жизнью на гималайских склонах. Нет, я не в силах пережить горе Вайдехи, которая увидит Раму, изгнанного в великий лес! Оставшись вдовой, наслаждайся царством со своим сыном! Я думал, ты добра, но теперь я вижу твою черноту, ты подобна прекрасного цвета вину, смешанному с ядом! Увы, убедительными и вероломно сладкими словами, ты погубила меня, словно оленя, который поверил медоточивому голосу охотника. Люди непременно скажут про меня: “Он неблагороден, раз он продал своего сына!” Они будут сторониться меня на улицах, словно хмельного брахмана! Горе мне! Горе мне, твои вероломные слова обрушили на меня бедствие, словно искупление прежде свершенного преступления. Долгое время, о негодная, я по глупости и невежеству покровительствовал тебе, словно веревке на моей шее, которая удавит меня. Я играл с тобой, словно со смертью, и ласкал тебя, как детеныша ядовитой гадюки во тьме. Мир живых осудит меня, лишившего моего великодушного сына наследства. “Ах, – скажут они, – какое еще безрассудство совершит царь Дашаратха в своей безумной страсти, и еще к такой неверной женщине, если он сослал своего любимого сына в лес?” Изнуренный изучением Вед, соблюдением обета брахмачари, служением гуру, мой сын, когда судьба уже сулила ему счастье, будет снова терпеть лишения. Ему нечего будет ответить мне, когда я скажу: “Уходи в лес!” Он скажет: “Быть тому!” Я был бы счастлив, чтобы сын ослушался моего приказа, но дорогое дитя мое, он никогда не сделает этого! Весь мир проклянет меня, когда Рама уйдет в лес и, отвергнутого всеми, Мритью заберет меня в обитель смерти. Когда я умру, и Рама, этот тур среди людей, уйдет в лес, какое зло ты причинишь тем, кто дорог мне, оставшимся без защиты? Утратив меня, Раму и двух других моих сыновей, не в силах вынести этих мук, Каушалья последует за мной в погребальный костер. Будь счастлива, низвергнув Каушалью, Сумитру, меня и моих сыновей в ад!
Оставленная мной и Рамой династия Икшваку, славная своей непоколебимой добродетелью, разрушится под твоим правлением. Если Бхарата одобрит изгнание Рамы, пусть он не совершает погребального обряда, когда я умру. После моей смерти и ухода Рамы в лес правь царством вместе со своим сыном, как вдова. О царица, злой рок привел тебя в мой дом! Невиданное прежде презрение всего живого уготовано мне, словно злодею.
Мой дорогой возлюбленный Рама, привыкший с царским удовольствиям и ездивший верхом на слонах и конях, теперь пешим отправится в бескрайний лес. Мой сын, во время трапезы осаждаемый поварами и слугами, которые старались перещеголять друг друга, готовя для него изысканные блюда и напитки, как будет он питаться дикими фруктами и кореньями, едкими и горькими? Рама, всегда носивший дорогие одежды и привыкший к роскоши, как наденет он на себя шафрановые одежды монаха? Кто издаст этот жестокий приказ, что Рама должен уйти в лес, а Бхарата принять трон? Горе мне!
Женщины порочны по природе и во всем ищут только свою выгоду. О безвестная негодяйка, кто надоумил тебя?! Как я несчастен, что привел тебя во дворец! Какой изъян ты нашла в Раме или во мне, которые так преданы благу других? Отцы отвергнут своих сыновей, жены – мужей, и мир будет негодовать, я обреку Раму на это страдание! Видя своего дорогого сына, прекрасного, как Бог, я радовался и становился снова молодым. Может быть, природа в силах выжить без Солнца или Громовержца, насылающего дожди, но никто не вынесет того мгновенья, когда Рама уходит отсюда, я убежден в этом. О разрушительница, изощренная в своей злобе, в твоем лице я привел в дом саму смерть! Много лет я ласкал тебя, как ядовитую змею на своей груди, я заплачу за это жизнью! Вдалеке от меня, Рамы и Лакшманы пусть Бхарата правит городом и государством, а ты, став причиной смерти родных, вступай в союз с моими врагами! О несущая бедствие, изгнавшая мысли о родстве, в котором все мы состоим, забывшая об узах мужа и жены, ты посмела изречь сегодня такие слова! Как зубы твои не рассыпались на тысячи кусочков?! Никогда Рама не позволял себе резкого слова или возражения, он не умеет говорить жестоко; как можешь ты так оскорблять его, всегда доброго и почтительного ко всем?
Изнуренная яростью, истребленная своей горечью, брызжа ядовитой слюной, иди по земле и погружайся в самые ее глубины, но я никогда не исполню твоего жестокого приказа, о ты, позор дома Кекайи! О та, чья речь подобна острому мечу, изрекающая лживые слова, чья природа порочна, о губительница рода, я не смогу жить, жестокая негодяйка, жаждущая разорвать мне сердце, лелеявшая эту мечту! Я не в силах дольше жить; может ли быть человек счастлив без своего сына? Те, чьи сердца ищут справедливости, извлекут ли из этого радость? Не повергай меня в печаль, о царица! Я готов припасть к твоим стопам! Сжалься надо мной!
Стеная, царь, словно человек, лишившийся опоры под ногами, чье сердце во власти женщины, упал перед царицей, которая стояла в отдалении, и не смог коснуться ее стоп; в эти мгновенья он был похож на безумца.
Глава 13. Кайкейи пренебрегает безграничным горем царя
Царь Дашаратха, величайший монарх, не заслуживший пощады, лежал на земле обесчещенный, словно царь Яяти, низвергнутый с небес. Жестокая царица роковой красоты, не достигнув цели и ничего не страшась, стала снова настаивать на том, чтобы царь исполнил данный обет.
О великий царь, – заговорила она, – ты хвастал, что искренен и верен своему слову! Почему же ты пытаешься уклониться и не исполнить моего желания?
От этих слов Кайкейи царь Дашаратха, дрожа в гневе, отвечал:
Я буду мертв, а Рама уйдет в лес, и только тогда ты, низкая женщина, враг мой, вкусишь полное счастье! Увы! Что отвечу я богам на небесах, когда они спросят меня об изгнании Рамы? Если я скажу им правду, что я сделал это по прихоти Кайкейи, они сочтут меня лжецом. Ценой величайших трудностей я обрел добродетельного и знаменитого Раму. Как же могу я теперь прогнать его? Как пошлю я в изгнание Раму, мудрого, терпеливого, обуздавшего гнев, чьи глаза напоминают лепестки озерной лилии? Рама, цветом тела подобный голубому лотосу, могучерукий, безмерной силы, очаровательный, как сошлю я его в лес Дандака? Он привык к удобству и роскоши и никогда не ведал страданий, как мне вынести его страдания? О, если бы я умер, не причинив этого зла Раме, который ничем его не заслужил, я обрел бы счастье на небесах.
О злобная негодяйка, порочная сердцем, Кайкейи, зачем ты навлекаешь этот злой рок на моего любимого Раму, героя? Несомненно мир перестанет уважать меня за это!
Пока Дашаратха, разбитый горем, сокрушался и плакал, солнце сокрылось за горами Ашта, уступив место звездной ночи. Но у царя, терзаемого горем и тоской, ясная луна на небе не вызвала радости. Престарелый монарх продолжал непрерывно вздыхать и стонать, как больной, обратив глаза свои к небесам.
О Ночь в одеждах из звезд, – говорил он, – я не желаю видеть света, пусть не наступит утро! Я не хочу видеть неумолимую и злобную Кайкейи, которая стала источником всех моих бед!
Добродетельный монарх, кланяясь со сложенными ладонями, снова и снова пытался тронуть сердце Кайкейи:
Твоему нежному супругу, всегда покорному твоим желаниям и теперь разбитому горем, мало осталось жить! О удачливая царица, будь милостива ко мне, правящему над всеми царями! Несомненно, я смущен, говоря это тебе, о прекрасная! Доставь мне эту радость, о юная дева, сердце твое так добро.
Сжалься, о царица, пусть Рама получит из моих рук нерушимую империю! О темноглазая, ты обретешь безграничную славу за свою милость ко мне, Раме, людям, гуру и даже самому Брахме, о дева с тонким станом и чарующими глазами!
Слушая стенания добродетельного монарха, разбитого горем, чьи глаза покраснели от слез, царица, столь жестокая к своему господину, не произносила ни слова.
Монарх, при мысли об изгнании сына, трепетал и снова обращал глаза свои к возлюбленной супруге, которая с недовольным видом изрекла те безжалостные слова, пока в беспредельном горе не упал на землю, потеряв сознание.
В таких муках и стенаньях проходила ночь этого благородного мудреца. На рассвете прославления певцов заставили его прийти в себя. Он поднялся и жестом приказал им замолчать.
Глава 14. Царица Кайкейи остается непреклонной и вызывает Раму к себе
Кайкейи, злобное созданье, с презреньем глядя на потомка Икшваку, в печали о сыне потерявшего сознание и едва различимого на полу, сказала:
Почему, услышав мой ответ, ты разбитый лежишь на земле, словно свершил злодеяние? Поднимись, поднимись!
“Поступать правильно – это высшая обязанность человека” – так говорят сведущие мудрецы. Я указала, в чем твой долг! Потомок Шивья, дав обет, не пожалел отдать стервятнику свою плоти, дабы исполнить слово, и обрел высшее спасение. Подобным же образом знаменитый Аларка по просьбе брахмана, необычайно сведущего в Ведах, без промедленья вырвал себе глаза и отдал ему их. Повелитель рек (сноска 1, 195), верный своему слову, никогда не выходит из берегов, какими бы пологими они ни были. Истина – это Брахман, истина – это поддержание справедливости, нетленные Веды – тоже истина, истина позволяет достичь духовную цель. Раз твой дух тверд в исполнении долга, почитай истину. О знаменитый монарх, воистину щедрый, пусть исполнится благословение, которое ты дал мне; во имя долга и по моей воле сошли Раму – в третий раз я повторяю тебе это. О царь, если ты не исполнишь слова, которое дал мне, обманутая, я покончу с собой у тебя на глазах!
Подстрекаемый безжалостной Кайкейи, монарх не мог разорвать сети, в которые попал, словно старый Бали, обманутый Махендрой. Бледный и обезумевший, словно вол, неверно ступающий меж древками, с изможденными глазами, полуослепший, с великим трудом царь поднялся и сказал Кайкейи:
Твою руку, о злобная, которую я прежде держал у священного огня, читая традиционные молитвы, теперь я отвергаю, так же как и сына, рожденного тобой. День сменяет ночь, о царица, и люди, без сомнения, будут ждать, когда я начну коронацию Рамы, уже все готово для церемонии. Когда я умру, пусть Рама совершит по мне погребальный обряд. Ни ты, ни твой сын не должны приближаться к нему, о порочная, потому что ты не желаешь коронации Рамы. Я уже слышал рев одобрения моих людей и не смогу теперь видеть их горя и оцепенения! Пока монарх говорил с женой, ночь, освещенная луной и гирляндами звезд, прошла, и Кайкейи, не отказавшаяся своих злобных намерений и наделенная красноречием, в ярости и
