зовы о том же. Величие простора едино. Спасибо за Ваше слово о России, которая мне так по сердцу.
26 апреля 1935 г.
ПРОМЕДЛЕНИЕ
«Промедление смерти подобно».
Так сказал Петр Великий. Что же в этом нового? Почему это изречение так часто поминается? Разве этого никто не знал раньше? Нового ничего нет в этом речении. Тем ве менее оно и поминается, и будет поминаться. Оно должно быть написано надо всеми государственными и общественными учреждениями. Оно должно быть на первой странице школьных учебников.
Дело не в том, что сказано нечто абсолютно новое. Вообще не есть ли новое лишь во времени и по обстоятельствам? Но в том дело, что сказано это, и в такой повелительной форме, что должно быть во всех делах человеческих. Это не есть повторение, ибо форма сказанного, вероятно, вполне оригинальна в своей краткости и убедительности. Просто сказано то, что нужно, что нужно всем, нужно для каждого дня. Сказано то, что люди пытаются позабыть насколько возможно. Пытаются противопоставить другое циничное речение: «Не делай сегодня того, что можешь сделать завтра».
В цинизме и в лености люди стараются сложить и поговорки, и побасенки, лишь бы чем-то отложить труд. Значит, для них всякий труд есть и тягость, горе, значит, для них труд есть проклятие. А разве не ужас, когда сужденвая радость обращается в проклятие, в ужас, в горе?
Промедление бесконечно однообразно в своих свойствах. Как умело оно бывает прикрыто, так прикрыто, что даже опытный глаз не всегда рассмотрит, где оно уже приключилось. Причин к нему можно находить до бесконечности. А ведь всякий знает, что человек, в безумии своем, бывает находчив и изобретателен до невообразимости.
Бывает промедление по незнанию, по тяжеловесности характера. Бывает от доверчивости к другим, также бывает от намерений злобности. Словом, можно почти все происходящие действия квалифицировать по той или иной степени медлительности. Если бы только эта медлительность не вредила в конечном результате. Но всякое несовершенство, так же как и всякое зло, неминуемо должно отозваться где-то и как-то. В каждой истории государств можно находить поразительные примеры, как маленькая медлительность порождала великие следствия. Значит, это промедление не было таким малым, как оно могло казаться земному глазу: значит, в нем уже был заключен весь эмбрион последующего. Если бы рассмотреть такие промедления под микроскопом, то можно бы увидеть уже готовый огород всяких бактерий.
Если бы все, промедлившие, уже осознали сотворенное ими грядущее, то, наверное, многие из них ужаснулись и удесятерили бы поспешность и прилежание. Но о будущем вообще думают так мало. Мы уже не раз говорили, что в школах не приучают мыслить о будущем. А ведь без мысли о будущем человек будет как бы слепым. Ослепшие видели прошлое для них и уже не увидят будущего своего. Всякая слепота должна быть избегнута лучшими медицинскими воздействиями.
Бывает и так, что люди как бы готовятся к будущему, но когда наступают признаки его, то их не опознают. Бывает давно сказано, что придет вестпик, но когда он приходит, то его не признают. От этого самые нужные и спешные письма могут попасть в руки злоумышленные.
Такие неопознания, в конце концов, тоже заложены в промедлении. Само слово промедление достаточно говорит, что нечто было промедлено, иначе говоря — опоздало.
Можно опоздать положить яйца под курицу, и тогда не нужно удивляться, что цыплята не произойдут. Пример яйца очень убедителен, ибо в нем уже готовы все элементы для следующей эволюции. И от простого промедления или от неосторожной забывчивости нечто предусмотренное и готовое предается тлению. Разве имеет кто-нибудь право по недобросовестности порождать тление?
Речение Петра Великого действительно и уместное, и великое речение. Стоит вспомнить его собственную жизнь и работу неустанную, чтобы понять, сколько вожжей правитель умел держать в своих руках одновременно. Есть люди, которые умеют держать в руке несколько вожжей, а другие, не развив в себе это умение, с трудом удерживают и одну. Какой же будет возница с одною вожжою в руке? Такие сравнения были бы смехотворны, если бы подчас они не являлись такими скорбными.
Не следует думать, что все прирожденное уже имеется в готовом, обработанном виде. Ведь все нужно воспитать и испытать. При этом испытания не могут быть случайными, они должны быть встречены в полном сознании, с полною готовностью и разумностью.
Такая готовность и зоркость уже упасет от промедления. Разве в полете метеора может быть промедление? Разве орбита светил могла бы допустить промедление?
«Промедление смерти подобно».
«Не оставляйте мед слишком долго открытым».
Тоже речение о промедлении. Каждый испытал на себе, как может изменяться вся судьба его от минутного запоздания. Сказано: «Преждевременность судима, а опоздание уже осуждено». И в этом старинном речении выражено тоже предупреждение о своевременности.
Опять-таки, нужно ли повторять всякие старинные предупреждения? Ведь они так древни, так много веков они предупреждали людей. И предупреждали, и просили, и доказывали их же собственную пользу. И тем не менее маленькие привычки быта яростно противостояли всем благим поучениям. На каждый добрый совет изобреталось извинение.
Наши дни приносят всевозможные ускорения. Но все эти призы на быстроту еще не значат, что великие речения о промедлении делаются уже ненужными. Можно пропустить срок, и тогда уже никакая быстрота не поможет.
Наоборот, каждая запоздалая быстрота вызовет лишь глубокое прискорбие.
Что-то уже сложенное и нуждавшееся лишь в последнем толчке замерло в искусственной обстановке. А что же может быть неестественнее, нежели зрелище человека, остановившегося на одной ноге? Нельзя устоять на одной ноге долго. Нельзя и проехать на одной вожже, особенно же, если и она некрепко будет держаться.
Как бы сделать так, чтобы уговорить опрометчивых о том, что промедление опасно прежде всего для них самих же. Ведь они думают, что пусть кто-то подождет, но они непременно забудут о том, что такое ожидание будет стоить им самим слишком дорого.
«Промедление смерти подобно».
9 мая 1935 г.
ПОРАДУЕМСЯ
Чему бы такому порадоваться? Не успеешь усмотреть радость, как она превращается в новую заботу. Не успеешь почувствовать победу, как она обращается в новый поход. Кто-то бы сказал, просто беда.
Но какая же такая беда, когда это есть жизнь. Стоит вспомнить целый ряд деятелей времен итальянского Возрождения и удивиться остроте волн и вниз и вверх взмывающих. Сама пена является только знаком нового накопления. Именно среди этих сильных характеров можно наблюдать, до какой степени остро соприкасались между собою величайшие их напряжения и происшедшие за ними величайшие достижения.
Лишь в школе жизни, когда никто, казалось бы, не печется о достижениях этих деятелей возрождения, опять выковывались необыкновенные возможности. Сейчас мысленно вспоминаю несколько определенных примеров, и вместе с их биографами можно удивляться, каким образом могли создаваться новые решения и возможности, когда, казалось бы, никакого пути уже не было.
Так могло казаться с узкой земной точки зрения. Но у этих сильных мыслью и делом людей путь всегда находился. Находился этот путь в необыкновенной новизне и неожиданности. Уже тогда, при несовершенных путях сообщения, были слагаемы пути заморские и загорные. Если кому-то теперь кажется что-то неимоверно трудным, то насколько труднее это было когда-то тогда, когда оставалось столько пугающе неизвестного.
Так же, как теперь, тогда отмирали целые города и страны, а сильные духом продолжали свою славную одиссею. Какую же одиссею нужно почитать теперешним людям, чтобы и среди забот все же порадоваться. И порадоваться в полной вере, ибо без веры нет осуществления. Как же подойдут они без веры к высокому и мощному, одно приближение к которому уже может наполнять трепетом?
А в вере — все легко. Ведь вера есть, попросту говоря, знание.
И вот по вере, по знанию видно, что можно радоваться.
Можно радоваться постоянно новым путям, так же неисчислимым, как неисчислимы светила небесные. Разве только случай приводит к нахождению новых путей? Именно не случай, ибо и случая-то почти не бывает, но всегда идет пришествие новых, уже когда-то сложенных возможностей.
Если кто говорит, что дальше так нельзя, то именно в этом «так» он лишь останется правым. Так нельзя, но иначе можно. Для этого «иначе» соберем всю нашу память, очистимся от ненужной ветоши и попробуем посмотреть глазом новым.
Ведь для обычного жпльца место представляется изжитым, но стоит прийти к тому же месту новому человеку, и он найдет в нем новые рудники и новые горизонты.
Ибо посмотрит оп глазом новым. Вот в этом-то постоянном обновлении, в возможности такого появления и будет заключаться неиссякаемая радость. Если же мы знаем, что этот источник неиссякаем и может быть замутнен лишь нами самими, то, превозмогая себя, мы опять приобщимся к вечным святыням восхождений.
Если кому-то почему-то очень грустно пли смутно, то пусть он напомнит себе сознательно и повелительно о том, что радость возможна, что она есть и будет. Кто-то назвал такое утверждение «заклинанием радости». Может быть, это не далеко от истины. Если вы чего-то хотите — вы должны об этом думать и вы должны магнитом сердца привлечь это. Когда вы окажете себе «порадуемся», — это никогда не будет отвлеченным бессмыслием, но будет лекарством особым и мудрым. «Радость есть особая мудрость».
10 мая 1935 г.
БЕЗЫМЯННОЕ
Сколько бы ни упоминать о восхищении и удивлении перед безымянным творчеством, раскинутым по всему лицу земли, все же каждый раз восхитишься, видя новые примеры.
Когда на опасных горных перевалах вы находите гигантские изображения на скалах, кем-то трудолюбиво высеченные, каждый раз в вас проникает уважение к такому стихийно образованному творчеству.
И в монгольских пустынях вас всегда остановит это безымянное творчество, так трудно понятное теперь.
Сколько рассуждений вызывали так называемые «каменные бабы». Еще не так давно им пытались приписывать чуть ли не портретно монументальное напоминание о погребенных. Основа к тому заключалась в исторических деталях костюма. Конечно, заставляла подумать о происхождении своем чаша, часто находившаяся в левой руке изваяния. Иногда чаша процветалась огнем. Такое изображение имелось на моей картине «Стражи пустыни».
Во всяком случае, пламенеющая чаша уже не вязалась с представлением о погребальной потребности. В этой подробности уже заключалось напоминание о каком-то культе. Тем более обращала на себя внимание чаша, что повторялась она в изваяниях многократно и всегда, как то ритуально установлено.
К тому же пониманию о каком-то ритуале, о каком-то культе направили наше внимание и бронзовые маленькие фигурки, принесенные нам монголами. Одна из них приобретена и находится в собрании Юрия, за другую такую же монголы просили чрезмерно большую цену, и ее не пришлось достать. И на том, и на другом изображении над головою имеется кольцо, показывающее, что оно было, вероятно, носимо на груди. Полированность от употребления показывает как долговременность, так и постоянное ношение. А главный интерес заключался в той самой чаше,
