преданье известном:

Есть разные твари на своде небесном,

Там есть полудемоны, есть полубоги,

Проходят порой по земле их дороги.

Там есть песнопевцы, чьи звонки напевы,

Там есть дивнобедрые, стройные девы.

Однажды с небесною девой прекрасной

Сошелся один полубог сладкогласный.

От бремени срок наступил разрешиться,

Дитя подарила земле чаровница.

В прибрежных кустарниках, в месте безлюдном,

Оставила девочку с обликом чудным.

К реке приближался подвижник в ту пору.

Предстало дитя изумленному взору.

Увидев прелестное это созданье,

Почувствовал странник любовь, состраданье.

Он девочку взял, и взрастил, и взлелеял,

В душе у нее добродетель посеял.

Она ему дочерью стала приемной,

Росла, расцветая, в обители скромной.

Красавица лучшей из девушек стала,

И прелестью и благочестьем блистала.

Однажды чудесную, как сновиденье,

Подобную лотосу в нежном цветенье,

Увидел красавицу брахман красивый,

По имени Руру, подвижник правдивый.

Посватался к девушке дваждырожденный,

Стремительным богом любви побежденный.

Приемный родитель ответил согласьем,

Воскликнул: «Мы свадьбою землю украсим!»

Назначил он день по особенным знакам,

Который счастливым способствует бракам.

За несколько суток до свадьбы невеста,

С подругами выбрав прелестное место,

Играла, плясала в одежде блестящей,

Играя, змеи не заметила спящей,

Которая в скользкие кольца свернулась,

От песен и смеха подруг не проснулась.

Как вдруг наступила, влекомая роком,

Невеста на эту змею ненароком.

Змея, в состоянье еще полусонном,

К тому побужденная властным законом,

Вонзила в красавицу гнусное жало, —

Невеста, отравлена ядом, упала.

Но даже мертва, холодна, бездыханна,

Была она взору мила и желанна,

Лежала на теплой земле без движенья,

Подобная лотосу в пору цветенья.

От яда змеиного, ярко блистая,

Сильней расцвела красота молодая.

Взглянув на нее, испугались подруги,

И стон по лесной покатился округе.

Приемный отец и жених закричали,

Друзья зарыдали в безмерной печали,

Отшельники, чуждые горю доселе,

Подвижники, странники, плача, сидели

Вокруг бездыханного юного тела,

И все, что цвело, об усопшей скорбело,

И Руру смотрел обезумевшим взглядом

На юность, убитую мерзостным ядом.

Снедаемый скорбью великой и жгучей,

Оттуда он в лес удалился дремучий.

Он жалобно сетовал, горем палимый.

Он плакал о ней, он рыдал о любимой:

«Лежит без движенья жена дорогая,

Безмолвно страданье мое умножая,

Лежит на земле бездыханною тенью,

Как лотос, который стремился к цветенью.

Но все возрастает ее обаянье,

И если я всем раздавал подаянье,

И если обет исполнял я сурово,

И если трудился для блага людского,

И если познал я духовное счастье,

Затем, что с рожденья обуздывал страсти,

И если не тщетно мое благочестье,

То жизнь да вернется к любимой невесте,

И если дана моим подвигам сила, —

Хочу, чтоб невесту она оживила!»

Внезапно богов появился посланник.

Сказал он: «О Руру, подвижник и странник!

К чему твои речи? От бренного слова

Нельзя мертвецу превратиться в живого,

И если от смертного жизнь отлетела, —

Не слово ему помогает, а дело!»

«Какое же дело судили мне боги?

Поведай, о путник с небесной дороги!»

«Змеею отравленной в злую годину

Ты собственной жизни отдай половину.

Зачтется подвижнику эта заслуга,

Отдашь — и воспрянет из мертвых подруга!»

Ответствовал Руру небесному сыну:

«Я жизни своей отдаю половину!

Пускай же, змеиным отравлена ядом,

Украшена прелести юной нарядом,

Любовью увенчана, счастьем сверкая,

Воспрянет невеста моя дорогая!»

Небесный посол, снаряженный богами,

Явился тогда к правосудному Яме,

К властителю, смерти, к владыке закона.

Сказал ему: «Просьбе внемли благосклонно!

Есть Руру, подвижник, познавший кручину,

Он жизни своей отдает половину,

Чтоб жизнь ты вернул его мертвой невесте.

Какие страдальцу поведать мне вести?»

Ответствовал вестнику бог правосудный:

«Да жизнь возвратится к красавице чудной!

Пусть тот, кто сильнее отравы змеиной,

Пожертвует жизни своей половиной.

Воспрянет красавица этой ценою,

Подвижнику доброму станет женою».

Так сказано было владыкой закона,

И мертвая дева, без боли, без стона,

Как будто от сна для блаженного бденья,

Как лотос, взлелеянный силой цветенья,

Воспрянула, заново жить начиная,

И сделалась ярче краса молодая.

Так праведной жизни своей половиной

Пожертвовал Руру подруге невинной.

Счастливый жених устремился к невесте,

И свадьбу сыграли, и зажили вместе

Две жизни, — супруг, отыскавший супругу, —

Добра и отрады желая друг другу.

А Руру поклялся, исполненный гнева:

«Пойду ли я вправо, пойду ли я влево,

В лесу или в поле, вблизи иль далёко,

Но змей истреблю я повсюду жестоко!»

Он палицей змей убивал повсеместно:

Святому пощада была неизвестна.

Однажды в лесу, у прогнившей колоды,

Он змея узрел незнакомой породы:

На солнышке грелся он, вытянув тело,

Бессильная старость его одолела.

Как будто орудьем Судьбы, свирепея,

Подвижник ударил дубиною змея.

Тот молвил: «Отшельник, услышь мое слово!

Тебе я вреда не нанес никакого,

Зачем же пришел ты, о праведник, в ярость?

Ты бьешь меня палкой, презрев мою старость!»

«О змей, я не внемлю твоей укоризне!

Супругу мою, что милее мне жизни,

Змея отравила смертельной отравой.

Поклялся я клятвою грозной и правой:

«Куда ни пойду я, всегда и повсюду

Я змей убивать многомерзостных буду».

Поэтому я и тебя уничтожу,

Убью, разорву непотребную кожу!»

Ответствовал змей: «О мудрец знаменитый!

Не все мы свирепы, не все ядовиты,

Не все мы жестоки и втайне трусливы,

Не все мы коварны и алчно кусливы,

Не все мы злодействуем, жалим, клевещем,

Не все мы в сообществе слиты зловещем!

Вот наша порода — людей не кусает

И даже порою от яда спасает.

Мы многих творений добрее, честнее,

О странник, мы только по запаху змеи,

Мы обликом схожи, окраскою кожи, —

Зато мы душою и сердцем не схожи.

Мы связаны с ними названием общим,

Но разное любим, по-разному ропщем.

Мы связаны с ними несчастьем единым,

Но счастьем не схожи со счастьем змеиным.

Не схожи по нашим делам и стремленьям,

Хоть нас презирают единым презреньем.

Иного мы жаждем, иное провидим,

И змей мы не меньше, чем вы, ненавидим».

Смутился, подумал испуганный Руру:

«На жизнь мудреца покусился я сдуру».

Сказал он тому необычному змею:

«Тебя убивать не желаю, не смею.

Но кто ты, кому даровал я прощенье?

Ты, может быть, змей, испытал превращенье?»

Ответствовал змей: «Был я праведник строгий,

Известный под именем Тысяченогий.

Но, проклятый брахманом, злом обуянным,

Стал змеем неведомым и безымянным».

Подвижник спросил: «По какой же причине

Ты проклят и ползаешь змеем поныне?

Ты в облике этом пребудешь доколе?

Ответь мне, причастный страдальческой доле!»

Сказал ему змей незлобивой породы:

«Был дружен я с брахманом в давние годы.

Однажды, огню исполняя служенье,

Он жертвенное совершал приношенье,

А я развлекался, как мальчик лукавый, —

Я сделал змею из травы для забавы.

Увидев змею, что ползла среди праха,

Подвижник сознанья лишился от страха.

Богатый молитвами, правдоречивый,

Взыскующий истины, благочестивый,

Обетам и подвигам предан сурово,

Не сразу пришел он в сознание снова.

Сказал он, меня точно гневом сжигая:

«Твоя ненавистна мне выдумка злая!

Змею из травы ты сработал недаром:

Решил посмеяться над брахманом старым!

Подобие сделал ты — мне в устрашенье,

Когда я огню совершал приношенье.

Ты был образцом, но подобием станешь,

Ты был мудрецом, — ныне к змеям пристанешь,

Ты будешь змеею, такой же бессильной!» —

Он крикнул, духовною мощью обильный.

Склонившись пред мужем, могучим в законе,

Смущенный, смиренно сложил я ладони,

Сказал я, свой жребий предчувствуя жуткий:

«Мой друг, я змею сотворил ради шутки,

Поверь же, мудрец, что совсем не по злобе

Я создал одно из противных подобий.

Ты строг, но для друга ты сделай изъятье.

Прости же меня, отмени ты проклятье!»

Так плакал, молил я, Судьбой удрученный.

Подвижник, раскаяньем чистым смягченный,

Ко мне обратился с таким заклинаньем, —

Дышал он горячим и частым дыханьем:

«Я слово сказал, и оно — непреложно.

Проклятье мое отменить невозможно.

Но так как с тобою дружили мы прежде,

То в сердце ты выбери место надежде.

Ты жди, о мудрец, надлежащего срока.

Родится подвижник, мудрец без порока.

Придет он к тебе, милосердье проявит,

Тебя от проклятия Руру избавит».

Жреца поразив этой мудрою речью,

Он принял и облик и стать человечью,

Подобьем он был — в образец превратился,

Исчезла змея, и мудрец возродился!

Сказал он: «Ты видишь, о твердый в обете,

Что есть и хорошие змеи на свете.

Поведал нам тот, кто творения множит:

«Придет Джанамеджая, змей уничтожит,

Сгорят нечестивцы, погибнут злодеи,

Спасутся невинные, честные змеи,

Которые жаждут добра и познанья!..»

На этом главу мы кончаем сказанья.

[Великое жертвоприношение]

Сказал Джанамеджая, твердый в решенье:

«Устрою великое жертв приношенье,

Но прежде чем род уничтожу змеиный,

Хочу я узнать злодеяний причины,

Хочу я узнать о царе-государе,

В чьей смерти повинны коварные твари, —

За что он убит, незнакомый с пороком?

Каков его путь, предначертанный роком?

Узнав обо всем, предприму я отмщенье,

Иначе свершить откажусь я сожженье».

В ответ он услышал от мудрых ученых,

Суровых в обетах, безгрешных в законах:

«Отец твой, властитель с душою открытой,

Народу служил справедливой защитой.

Не знал он таких, кто б его ненавидел,

Он сам никого никогда не обидел.

Он царствовал правильно, радостно, властно,

Богиню Земли охранял ежечасно.

Стремился он к благу, чтоб зажили в мире,

Закон соблюдая, все касты четыре.

Хвалили его и слуга и владелец;

И жрец, и боец, и купец, и умелец

Трудились, блюдя вековые законы,

И царствовал царь, как закон воплощенный.

Любили его бедняки и калеки,

О каждом заботился он человеке,

Великий деянием, праведный словом,

Защитником был он сиротам и вдовам.

Луной, что плывет по небесному своду,

Он людям казался, любезный народу.

Сражался Парикшит, ведомый богами,

С шестью обитавшими в сердце врагами:

То были Гордыня, Стяжание, Чванство,

Алкание, Гнев и Безумие Пьянства.

Он жил, побеждая презренные страсти,

Он жил, утверждая бесценное счастье,

Пока не достиг рокового предела

И змей не свершил беззаконного дела.

Царя не спасли ни мольбы, ни ограда,

Отец твой погиб от змеиного яда,

И ты воцарился на этом престоле,

Защитник народного блага и воли».

Ответил им царь, над царями поставлен:

«Был Такшакой-змеем отец мой отравлен.

Но Кашьяпа, знавший от яда лекарство,

На помощь спешил к повелителю царства,

Я знаю, что, змеем к тому побужденный,

Обратно отправился дваждырожденный.

А было в лесу и безлюдно и глухо.

Так кто же, скажите, до вашего слуха

Довел о беседе святого со змеем?

Ответьте, и в сердце отмщенье взлелеем».

Советники молвили мудрые речи:

«Узнай же, о царь справедливый, о встрече

Коварного змея с подвижником славным,

С великим жрецом, с мудрецом богоравным.

Сказал исцелителю змей непотребный:

«О, если ты силой владеешь целебной,

То дерево, друг мой, тогда оживи ты:

Сейчас я кору укушу, ядовитый».

Не знали ни лекарь, ни змей пестрокожий,

Что был на смоковнице некий прохожий.

Он сучья ломал, на верхушку забрался:

Он жертвенным топливом там запасался.

Сожженный отравой змеиною, злою,

Он сделался с деревом вместе золою,

Но с деревом вместе его оживила

Премудрого Кашьяпы светлая сила.

Сей пепел, и тело и душу обретший,

Как дерево, снова для жизни расцветший,

В наш город пришел и поведал нам слово

О том, что от змея узнал и святого.

О царь, опечаленный этим рассказом,

Ты действуй теперь, как велит тебе разум».

Познал Джанамеджая горькие муки,

Снедаемый скорбью, ломал себе руки,

А лотосы — очи — росой заблистали…

Советникам славным сказал он в печали:

«Предам я сожжению Такшаку-змея,

За гибель отца уничтожу злодея.

Змеиного рода начну истребленье:

Я вижу, что змей велико преступленье.

Сгорел мой отец, повелитель державы,

Сожгло его пламя змеиной отравы.

Врагам уготовлю такую ж кончину:

Я в пламя змеиное племя низрину.

Теперь совершу я земли очищенье,

Теперь принесу я огню приношенье,

Согласно заветам, что мира древнее,

Огню будут преданы злобные змеи».

Сказал он жрецам: «Для такого обряда

Все то, что потребно, устроить вам надо».

Тогда-то пришли, как велел повелитель,

И жрец-охранитель, и жрец-исполнитель.

Избрали равнину под радостным небом,

Обильную солнцем, плодами и хлебом.

Воздвигли, чтоб род уничтожить змеиный,

Огромный алтарь посредине равнины.

Затем, после долгих трудов и усилий,

Они Джанамеджаю благословили:

«Да будет угодно твое приношенье —

Змеиного, злобного рода сожженье».

Явились в числе неисчетном святые,

Подвижники мудрые, старцы седые,

Они разместились удобно, в прохладе,

И речь повели о великом обряде.

Приблизился день, для него наилучший.

Случился тогда непредвиденный случай.

От главного зодчего, старца благого,

Услышал властитель правдивое слово:

«То место, что выбрано вами, прекрасно,

Но жертвенник здесь возвели вы напрасно.

Такое назначив ему положенье,

Не сможете змей завершить всесожженье.

Подвижник придет, неизвестный доселе,

Не даст вам достигнуть задуманной цели».

Сказал Джанамеджая в сильной тревоге:

«О стражи, приказ мой исполните строгий,

Сюда, к мудрецам, искушенным в законе,

Не должен пройти ни один посторонний».

Меж тем, в одеяниях черного цвета,

Жрецы