пороки возродивши,

В наемну рать вместил граждан,

Ругаяся всем, что есть свято,

И то, что не было отнято,

У римлян откупить возмог;

Весы златые мзды позорной,

Предательству, убивству сродной,

Воздвиг нечестья средь чертог.

41

И се, скончав граждански брани

И свет коварством обольстив,

На небо простирая длани,

Тревожну вольность усыпив,

Чугунный скиптр обвил цветами;

Народы мнили – правят сами,

Но Август выю их давил;

Прикрыл хоть зверство добротою,

Вождаем мягкою душою, —

Но царь когда бесстрастен был!

42

Сей был и есть закон природы,

Неизменимый никогда,

Ему подвластны все народы,

Незримо правит он всегда;

Мучительство, стряся пределы,

Отравы полны свои стрелы

В себя, не ведая, вонзит;

Равенство казнию восставит;

Едину власть, валясь, раздавит;

Обидой право обновит.

43

Дойдешь до меты совершенства,

В стезях препоны прескочив,

В сожитии найдешь блаженство,

Несчастных жребий облегчив,

И паче солнца возблистаешь,

О вольность, вольность, да скончаешь

Со вечностью ты свой полет:

Но корень благ твой истощится,

Свобода в наглость превратится

И власти под ярмом падет.

44

Да не дивимся превращенью,

Которое мы в свете зрим;

Всеобщему вослед стремленью

Некосненно стремглав бежим.

Огонь в связи со влагой спорит,

Стихия в нас стихию борет,

Начало тленьем тщится дать;

Прекраснейше в миру творенье

В веселии начнет рожденье

На то, чтоб только умирать.

45

О! вы, счастливые народы,

Где случай вольность даровал!

Блюдите дар благой природы,

В сердцах что вечный начертал.

Се хлябь разверстая, цветами

Усыпанная, под ногами

У вас, готова вас сглотить.

Не забывай ни на минуту,

Что крепость сил в немощность люту,

Что свет во тьму льзя претворить.

46

К тебе душа моя вспаленна,

К тебе, словутая страна,

Стремится, гнетом где согбенна,

Лежала вольность попрана;

Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..

Того ж, того ж и мы все жаждем;

Пример твой мету обнажил;

Твоей я славе непричастен —

Позволь, коль дух мой неподвластен,

Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл.

47

Но нет! где рок судил родиться,

Да будет там и дням предел;

Да хладный прах мой осенится

Величеством, что днесь я пел;

Да юноша, взалкавый славы,

Пришед на гроб мой обветшавый,

Дабы со чувствием вещал:

«Под игом власти, сей, рожденный,

Нося оковы позлащенны,

Нам вольность первый прорицал».

48

И будет, вслед гремящей славы

Направя бодрственно полет,

На запад, юг и всток державы

Своей ширить предел, но нет

Тебе предела ниотколе,

В счастливой ты ликуя доле,

Где ты яви́шься, там твой трон;

Отечество мое, отечество драгое

На чреслах пояс сил, в покое,

В окрестность ты даешь закон.

49

Но дале чем источник власти,

Слабее членов тем союз,

Между собой все чужды части,

Всяк тяжесть ощущает уз.

Лучу, истекшу от светила,

Сопутствует и блеск и сила;

В пространстве он теряет мощь,

В ключе хотя не угасает,

Но бег его ослабевает,

Ползущего глотает нощь.

50

В тебе, когда союз прервется,

Стончает мнений крепка власть;

Когда закона твердь шатнется,

Блюсти всяк будет свою часть;

Тогда, растерзанно мгновенно,

Тогда сложенье твое бренно,

Сдрогаясь внутренно, падет,

Но праха вихри не коснутся,

Животны семена проснутся,

Затускло солнце нов даст свет.

51

Из недр развалины огромной,

Среди огней, кровавых рек,

Средь глада, зверства, язвы томной,

Что лютый дух властей возжег, —

Возникнут малые светила;

Незыблемы свои кормила

Украсят дружества венцом,

На пользу всех ладью направят

И волка хищного задавят,

Что чтит слепец своим отцом.

52

Но не приспе еще година.

Не совершилися судьбы;

Вдали, вдали еще кончина,

Когда иссякнут все беды!

Встрещат заклепы тяжкой ночи;

Упруга власть, собрав все мочи,

Вскатясь горе, потщится пасть,

Да грузным махом вся раздавит,

И стражу к словеси приставит,

Да будет горшая напасть.

53

Влача оков несносно бремя,

В вертепе плача возревет.

Приидет вожделенно время,

На небо смертность воззовет;

Направлена в стезю свободой,

Десную ополча природой,

Качнется в дол – и страх пред ней;

Тогда всех сил властей сложенье

Развеется в одно мгновенье.

О день! избраннейший всех дней!

Мне слышится уж глас природы,

Начальный глас, глас божества;

Трясутся вечна мрака своды,

Се миг рожденью вещества.

Се медленно и в стройном чине

Грядет зиждитель наедине —

Рекл… яркий свет пустил свой луч

И, ложный плена скиптр поправши,

Сгущенную мглу разогнавши,

Блестящий день родил из туч.

1783 (?)

«Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?»

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?

Я тот же, что и был и буду весь мой век.

Не скот, не дерево, не раб, но человек!

Дорогу проложить, где не бывало следу,

Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,

Чувствительным сердцам и истине я в страх

В острог Илимский еду.

Начало 1791 (?) г.

«Почто, мой друг, почто слеза из глаз катится…»

– Почто, мой друг, почто слеза из глаз катится,

Почто безвременно печалью дух крушится?

Ты бедствен не один! Иной среди утех

Всесчастлив кажется, но знает ли, что смех?

Улыбка на устах его воссесть не может,

Змия раскаянья преступно сердце гложет, —

Властитель мира, царь, он носит в сердце ад.

– Мне пользует ли то? Лишен друзей и чад,

Скитаться по лесам, в пустынях осужденный,

Претящей властию отвсюду окруженный,

На что мне жить, когда мой век стал бесполезен?

– Воспомни прежни дни, когда ты был любезен

Всем знающим тебя, соотчичам, друзьям,

Когда во льстящей мгле являлось всё очам,

Когда во власти был веселий на престоле;

Когда рок следовал твоей, казалось, воле,

Когда один твой взор счастливых сделать мог.

– Блаженством всё сие я почитать не мог.

Богатство, власть моя лишь зависть умножали;

В одежде дружества злодеи предстояли;

Вслед честолюбию забот собранье шло;

Злодейство правый суд и судию кляло;

Злоречие, нося бесстрастия личину,

И непорочнейшим делам моим причину

Коварну, смрадную старалось приписать

И добродетели порочный вид придать.

Благодеянию возмездьем огорченье.

– Среди превратности что ж было в утешенье?

– Душа незлобная и сердце непорочно.

– Скончай же жалобы, подъятые бессрочно.

Или в пороки впал и гнусность возлюбил,

Или чувствительность из сердца истребил?

– Душа моя во мне, я тот же, что я был.

– Дела твои с тобой, душа твоя с тобою.

Престань стенать. Кто мог всесильною рукою

И сердце любяще, и душу нежну дать,

К утехам может тот тебя опять воззвать.

А если твоего сна совесть не тревожит

И память прежних дел печаль твою не множит,

То верь, что всем бедам уж близок стал конец.

Закон незыблемый поставил всеотец,

Чтоб обновление из недр премен рождалось,

Чтоб всё крушением в природе обновлялось,

Чтоб смерть давала жизнь и жизнь давала смерть, —

То шествие судьбы возможно ли претерть?

На восходящую воззри теперь денницу,

На лучезарную ее зри колесницу:

Из недр густейшей мглы, смертообразна сна,

Возобновленну жизнь земле несет она.

– Се живоносное светило возблистало

И утренни мечты от глаз моих прогнало,

Приятный тихий сон телесность обновил,

И в сердце паки я надежду ощутил.

– Подобно ей печаль в веселье претворится,

Оружьем радости вся горесть низложится,

На крыльях радости умчится скорбь твоя,

Мужайся и будь тверд, с тобой пребуду я.

Начало 1791 (?) г.

Молитва

Тебя, о боже мой, тебя не признавают, —

Тебя, что твари все повсюду возвещают.

Внемли последний глас: я если прегрешил,

Закон я твой искал, в душе тебя любил;

Не колебаяся на вечность я взираю;

Но ты меня родил, и я не понимаю,

Что бог, кем в дни мои блаженства луч сиял,

Когда прервется жизнь, навек меня терзал.

1792 (?)

Песнь историческая

Не красна изба углами,

Но красна лишь пирогами.

Пословица

Громы, гряньте, потрясися

Ось земная в основаньи,

Время быстро, ты исчезни, —

Книга вечности разверзлась.

Я не в будущем читаю,

Не пророк я, не волшебник,

Не дельфийская пифия,

Но я время зрю протекше.

Се явился предо мною

Муж ума и духа сильна,

Что, народ спасая божий,

Море Чермное претекши,

Во пустыни среди глада,

Среди смерти мог устроить

Народ шаткий, легковерный.

Моисей во имя бога

Чудеса творил; законы

Дал израильску народу.

И по истине, возмогший

Управлять толпой народной,

Не быв призван на то ею,

Не имея пред собою

Предрассудка порожденья,

Может, может сказать смело,

Что посланник есть всевышня.

Моисей во имя бога

Жезлом правит, и законы

Среди молний, среди грома

Он со неба получает.

Умы шаткие восхитив,

Вождь был тверд умом и сердцем

(Магомет коварством многим

Быть хотел законодавцем,

Умы пламенны восхитив

Рая лестною картиной,

Он смерть сладкою соделал

Во объятьях дев небесных;

Ученик его столь храбрый

Воин был непобедимый.

Он пошел струею быстрой

На победы, пред собою

Он народам удивленным

Возвестил: се избирайте

Алкоран иль смертоносный

Меч, – и света половина

Пала пред его законом).

Се идет Семирамида,

Она кудри свои черны

Прикрывает златым шлемом;

Своим мужеством на брани,

Своим разумом в советах,

Твердостью во время смутно

Всех сердца, умы пленивши,

Она память истребила,

Что убийственной рукою

Она скиптр правленья держит.

Зри Навуходоносора,

Несяй бурно пламя браней

В стены нового Салема,

Сокрушил их, в прах развеял,

Разорил храм Иеговы,

И повлек он иудеев

В плен, неволю, в преселенье.

Седяй гордо на престоле,

Златом хитро изваянном,

Он зрит образ свой во храмах

Ко богам причтен; курятся

Ароматы драгоценны

В честь ему и днем и ночью.

Но се мгла густая зверства

На верх гордый налетает.

Царь царей теряет разум.

Он стал скот, в лесах дремучих,

В блатах, дебрях ищет пищи…

Так надменности на троне

Писал суд предвечный в небе.

Троя, Тир, Сидон, Карфага,

Древни хины и индейцы

И неведомы народы

Шествуют, покрыты мглою

Неизвестности; но блещет

Во среде столетий мрака

Слава мудрых, яко в туче

Молния в сверканьи светлом.

Зри, воспетые Омиром,

Ахиллес, Парид иль Гектор…

Зри, во пурпурных хламидах

Жители Сидона, Тира,

Алчбой злата устремленны,

На крылах несутся ветра

Во страны дальнейши мира.

Зри, потомки их в Карфаге

Накопляют преизбытки

Остроумною торговлей.

Ганнибал, о вождь предивный…

Но зуб времени железный

Сокрушил их град и славу…

Се потомки мудрых брамов,

Узники злодеев наглых,

По чреде хранят священной

Свой закон в Езурведаме

Буквой древнего самскрита —

Древней славы их останка

И свидетеля их срама!!.

О Конфуций, о муж дивный,

Твое слово лучезарно

В среде страшной бури, браней,

На развалинах отчизны

Восседало всегда в блеске

И чрез целые столетьи

Во парении высоком

Возносилось и летало…

Се идет твой современник

Зороастр; он во Персиде

Учреждает поклоненье

Духа жизни во вселенной

И на жертвеннике светлом

Огнь возжег, что пламенеет

Еще ныне в жертву богу.

Тако сила духа мудра,

Сохраняясь во потомстве,

Пребывает лучезарна

И живет, живет на вечность.

Се Кир старший, учредитель

Царства древния Персиды.

Но чему о нем мне верить:

Или повести правдивой,

Иль Рамзею в слоге красном?

Царь царей и царь великий,

Погибающий рукою

Томириды; отсеченна

Глава Кира восплывает

В крови; слышу, глас вещает:

«Пей, тиран, досыта крови,

Коей в жизни столь был жаждущ!»

Се Эллада в блеске солнца;

Там ирои в лучезарных

Подвигах, будто светила,

На крылах стремятся ветров

Похити́ть руно златое.

Зри, Язон в стране волшебной

Превозмог в Колхиде страхи

Чарований и отравы,

И с руном он у Медеи

Сердце нежное похитил.

Зри, Алкид как сокрушает

Выи дерзких и строптивых;

Разве богу то возможно,

Что он силою десницы

Мог исполнить в жизни краткой.

Странственных он избавитель,

Предал смерти Бузирида;

Он дал в снедь коням, обыкшим

Поядать дымящи мяса

Потребленных чужестранцев,

Во Фраки́и Диомида;

Вепря злого в Эриманте

Обуздать мог вервью лютость;

Стрелой легкою пернатой

Он чудовищ тех пернатых,

Что в Стимфалии гнездились,

Сокрушил и предал смерти.

Не возмог никто противен

Быть ему на брани сильной.

В Лерне гидру он стоглаву

Поразил; в лесу Немейском

Льва ужасного исторгнул

Жизнь с дыханием мгновенно,

И во знак своей победы

Его кожу он космату

Возложил на тверды плечи.

Медяногу, златорогу,

Легкую в бегу он серну

Мог настичь; и даже бога

В струях живша Архелоя

Он, во образе свирепа

Тельца сильна, он, поправши,

Рог исторг во знак победы.

Победитель он чудовищ,

Победитель он гигантов;

Сильна в мышцах он Анфия

Удушил в объятьях крепких.

Перед ним кентавры дерзки

Как лист легкий возметались.

И те храбры жены древле,

Ненавистницы супругов,

Амазонки побежденны

И примером Ипполиты,

Своей красныя царицы,

Что Алкид Фисею отдал,

Научились жить с мужьями.

Он, предерзка Промифея,

Что с небес похитил пламя,

От злой казни избавляя,

Убил врана, что терзает

На Кавказе его перси;

И, пришед к пределам мира,

Океан где облегает

Шар земной, он столп высокий

Силой крепкия десницы

Подавил и вдруг раздвинул.

Две горы тут вознеслися,

Калпе, Абила, подножьем

Двух столпов, где начертанно

Сие дело баснословно,

Се предел, и море с шумом

Покатилося волнами

Во среду земель и весей.

Он, наполнив весь мир славой,

Нисшел в царствие Плутона

И, привратника тризевна,

Обуздал он пса Кервера.

Но, платя он долг природе,

Полубог, ирой, был слабый

Во объятиях Омфалы

Смертный; палицу иройску

Гнусной пряслицей соделал.

Но и в слабостях божествен,

Сын царя миров предвечна,

Десять он супруг имевши,

Был отец потомства славна,

Многочисленна; исполнил

Наконец чудесный подвиг,

Быв единою он ночью

Дев пятидесяти юных

Супруг нежный и в срок точно

Пятьдесят сынов родивши.

Подвигов двенадцать дивных

Совершил, себя прославив;

Быв ироем в жизни краткой,

Полубог он