человеческих страстей — приобретенные и порожденные самими людьми, и поэтому страдательное состояние души, связанное с ними, более всего требует заботы и предосторожности и постоянного упражнения в их преодолении. Ведь желание пищи после опорожнения тела — естественное желание, как естественно и, наоборот, желать после наполнения необходимого опорожнения. Желание же искусно приготовленной пищи, или изысканной и роскошной одежды и ковра, или требующего затрат, богато и роскошно обставленного жилья есть желание приобретенное. То же самое можно отнести и к утвари, чашам, слугам, употребляемым в пищу животным. (206) В целом, что касается человеческих страстей, то они чаще всего таковы, что не знают никаких границ и уводят в бесконечность. Поэтому сразу, сызмальства нужно заботиться о подрастающих людях, чтобы они желали того, что им следует желать, и остерегались пустых и суетных желаний, оставаясь безмятежными, свободными от подобного рода стремлений и презирая тех, кто заслуживает презрения своей привязанностью к страстям. Особенно важно понять, что напрасные, пагубные, суетные и дерзкие желания свойственны прежде всего людям, живущим в роскоши. Ибо нет ничего пустого, ненужного, к чему не устремлялась бы душа таких детей, мужчин и женщин. (207) Вообще человеческий род весьма разнообразен с точки зрения множества своих желаний. Об этом ясно свидетельствует разнообразие того, что он употребляет в пищу. Какое-то безграничное множество плодов, безграничное множество корней употребляет в пищу человек. Также употребляется в пищу и самое разнообразное мясо, и трудно найти, мясо какого живущего на суше, в воде и в воздухе живого существа не использовал бы в пищу человек. Им придуманы всевозможные способы приготовления пищи и самые разные смешения соков — вот отчего по своим душевным движениям поистине безумен и многолик человеческий род. (208) Ведь все то, что принимается в пищу, производит свое особенное состояние души. Но люди сразу замечают лишь то, что оказывается причиной значительного изменения душевного состояния, как, например, вино, которое, выпитое в большом количестве, до известного предела делает их более веселыми, а вслед за тем безумными и безобразными. То же, что не обнаруживает такой силы воздействия, как вино, люди не замечают. Между тем, все, что употребляется в пищу, порождает какое-нибудь особенное состояние души. Поэтому лишь обладающие большим умом могут понимать и видеть, что и в каком количестве нужно употреблять в пищу. Это знание было вначале у Аполлона и Пеана335, а впоследствии у учеников Асклепия336. (209) Что касается деторождения, говорят, они утверждали следующее. Вообще они полагали, что нужно остерегаться того, что называется преждевременным плодом (ведь ни у растений, ни у животных такие плоды не бывают хорошими), но нужно, чтобы до плодоношения прошло известное время, чтобы из сильных и достигших зрелости тел произошли семена и плоды. Поэтому нужно, чтобы мальчики и девочки воспитывались в трудах и в гимнасиях, достигая подобающей выносливости, употребляя пищу, соответствующую их осмысленной, трудовой и выносливой жизни. Многое из того, что касается человеческой жизни, таково, что о нем гораздо лучше узнать позже. Сюда относится и потребность в любовных утехах. (210) Поэтому нужно, чтобы подросток воспитывался так, чтобы он не стремился до двадцати лет к близости подобного рода, а достигнув этого возраста, прибегал к ней, но редко. Это возможно, если здоровье признается чем-то достойным и прекрасным. Невоздержанность же и здоровье в одном человеке несовместимы. Говорят, что они хвалили такие из ранее установленных в греческих городах законы, которые запрещают сходиться с матерями, дочерьми и сестрами, а также не позволяют сходиться в храме и принародно, так как прекрасно и полезно ставить как можно больше препятствий проявлениям именно этой страсти.337 Кажется, эти мужи полагали, что рожденных с природным недостатком или в результате насилия ( ubriz ) надо устранять, оставляя лишь тех, кто произведен полноценным и при этом благоразумно, в результате осмысленного и законного деторождения. Они считали, что родители будущих детей должны многое предусмотреть заранее. Во-первых, нужна величайшая предусмотрительность при подготовке себя к детопроизводству. Эта предусмотрительность должна выражаться в разумном и здоровом образе жизни, отказе от несвоевременного и обильного употребления пищи, а также такой пищи, от которой ухудшаются телесные свойства; вовсе не пить вина, так как они считали, что от плохого, нестройного и беспорядочного смешения возникают порочные семена.338 (212) В общем, они полагали, что совершенно легкомысленно и непредусмотрительно поступает тот, кто собирается породить живое существо и вывести его на свет, к существованию, но не заботится с величайшей тщательностью о том, чтобы этот приход к жизни и бытию был самым радостным из событий, в то время как любители собак со всей тщательностью заботятся о рождении щенков, чтобы они рождались от кого нужно и когда нужно и чтобы использовались какие нужно средства для рождения и воспитания собачьего потомства. Точно так же поступают и любители птиц. (213) Ясно, что и другие люди, заботящиеся о потомстве от живых существ, прилагают всяческое старание, чтобы деторождение у тех не совершалось неподобающим образом. Люди же о собственных порождениях не имеют никакого разумного попечения, но порождают наобум и как попало, избегая всякого разумного метода, да и после этого кормят и воспитывают с полным пренебрежением. А ведь это самая главная причина того, что множество людей дурны и порочны. Ибо с каким-то безрассудством и наподобие животных совершается у многих детопроизводство.339 Таковы были наставления и нравы этих мужей, стремившихся в словах и на деле к благоразумию и воспринявших от самого Пифагора призывы к нему, подобные изречениям Аполлона.
ГЛАВА XXXII
(214) О мужестве Пифагора и его учеников свидетельствует уже многое из того, что было сказано, как, например, удивительная история о Тимихе и тех, кто решился умереть, но не нарушить запрет Пифагора, касающийся бобов, и многие другие поступки, подобные этим, которые благородно совершил и сам Пифагор, путешествуя повсюду без сопровождения и перенося тяжелые труды и опасности. Приняв решение оставить родину и вести жизнь на чужбине, свергая тирании и устанавливая порядок в полисах, объятых смутой, даря им свободу взамен рабства и прекращая произвол, смиряя дерзость и препятствуя людям наглым и тиранам, и, с одной стороны, милостиво помогая своим руководством людям справедливым и кротким, с другой — изгоняя диких и дерзких из людского сообщества, и запрещая им устанавливать свои законы, и проявляя к первым благосклонность, вторым же противясь всеми силами.340 (215) Итак, можно было бы привести множество примеров таких поступков, и он часто совершал их, но самым замечательным из всего является то, что сказал и сделал Пифагор с величайшим свободомыслием при встрече с Фаларидом341. Ибо, когда он был задержан Фаларидом, жесточайшим из тиранов, а при нем был мудрый муж по имени Абарид, родом из гиперборейцев, который пришел только ради того, чтобы побеседовать с Пифагором, и задавал ему вопросы и особенно много вопросов о божественном: об изображениях богов и наиболее благочестивых формах служения им, о способности богов предвидеть, о небесных телах и их вращении вокруг земли, спрашивал и о многом другом, (216) Пифагор же по божественному — такова была его природа — внушению отвечал ему твердо, со всей правдивостью и убедительностью, так что привлек к себе слушателей, Фаларид во время этой их беседы воспылал гневом к Абариду, хвалившему Пифагора, пришел в ярость и по отношению к самому Пифагору и осмелился извергать ужасные хулы даже против богов и всего того, о чем говорил Пифагор. Абарид же, одобряя слова Пифагора, поблагодарил его, а после этого был научен им, что все на земле зависит от небесных явлений и управляется другими, еще более многочисленными и божественными силами и их энергией. И Абариду Пифагор вовсе не показался обманщиком, и он необычайно дивился на него, как на бога. В ответ на это Фаларид отверг искусство прорицания и те обряды, которые открыто совершаются в храмах. (217) Абарид же перевел разговор с этих предметов на явления всем очевидные и, со своей стороны, пытался убедить Фаларида, что есть божественное провидение, превосходящее любые чаяния и силы человека, ссылаясь на благодеяния богов и помощь некоторых демонов людям в трудных обстоятельствах или тяжелых войнах, при неизлечимых болезнях, во время мора или гибели плодов и в других подобных этим тяжелейших и безысходных ситуациях. Фаларид и на это отвечал дерзко и бесстыдно. Затем уже Пифагор, подозревая, что Фаларид хочет предать его смерти, и вместе с тем зная, что неподвластна его жизнь Фалариду, взял слово. Обращаясь к Абариду, он сказал, что переход душ с неба в воздушные слои и на землю совершается по воле неба, (218) а также очень понятно для всех рассказал о связи всех явлений с небом и неопровержимо доказал, что у души есть своя собственная сила, и после этого довольно подробно рассказал о совершенной энергии слова и ума. Затем он так же свободно говорил о тирании и всех случайных выгодах, о несправедливости и человеческом корыстолюбии в целом, убедительно показав, что все это ничего не стоит. Вслед за тем он произнес боговдохновенное наставление о наилучшем образе жизни и подробно сопоставил его с наихудшим, сообщил самые разумные сведения о душе, ее силах и страстях, как все это действует, и — самое прекрасное из всего сказанного — показал, что боги неповинны во зле и что все болезни и телесные страдания — результат человеческой невоздержанности. Он также сказал и о том, что говорят плохого в мифах о богах писатели и поэты. И, обличая, одновременно вразумлял Фаларида, показал на примере его дел, какова сила тирана и сколько ее, говорил о наказании по закону, что оно совершается заслуженно, представив множество подтверждений тому, провел ясное различие между людьми и другими живыми существами, со знанием дела рассуждал о внутреннем слове и его внешнем выражении342, подробно говорил об уме и исходящем от него познании, (219) дал полезнейшие наставления по нравственными и многим другим связанным с ними вопросам, касающимся того, что является в жизни благом, присоединив к ним достойнейшим образом соответствующие увещевания и отговаривая от того, чего не следует делать. И самое главное: провел различие между тем, что делается по воле судьбы, и тем, что делается согласно уму, много и мудро рассуждал о демонах и бессмертии души. Но это была бы уже другая тема. То, что было сказано ранее, вполне подтверждает его мужество. (220) Ведь если он, подвергаясь смертельной опасности, философствовал с непоколебимой твердостью, целенаправленно и стойко защищался от грозящего ему несчастья и если
