любящих теплую воду, появились в таких местах, где раньше их не было. Очищение ото льда Баренцова моря наблюдается всеми коммерческими судами, которым приходится бывать там почти периодически.

Одно время это потепление Северного полюса ученые были склонны приписать изменению в течении Гольфстрима. Но Гольфстримом нельзя объяснить потепление воды в Баффиновом заливе и в Беринговом проливе, куда Гольфстрим не достигает. Гольфстрим не влияет также на сибирские реки, между тем за последние 25 лет эти реки замерзают позже и вскрываются ото льда раньше.

Становится теплее климат и в южном полушарии. В Бомбее, Вальпарайзо, в Буэнос-Айресе, Капштаде средняя годовая температура повысилась, что объясняется только постепенным потеплением нашей планеты.

Папанинская экспедиция установила, что ледяные поля двигаются теперь к полюсу почти в два раза быстрее, чем показывали расчеты прежних исследователей.

Метеорологические записи за 1938 год как будто подтверждают указанные наблюдения. В Англии, например, март и декабрь были самыми теплыми за целое столетие. Одновременно советские ученые, зимующие на острове Рудольфа в 560 километрах от полюса, сообщили, что в декабре у них температура по большей части была выше нуля. Так замечаются космические явления.

(Не ранее 1939 г.)

Публикуется впервые

Вайчулянис

Краткая телеграмма: «Клементий скончался». Окончен земной путь замечательного человека. Друзья справедливо горюют об утрате такого преданного и устремленного к добру сотрудника. За него можно лишь порадоваться, ибо окончены его земные страдания, и в обновленном, утонченном теле он начинает новую работу на благо человечества. Истинное чудо в том, что при тяжкой болезни организм мог целый год бороться. Но к этому были особые причины. Посмотрим, сколько добра за этот год страдающий жестоко Клементий Станиславович успел совершить! Сколько единения он внес среди друзей, сколько широких благостных советов он оставил ближним и дальним друзьям и сотрудникам. Точно бы именно для трудных переживаемых дней он сохранялся, чтобы самоотверженно озаботиться об укреплении истинного единения и добротворчества среди близких. С восхищением вспоминаем, в каких душевных тонах сообщали нам друзья о его преданности общему делу. Как даже в самые трудные для осознания дни, когда происходили многие колебания, он оставался твердым и мужественным и не терял широту воззрений. Это особенно трогательно, когда мы знаем его каждодневную обиходную работу, которая могла бы заглушить возвышенные устремления.

Мало ли людей, которые погружаются в тину каждодневности и стараются оправдать этою обиходностью свое равнодушие к возвышенным устремлениям. В истории мы знаем примеры, когда выдающиеся деятели несли в жизни каждодневную рутину, но это нисколько не умаляло их высоких достижений. Точно бы для назидания давались такие примеры победы над обиходом жизни. Эти деятели имеют особо глубокое значение, ибо они в назидание прочим вносят в жизнь высокое качество всего ими делаемого. Они не только совершенствуют себя, но и совершенствуют окружающее. В лице Клементия Станиславовича мы видим добрый пример, как жизненная рутина не только не принизила его устремления, но даже как бы являлась побуждением к его мыслительным полетам. Друзья и сотрудники сохранят о нем самую светлую память и не раз припомнят, как даже в самые трудные часы Клементий Станиславович умел сказать простое слово, которое бывало самым нужным и целительным.

Итак, с одра болящего’ исходило целение. Запомним этот благостный пример в истории нашего Общества и пошлем нашему Другу самое душевное пожелание в его новых светлых преуспеяниях. Наша признательность и неизменная любовь пусть сопутствует ему на светлых путях.

10 Января 1940 г.

Гималаи

Публикуется впервые

Куинджи

(К тридцатилетию со дня смерти)

Быстро бежит время. Уже тридцать лет минуло, как скончался Куинджи. Ушел большой художник, большой человек, большое сердце. Незабываемый!

Тяжко кончался Куинджи. Невольно поминалась народная пословица, что «добрые люди трудно помирают». Болезнь сердца, удушье со страшными болями, все это сломило крепчайший организм. Болезнь развивалась быстро, и в 1910 году уже не оставалось сомнения, что фатальный конец близок. Летом меня вызвали из Прибалтики ввиду ухудшения болезни. Я застал Архипа Ивановича, нагим сидящим на постели, а вокруг него помещалось несколько членов Академии — Беклемишев, Позен и другие. Архип Иванович говорил странные вещи, и я сразу понял, что он от страданий своих не в себе. Отозвав Беклемишева, я обратил внимание на эту новую сторону болезни, но Беклемишев замахал руками и сказал: «Ничего подобного». Не успел он вернуться к своему месту, как Куинджи позвал служителя, санитара Петра, и указав ему на сидевших членов Академии, горько сказал: «Петр, ты простой человек, посмотри, что за люди меня окружают». После этого Беклемишев понял. Конечно, только припадки боли вызывали возбужденное состояние, и тогда мышление туманилось. Но боль утихала, и Куинджи пристально вглядывался в нас и говорил: «Этто, давайте сегодня говорить глупости». Бывали и жуткие минуты: так, когда я и Зарубин дежурили ночью, Архип Иванович вдруг привстал на постели и, вглядываясь куда-то между нами, глухо спросил: «Кто тут»? Мы ответили: «Рерих и Зарубин». — «А сколько вас»? — «Двое». — «А третий кто?» Было жутко. Архип Иванович хотел повидать всех своих учеников. Но сделать это было очень трудно. В летнее время все были в разъезде. Вроблевский был в Карпатах, Пурвит в Риге, Рущиц за Краковом, Богаевский и Латри — в Крыму, и остальные все далеко. Я сделал целое расписание — кому и куда написано. В минуты облегчения от страданий Архип Иванович требовал этот лист и обсуждал, когда к кому могло прийти письмо, когда кто откуда мог выехать, по какой дороге. Осведомлялся, нет ли телеграмм, спрашивал: «Но ведь они торопятся? Они знают, что спешно?». Это было очень трагично. Куинджи любил учеников. Это была какая-то особенная любовь, которая иногда существует в Индии, где понятие Учителя — Гуру облечено особым пониманием. Незадолго до конца в припадке боли Куинджи пытался выброситься из окна. Значителен и мудр был лик его в гробу.

Куинджи, посылая денежную помощь бедным, добавлял: «Только не говорите, от кого».

Куинджи однажды услышал, что ученики между собою называли его Архипом.

Когда все собрались к чаепитию, он сказал, улыбаясь: «Если я для вас буду Архипкой, то кем же вы сами будете?» Учительство, подобное Гуру Индии, сказывалось в словах Архипа Ивановича.

Куинджи умел быть суровым, но никто не был таким трогательным. Произнеся жестокую критику о картине, он зачастую спешил вернуться с ободрением: «Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы».

Куинджи знал человеческие особенности. Когда ему передали о некоей клевете о нем, он задумался и прошептал: «Странно! Я этому человеку никакого добра не сделал».

Куинджи не только любил птиц, но и умел общаться с ними. Болезни его пернатых друзей сильно его огорчали. «Сильный дифтерит у голубя — тяжелый случай! Вот и подклеенное крыло у бабочки не действует!»

Куинджи умел при надобности осадить вредные выступления. Когда Матэ стал высказывать в Совете наущения Репина, Куинджи прервал его словами: «Пусть лучше сам Илья Ефимович нам расскажет».

Куинджи умел защитить неправо пострадавшего. Ученики Академии часто не знали, кто смело вставал на их защиту. «Этто, не трогайте молодых».

Куинджи выказал большую самоотверженность, когда в. князь Владимир и гр. Толстой предложили ему немедленно подать в отставку за защиту учащихся. Друзья советовали ему не подавать, но он ответил: «Что же я буду поперек дороги стоять? Вам же труднее будет».

«Коли загоните в угол, даже овца кусаться начнет» — так знал Куинджи природу человеческую.

«Одни способны написать даже грязь на дороге, но разве в том реализм?» — говорил Куинджи, изучая свет луны.

«Сделайте так, чтобы иначе и сделать не могли, тогда поверят», — говорил Куинджи об убедительности.

Когда пришла весть, что адмирал Макаров сам выходит на разведку из Порт-Артура, Куинджи очень взволновался и говорил: «Нельзя ли телеграмму послать, ведь его заманивают на мины». Предвидение!

Однажды с Куинджи говорили о чудесах авиации. Он вздохнул: «Хорошо летать, прежде бы научиться по земле пройти». Он-то умел по земле ходить.

Когда же Куинджи слышал оправдания какой-то неудачи, он внушительно замечал: «Этто, объяснить-то все можно, а вот ты пойди да и победи».

Прекрасную победу одерживал Куинджи, когда писал приволье русских степей, величавые струи Днепра, когда грезил о сиянии звезд…

1940 г.

Гималаи

«Литературные записки», Рига, 1940

Письма Елены Ивановны

Вышли два тома писем. Только подумать, что эта тысяча убористых страниц представляет лишь малую, вернее сказать, малейшую часть всего Ел. Ив. написанного. Кроме того, изданные письма представляют лишь фрагменты, ибо столько по разным обстоятельствам должно было быть опущено. Жаль подумать, что разные житейские соображения заставляют безжалостно срезывать иногда самые, яркие места. Пройдут годы, и покажется странным, почему именно эти места должны были быть отброшены. Сам знаю, что уже через десять лет кажется непонятным, по каким таким причинам почти две трети «Алтай-Гималаи» были выброшены. Самое же обидное, что все эти осужденные места уже не могут быть восстановлены. А ведь в свое время казалось, что каждое такое упоминание будет кому-то совершенно неприемлемо. Так же жалко, что и письма Е. И., вошедшие в два тома, даны не полностью. Сколько прекраснейших и нужнейших мыслей было изъято! Между тем сами мировые обстоятельства показывают, насколько сказанное было своевременно. Основною мыслью этих писем является сотрудничество и единение. Как жестоки и своекорыстны были люди, к которым эти искреннейшие зовы не доходили. А если и доходили, то в каком-то самовольном толкований. Ну что ж, каждая мысль имеет в виду не только одного определенного собеседника, но главные слушатели и последователи этой мысли всегда остаются автору неизвестными. Пути слова неисповедимы. Невозможно проследить трудные хождения книги. И нельзя представить себе, где и как она находит свое лучшее применение. В сердечном желании Добра писались все эти письма. Всегда было нужным это пожелание, а сейчас оно совершенно необходимо. В ближайшем будущем, когда гуманитарные познавания опять займут свое основное в человеческой жизни место, тогда все действенные советы добра окажутся поистине неувядаемыми. Пройдут они через старшее поколение и достигнут молодых сердец, сейчас подрастающих. В «письмах» отмечены многие вопросы, заданные искренними искателями. Это дает особую жизненность и разнообразие затронутых проблем. В разные страны писались «эти письма. Совопросники задавали иногда идентичные вопросы, и приходилось им посылать вариации тех же разъяснений. Но и в этой кажущейся повторности имеется своя усугубленная убедительность. Обычно такие утверждения группируются около наиболее жгучих вопросов, и вы никогда не знаете, которая именно вариация будет доходчивее. Не забудем, что обдумывались письма в самых разных странах и условиях. То среди просторов Средней Азии, то в шуме Парижа, то на высотах Гималаев — и в тепле и в холоде писались эти письма. Но сердечная мысль, сказанная в них, не знала холода. Вспоминаю, как Е.И, на коне пересекает просторы Монголии