бы поскорей поправиться. Слишком все напряжено, и нездоровье совсем не ко времени.
Не знаем, как русский народ относится к событиям в Индии? Знает ли? Если и здесь сведения пресечены, то что же просачивается там, вдали? По словам британского радио, арестованные будут лишены газет и всех сообщений. Особенно волнует народ, что арестованные увезены в «неизвестном направлении». При желании под этим можно многое предположить.
Итак, Конгресс уничтожен, а коммунисты утверждены правительством. Такие комбинации трудно усвояемы народными массами. Также путаются люди между «доминионом» и полным освобождением. К тому же и фантастический Пакистан[37] с его неуловимыми границами остается энигмою[38]. Ох, многострунные инструменты сложны для игры.
Во всем чуются грозные дни. Исчезновение сведений лишь усилит грозность. Кто знает, где она — наибольшая грозность. Часто она приходила со стороны нежданной.
10 августа 1942 г.
Публикуется впервые
Трудные дни (14.08.1942)
Александрийская библиотека была сожжена христианами. Святейшее воинство Савонароллы уничтожило много художественных произведений. Теперь газеты сообщают, что сильно пострадали в Дели замечательные среднеазиатские фрески, когда их прятали в какое-то подземное хранилище. По словам лагорской газеты, одних стекол перебито на сто тысяч рупий. Упаси от таких хранителей!
Как-то в шутку сказалось, что человечество дойдет до такой дикости, что Альтамирские пещеры окажутся более прочными хранилищами, нежели современные музеи. Не пересчитать всего погибшего! Говорят, что при пожаре «Парижа» не досчитались одного ящика Луврских сокровищ. А ведь еще не так давно мне говорили: «Чего вы тревожитесь о музеях, о Культуре? Музеи прочны! О Культуре все толкуют!» Но всего несколько лет прошло, а уже всем, даже самым глухим пришлось услыхать разрушительные взрывы.
Вспомнили, что кроме образования, нужно и воспитание народов. Поверх механических познавании требуются и гуманитарные науки. Забросили все касаемое человечности, уставились лбом в кочку земную, а на лбу шишки растут. Бедный Макар много шишек раскидал, а теперь охает под их дождем. О существующих обычаях людских свидетельствует недавнее газетное сообщение. В Кандахаре (Афганистан) провинившихся, непослушных прибивают гвоздем «через ухо к дереву». Вот такие «обычаи» живут, а где-то думают, что с Культурою все благополучно. А послушайте о китайских пытках, они не только в «Саду пыток», но и сейчас в жизни. Да разве только в Китае пытки?
Все сводится к тому, что кроме образования нужно и воспитание. Недавно нам рассказывали о неких нравах в Оксфорде и подобных хваленых университетах. Значит, и там воспитание хромает. Правда, еще Цицерон восклицал: «О времена, о нравы»! И Перикл мог сказать то же. Но неужели от классических дней ничто не изменилось? В судах та же подкупность. Адвокаты изощряются во лжи. Говорящие о свободе и справедливости творят рабство и несправедливость. Говорят о братстве, но ведь для этого нужно охранить человечность. А что с нею сделали!
Тога Культуры оборвалась, загрязнилась. В каких водах нужно омыть ее? И каждый день все сложней становится. Не притворяйтесь в пляске — плохо сейчас!
14 августа 1942 г.
Публикуется впервые
Америка (24.08.1942)
Пришли письма Зины от 8 Июля и Дедлея от 10 Июля. Удивительно, что Редф.[39] считает шансы Корпорации слабыми. Ведь у Вас в руках главное доказательство в том, что противники неоднократно подсылают своих адвокатов для разделения с Вами имущества Корпорации. Кроме того, за что же взяли они от Стока[40], Сутро и Катрин 11.000 долларов — ведь за шеры Корпорации! Впрочем, разговоры вообще могут быть лишь после войны. Ведь при нынешнем положении любой из Вас может оказаться в отъезде. Ведь все ненормально. Значит, книга в пользу Р[усского] Красного Креста не состоялась. Ничего не поделаешь — было доброе желание. Итак, два мерзавчика — Флейшер и Магоффин ушли. Может быть, и еще кто-нибудь из той же банды уже отправился в дальнее плаванье! Прислушивайтесь! Будет хорошо, если АРКА постепенно нарастет. Передайте Ватсону мой сердечный привет — всегда душевно о нем вспоминаю. Особенно много советников и не нужно. Изобилие может только способствовать раздорам. Воображаем, как отзывается на жизни железнодорожная езда по карточкам. Потому и говорим, что действуйте по местным обстоятельствам. Ничто нормальное не приложимо. Не отягощайтесь, чем легче и подвижнее — тем лучше. Юрий говорит, что копия с письма X.[41] была вложена — не пропала ли при вскрытии цензурою? Невозможно и представить, что сейчас может теряться?! Вы вспоминаете, как Хорш обобрал до нитки всех бондхолдеров[42]. Никто из них не поднял голоса против грабителя! Хороши законы, по которым можно безнаказанно грабить. Хороши судьи! Хороши адвокаты!
Людмила вовсе не пропустила 12 лет. Сравнительно недавно банк отвечал по ее делу. Неужели грабитель покусился на трудовые сбережения, ему доверенные?! Запишите и об этом преступлении в Ваш меморандум.
У нас неслыханные дожди. Дорога все время обрушивается. Почта, кроме всяких цензурных задержек, еще на несколько дней запаздывает из-за оползней. Грозные, великие дни! Вы говорите, что будете находчивы. Поистине, будьте такими даже среди самых сложных условий. Сердечный привет всем милым друзьям.
24 августа 1942 г.
Публикуется впервые
Культура! (26.08.1942)
Британское радио сообщает, что по всей Индии введена порка! В Дели сожжен Тоун-Холл и несколько официальных учреждений. Бомбей, Ахмедабад, Аллахабад, Люкноу, Бенарес, Горакпур, Назик, Калькутта, Мадрас — в брожении. Число убитых и раненых не сказано. Умер в тюрьме Махадев Десай, секретарь Ганди. Арестована сестра Неру Лакшми Пандит. Сапру отказался от посредничества. Правительство жалуется на ползущие «дикие слухи». Чан-Кай-Ши посылает особую миссию в Индию для переговоров об освобождении. Реакция Москвы неизвестна. Не забыл же русский народ об Индии? Об индусских собратьях? Конечно, радио о многом вообще не сообщает. Ни газеты — ничто не скажет об истинном положении. Каждый день новые осколки происходящего. Не перечисляю, ибо всего не знаем, а по осколкам судить нельзя. Ко всему надо прибавить: «Радио сообщает»! Газета окончательно отстала от происходящего, да и сама запуталась в своих измысленных заголовках. Ничего не знаем!
Из Калькутты просят дать приветствие к семидесятилетию Оробиндо Гоше — оно празднуется 25 Августа. Послали телеграмму. Среди армагеддонных громов радостно-культурное проявление. После Рабиндраната Оробиндо остается маяком мысли духовной. Пусть и следующее поколение дает таких же мощных представителей. «Маха Бодхи» просит дать статью к памятному выпуску, посвященному Анагарика Дармапалу. Большой был деятель, им держалось все общество. Вышла «Ракшабандан» Моханлала Кашьяпа с моим предисловием. В Америке говорят: что нужно для восточных читателей, не нужно для Америки. Экая гордыня и самохвальство! Вообще за последнее время Америка ввергается в опаснейшие водовороты. Знаем, насколько чуток и устремлен восточный читатель. Природная Культура Востока куда тоньше и возвышеннее, нежели механические янки.
Из Калимпонга едет наш доктор, а также тибетский Геше. Для исследований Юрия Геше будет очень полезен, кроме того, от него услышим многое, что иначе сейчас совершенно недоступно. Из тумана заговорила валаамова ослица — Губельман-Ярославский. Сообщил о преступной беспечности командования. Оно не укрепило южные рубежи. Нельзя, мол, жаловаться на отсутствие снаряжения — всего много, а вся беда в командовании. Каково сие слышать «гениальнейшему» кремлевскому затворнику!
26 августа 1942 г.
Публикуется впервые
Четвертый год
Толстой утверждает: «Есть и всегда было у всех людей, находящихся в обладании своих духовных сил, нечто такое, что они считают святым, и чего не могут уступить ни за что, и во имя чего они готовы перенести лишения, страдания и даже смерть; есть нечто духовное, чего человек не уступит ни за какие материальные блага, почти во всяком человеке, на какой бы низкой ступени развития он ни находился».
Определительные сейчас совсем смешались. Душа дозволена, дух запрещен. Ну что ж, если и не скажут, то подумают. У Горного есть отличный рассказ о том, как детям запретили некую песенку, но они стали прикладывать палец ко лбу, чтобы показать, что они думают эту песенку. Фискал восклицал: «Они думают песенку!»
Осталось у человека неотъемлемое его достояние — его дума. И не столько слова, сколько мысль завладевает пространством, мчится с неисчетной быстротой и вонзается в человеческое сознание. И есть в двуногом хотя бы малая сокровищница, где слагаются несломимые убеждения.
Можно гнуть и сгибать, но не больше меры! После чего или лопнет или поразит бумерангом. Удивляются иногда, почему этот мощный психический бумеранг поражает как бы при малых обстоятельствах. Но нам ли судить, где великое и где малое? Где прародитель огромных последствий и где мыльный пузырь?
Четвертый год войны! Подумайте! И нет признаков, чтобы война близилась к концу. Наоборот, возникают новые осложнения, нерешимые тупики. Туман, туман! Четвертый год культурная жизнь будет страдать и уродоваться. И это бедствие повсеместно, и одичание и ненавистничество вползают в обиход. Четвертый год войны!
Немалый срок быть отрезанным от всех друзей. Вот вчера пришло письмо из Буэнос-Айреса, отправленное 12 Марта. Годовой срок для оборота! Какой же ритм работы?
В Паури Гарвал хотят в музее иметь комнату Рериха. Даже странно подумать. А медный колокол отбивает: «четвертый год войны!»
1 сентября 1942 г.
Публикуется впервые
Осколки
Как-то в минуту шутки вспомнились подробности из времен Академии Художеств. Все смеялись, а Юрий настаивал: «Запиши, запиши». Где же все записать! Конечно, забавно, что Репин говаривал новичку, принесшему на «строгий суд» слабые попытки свои: «завидую вашей кисти». Старик Виллевальде, всегда в мундирном фраке, всех хвалил: «Очень хорошо, отлично, прекрасно!» Затем захваленный получал на экзамене один из последних номеров, а Виллевальде успокаивал: «Значит, у других было еще лучше». Подозеров был мастер по части затылка. Если на рисунке хотя бы частично виднелся затылок, Подозеров требовал: «Затылочка прибавить».
Чистяков бывал несправедлив, благоволил к одним, а других забывал. Когда же ему намекали об этом, он мстил и кричал на весь класс: «Да у вас не Аполлон, а француз — ноги перетонили». Понес к нему заданный эскиз «Медный змий», а он говорит: «Чего выдумывать, возьмите Дорэ». Когда его спрашивали, отчего он не кончит свою «Мессалину», Павел Петрович ухмылялся: «Голова болит. Уже тридцать лет голова болит». При злоупотреблениях Владимира и Исеева один Чистяков не пострадал, ибо не подписывал протоколов заседаний, а всегда исчезал заранее. Пригласил известного лошадника Ковалевского посоветовать насчет коней в «Княжей охоте». «Да вы покройте их попонками», — вот и весь совет.
Много всяких добродушных осколков, а на стенах мастерских висели рисунки Брюллова, Сурикова, Врубеля и других превосходных. Ходили присматриваться, как они делали, — это не подозеровский затылочек!
Говорят, что Музей Академии очень пострадал из-за вандализма некоего невежды Маслова. Жаль, там были отличные вещи, вошедшие в историю русского искусства. Все-таки невозможно примириться с мыслью, что превосходная группа народного достояния из Эрмитажа перекочевала в Америку. Это были отборные шедевры, незаменимые. Грустно отмечать в старом каталоге Эрмитажа таких ушедших. А сколько первоклассных русских примитивов — икон распылилось по американским домам! Везде ли понимают истинное значение приобретенного?
