список работ, якобы принадлежавших перу самосца. А с ними как быть?

Тут всё тоже не так сложно, как может показаться. Эти работы были на самом деле созданы позже, другими людьми, и только приписаны Пифагору. Зачем это делалось?

В наши дни хорошо известно явление плагиата, когда недобросовестный автор «ворует» чужие произведения, обозначая их своим именем. В античности такое тоже бывало, но редко. Значительно чаще встречалось нечто противоположное — то, что можно было бы назвать «антиплагиатом» или «плагиатом наоборот». А именно: малоизвестный автор, выпуская в свет свое сочинение, ставил над ним имя более известного — для того, чтобы придать своим писаниям больший авторитет. Тоже, конечно, в известном смысле недобросовестность, но совсем в ином духе.

Иногда к такому приему прибегали из самых благих побуждений. И особенно этим отличалась как раз пифагорейская школа. Она существовала, как известно, на протяжении целого ряда столетий — и всё это время ее представители относились с исключительным пиететом к «отцу-основателю». Потому-то многие пифагорейцы подписывали свои труды не собственными именами, а именем Пифагора. Тем самым они как бы признавали его подлинным автором всего ими написанного, а себе отводили лишь скромную роль людей, просто излагающих взгляды учителя.

Так и получилось, что даже много позже смерти Пифагора продолжали появляться произведения, написанные будто бы им, а на самом деле — его последователями. Диоген Лаэртский, кстати, и сам на это указывает; он даже готов признать, что Пифагору приписывали чужие сочинения и по совсем другой причине — будто бы чтобы опорочить его. Этого-то как раз могло и не быть…

В любом случае, если Пифагор ничего не писал, это никоим образом не повод «отчуждать» его от философии. Были ведь и другие представители античной философской мысли, не оставившие письменных трудов. Самый известный — Сократ[155].

В мире чисел и фигур

Предшественники Пифагора, более ранние греческие мыслители (да даже и жившие после него представители ионийской философии), были, так сказать, стихийными материалистами. Они искали начало мира в какой-либо из материальных «стихий», будь то вода, воздух, огонь… (разве что землю в этом качестве, кажется, никто не предлагал).

Пифагор же предложил принципиально иное решение проблемы. Известно, что он придавал большое значение для функционирования мироздания числам и их соотношениям, именно в числах видел некое мистическое «начало всех вещей». В чем новизна подобной установки?

Числа нематериальны, они представляют собой абстракции — но, что интересно, абстракции, которые понятны всем и каждому. Человек может представить себе три яблока или, допустим, три стула, а возможно ли представить себе просто число «три»? Такое вряд ли кому-нибудь удастся. Мы, разумеется, не имеем в виду цифру — банальный знак, обозначающий «тройку». Он-то как раз знаком любому. И, кстати, имел совсем не одинаковую форму в разные эпохи и в разных культурах. Мы