Мы-то и не обращаем, но люди-то под полою перешептываются и по-своему приукрашают.
Особый вид двуногих — вредители. Что же это за племя? Или особый зоологический вид? Распадаются они на многие секции. Есть вредитель-доносчик или из платной выгоды или из искусства для искусства. Есть вредитель-завистник. Ночь спать не будет, пока не наврет. Есть вредитель-дурак — и себе навредить готов, лишь бы произнести нечто зловредное. Есть и вредитель служебный. Вредительствует по должности. Множество подклассов! Цивилизация расплодила этих микробов. Думают, что Культура их изведет. Но и под Культурою иные понимают разведение бацилл. Смутное время! Повсюду можно находить вредительство всех рангов. А Культура загнана в подвалы, в пещеры. Даже в бюджетах Культура обойдена. А в Культуре — и свет и радость. Так нужна радость!
14 Ноября 1939 г.
Публикуется впервые
Судьбы
Роден только тридцати семи лет был впервые принят на выставку. Через три года он получил медаль третьей степени. Заметьте, третьей степени! Затем последовали общеизвестные скандалы с неприятием его памятников Гюго, Бальзака и Героев Граждан. Кроме того, Роден был обвиняем в том, что он вообще не умеет работать и делает муляжи вместо того, чтобы лепить. Потребовалась целая комиссия испытанных скульпторов, которая, исследовав работу Родена, удостоверила оригинальность искусства великого скульптора. Когда мы были в мастерской Родена, невозможно было представить себе, чтобы этот самобытный, бодро уверенный мастер должен был проходить такие голгофы непонимания.
То же самое происходило и в первый период творчества Пюви де Шаванна. Одиннадцать лет он был непринимаем на выставки. Гоген умер накануне ареста, да ведь и Фидий скончался в тюрьме. А судьба Модильяни? Сколько судеб! Говорят, в Париже живет пять тысяч поэтов, ни разу не напечатанных. Перед многими молодыми захлопнуты двери.
Удивительно подумать, что так называемые Академии в разные века отличались тою же неприязнью ко всему даровитому и выходящему из рамок обычного. Любопытнее всего то, что эта же странная особенность сказывалась не только в художественных Академиях, но и в научных.
Можно привести длинный список имен, обойденных Академиями.
Нам могут сказать, что несправедливость Академий по отношению Ломоносова или Менделеева уже отошла в область прошлого. Но как же быть тогда с супругами Кюри, которые еще не так давно на наших глазах почувствовали на себе типичную академическую несправедливость.
Куинджи трижды не был принят на экзаменах в Академии. Последний раз из тридцати экзаменовавшихся двадцать девять было принято, и один-единственный Куинджи испытал на себе судьбу многих талантов. И Верещагин не мог поступить в Академию.
Опять-таки допустим, что все эти «памятки» относятся к прошлому. Но как бы сделать, чтобы в новых Академиях, в Академиях будущего такая более чем странная традиция не повторялась? Сейчас празднуется юбилей Российской Академии Художеств. Надо думать, что сложатся такие обновленные традиции Академии, когда путь истинных дарований будет всячески облегчен. Пусть Российская Академия будет истинно новой. Новой — для молодых.
Изумляемся судьбам бывшим. Понимаем все творившиеся несправедливости, но ведь можно себе представить и бережливое отношение к талантам, когда Академии станут не осудителями и гонителями, но утонченными поощрителями и дальнозоркими провидцами тех, которым суждено стать народною гордостью и мировыми ценностями. Судьбы — в руках человечества.
17 Ноября 1939 г.
Публикуется впервые
Реализм есть отображение действительности. Казалось бы, чего проще. Между тем, какая же это будет действительность? Реализму противопоставляется натурализм. В этом заключается как бы желание подчеркнуть особые качества реализма. Должно быть, авторы этих формул хотят подчеркнуть, что натурализм есть слепое подражание природе, тогда как реализм выражает сущность действительности. Говорят, что портрет реален тогда, когда он изображает не случайный какой-нибудь аспект лица, но именно когда он отображает сущность характерную и убедительную. В последнем слове и заключается различие между глубоким осмысленным реализмом и случайно поверхностным натурализмом. В реализме непременно будет участвовать истинное творчество, тогда как натуралист будет рабом случайного миража. Из реализма будет рождаться здоровое развитие искусства, тогда как натурализм приведет в тупик. О качествах настоящего творческого реализма следует глубоко подумать, чтобы молодежь не осталась в каком-либо заблуждении. Натурализм пренебрегает композицией, тогда как реализм не исключает такого творческого начала. Композиция должна быть воспитываема в художнике. С самых первых своих шагов в искусстве молодой художник должен развивать в себе эту способность. Наряду с мастерскими, в которых преследуются этюдные задачи, должны происходить беседы о композиции. Они не должны оставаться в пределах словообмена, но должны закрепляться сочинением эскизов. Молодежь должна запасаться такими эскизами. Существует заблуждение, что раньше человек должен законченно научиться рисовать и живописать, а уже потом думать о композиции. Забывается, что нет предела мастерству рисования и живописания, и никто не может дерзнуть утверждать, что он этому уже вполне научился. А кроме того, может случиться любопытнейший внутренний процесс, который захлопнет навсегда вход в композицию. Можно наблюдать, что многие, которые сызмальства не потянулись к эскизам, утратили эту способность. Все должно быть воспитываемо и образовываемо. Нельзя думать, что какие-то совершенства упадут с неба в готовом виде. Также и понимание истинного убедительного реализма не приходит сразу, а будет синтезом множайших прозорливых вдохновений.
25 Ноября 1939 г.
«Из литературного наследия»
Америка
Мы послали Вам телеграмму, прося напомнить Джаксону, что вследствие военного времени возникают всякие трудности, и обычно в делах эти экстраординарные обстоятельства принимаются во внимание, и многое откладывается на время войны. Не забудьте, что мы находимся в стране воюющей, в которой даже условия обычных сношений весьма затруднены. Так, например, я должен был послать две небольших картины в Швейцарию и с сентября до сих пор еще не получено соответствующее разрешение. Привожу это как иллюстрацию экстраординарных условий. Кроме того, Вы уже знаете, как нерегулярно и вперемешку доходят письма. Но очевидно вандалы именно хотят воспользоваться экстраординарными условиями для своих темных проделок. Хорш несомненно через разных «покровителей» толкает правительство не только к несправедливым решениям, но и торопит с какими-то разгромами. Хорш весьма заинтересован, чтобы первый разгром произошел как бы от лица правительства. Ведь тем самым будет как бы доказано, что суммы были не экспедиционные, а картины были куплены Хоршем, и значит принадлежат ему. Наш друг Стоке правильно заметил в одном из своих писем сюда, что он потрясен такими явными несправедливостями. Действительно, каждому честному человеку бросается в глаза, что с нашей и вашей стороны никакие показания и свидетельства не принимаются во внимание. Но Хоршу разрешается оперировать сфабрикованными им документами — копиями с несуществующих бумаг, разрешается произносить всякую мерзкую ложь и клевету, разрешается ставить на обороте картин фальшивые штемпеля. Все дело показало, насколько по таинственному мановению руки Хоршу разрешается все, а вам и нам даже самые веские обстоятельства не служат доказательством. Даже документальное письмо Хорша, которое меняет все дело, не принимается во внимание. Никто даже не мог спросить двух определенных вопросов — во-первых, к каким суммам относится письмо Хорша от 8-го Дек[абря] 1924 года и во-вторых, где же экспедиционные суммы, если полученные нами на экспедицию деньги являются частными присылками Хорша, и по его последней версии платою за приобретенные им картины. Неужели же судьям не почуялось все темное поведение Хорша? Только судья 0’Малей распознал нашу правоту, и затем судья Коллинс воскликнул о том, что Уоллес тревожил его по телефону в связи с поступками Хорша.
За все эти годы осталось в тайне престранное покровительство Уоллеса Хоршу. Вы писали о каких-то их сношениях. Но теперь становится ясным, что, пользуясь военными обстоятельствами, предполагается устроить какой-то разгром в пользу Хорша. Мы не раз читали о делах, которые даже в мирное время тянутся целые десятилетия. Спрашивается, почему же в нашем случае даже экстраординарные мировые обстоятельства не принимаются во внимание? Кроме того, теперь трое друзей подготовляют свой иск Хоршу. Не торопится ли он со своими новыми махинациями, чтобы прямо или косвенно осложнить иск наших друзей? Не кажется ли Вам странным, что в течение всего лета шли какие-то переговоры (и будто бы благоприятные) о соглашении с Вашингтоном. Можно было понять, что переговоры закончатся успешно и вдруг, можно сказать, накануне каких-то сроков сообщается об отказе. Все это показывает на нечто тайно происходящее. Лишь бы только, кроме всего прочего, интересы друзей не пострадали. Посылаю для Вашего личного сведения один из моих записных листов.
История повторяется, но в еще более безобразном виде. Теперь Вы видите, насколько своевременно было сохранить Комитет Друзей и собрать протесты против вандализма. Даже зная положение вещей, все же думается, что экстраординарные мировые обстоятельства должны быть приняты во внимание. Вы ведь знаете, что мы стараемся разыскать старые письма, имеющие отношение к делу. Вы понимаете, что эти розыски также чрезвычайно затруднены мировыми обстоятельствами. При ином положении дела можно бы уже лично поехать, но сейчас и передвижения временно затруднены. Пожалуйста, переведите для друзей эти строки. Ведь из них многие, вероятно, не представляют себе всех существующих затруднений. Вот милый Джин Ф. сетует на неполучение отсюда писем и трогательно ожидает присылки осеннего выпуска «Фламмы». Пожалуйста, скажите ему о всех затруднениях и поблагодарите его от нас за все сердечные чувства, им выраженные. Как жаль, что события так отразились на удачно начатой «Фламме».
27 Ноября 1939 г.
Публикуется впервые
Другу[56]
Дорогой мой, только что я писал нашим друзьям о том, что вряд ли можно ожидать Вашего письма — Вы так заняты — а тут-то и прилетела Ваша весточка. Может быть, кто-то укорит меня в излишней сентиментальности, но нас всех так глубоко тронуло, что Вы бессменно стоите на дозоре искусства и Культуры. Хочется сказать Вам к этому самый горячий привет. Рады слышать, что и переустройство Музея послужило к его пользе. Ближайшее соседство государственного Музея тоже хорошо и даже привлечет новых посетителей. Радовались мы, что Лосский неутомимо продолжает читать лекции в Университете, а ведь года его немалые. При свидании передайте им всем наши приветы. Хорошо, что Вам удается продвигать и монографию. Так обидно, что из-за внешних обстоятельств издание претерпевает затруднения. Жизнь еще раз показывает, насколько нужна Культурная работа. Вы справедливо негодуете на безобразные действия Бенуа. По этому поводу я получил немало писем. В данном случае он не касается ни Музея, ни наших обществ, но ненавидит наш Пакт об охранении памятников Культуры и все мои призывы к Культурному строительству, называя их мессианством! Попросту говоря, он производит подлую подрывную кротовую работу, которая тем отвратительнее, что у меня лежат сладенькие письма его. Думалось мне, что в «Мире Искусства» должен сохраняться хотя бы некоторый корпоративный дух, но отношения Бенуа доказывают, что этого нет. А ну его к шуту! Покойная Мария Клавдиевна Тенишева всегда называла его Тартюфом, очевидно,
