газетах, журналах чикагской постановки «Снегурочки»! С ужасом узнала, что так как Чикагская Опера уже давно не существует, то и все их архивы (если только таковые у них были), костюмы, декорации куда-то безнадежно пропали, исчезли с лица земли. Опять подумала о культурности, которая совершенно не известна здесь — не берегут, не сохраняют того, что составляет культурные накопления. На чем же будет учиться молодое поколение? Все это просто дико! А между тем Вы именно, родной Н.К., могли бы дать так много касающегося жизни и Вашей совместной работы с Римским-Корсаковым. Как это сделать? Или, вернее, что нужно для этого сделать? Мне очень обидно, что АРКА должна собирать крохи в то время, как мы могли бы собрать истинные сокровища. И я пони маю, что в Москве все истинно оценят — будут большие торжества (несмотря на войну) и, вероятно, создастся музей его имени».
Кто мог бы подумать, что театр, претендующий на Культуру, не имеет даже архива своей деятельности! Поразительно и знаменательно! Но вот что истинно знаменательно — Русь во время неслыханной войны, в дни бытовых бедствий торжественно празднует столетие со дня рождения Римского-Корсакова. Этим праздником народ заявил о своей культурности, о бережливости к народному достоянию. Народ русский научился ценить свои сокровища — в этом истинный путь восхождения.
Замечательна жизнь Николая Андреевича. В своем неисчерпаемом творчестве он шел вперед, совершенствуясь до самой кончины. Утончены его последние творения: «Китеж», «Царь Салтан», «Золотой петушок». Но и начальные композиции, как «Снегурочка», уже показали всю мощь его великого таланта. А «Садко», «Шехеразада», «Майская ночь» и вся несчетная сокровищница романсов, симфоний — какой творческий подъем гремел без устали! И не всегда было легко великому композитору. Он был инспектором военных духовых оркестров. Затем был инспектором консерватории (даже не директором). Мы помним, как пустовали беляевские концерты, а ведь там исполнялись лучшие русские творения. И весь этот трудный жизненный путь, все семейные заботы, все бурления консерватории не понизили творчества. Наоборот, оно росло и цвело. Кроме своих ком позиций, Римский-Корсаков находит время оркестровать неоконченные вещи Мусоргского и уделить сотрудничество в «Великой кучке». Для всего великий творец находит время и сердечную внимательность. Целый ряд поколений композиторов и музыкантов воспитал Николай Андреевич. Велико было его знание русского народного творчества, и оркестровка Римского-Корсакова дала целую блестящую плеяду последователей. Он умел щедро давать. Быть творцом и педагогом тоже нелегко.
Римский-Корсаков — явление незаменимое, и рады мы были узнать, что Русь воздает ему заслуженный почет. В музее Римского-Корсакова соберется материал со всех концов мира. Эта всемирность создалась сама собою, магнитом великого русского творца. Нет народа, нет страны, где бы не знали и не почитали нашего русского гения. Всенародный поклон его памяти.
9 мая 1944 г.
«Из литературного наследия»
Камни проклятые
«Как часто проходим мы мимо нашего счастья, не замечая его, не взглянув на него, а если и взглянем, то не узнаем его».
Бомбейский журнал напечатал мой очерк «Эти проклятые камни». Там пример сужденной серебряной горы из жизни Китая. И в нашей жизни было нечто подобное. В версте от Извары с детства мое внимание привлекали какие-то странные развалины. Точно бы обвалившиеся стены и полузаросшие груды чего-то белого. Мне пояснили, что тут давно была устроена большая известковая печь, но обжиг не удался, и даже разрушены были толстые стены.
Говорили, что известь получилась совершенно негодная и только развалила печь. Так мы и знали о каких-то проклятых негодных камнях. Много лет прошло. В 1926 году, когда мы были в Москве, пришлось прочесть об открытии ценнейшего вещества. По описанию места я понял, что это не что иное, как наши «проклятые камни». Конечно, они не годились для извести. И вот все мы ездили мимо этого места, заглядывали на развалины, удивлялись, но никто не ожидал «ценнейшего вещества». Пожалуй, изварские родники окажутся целебными и ценнейшими. В очерке «Проклятые камни» говорилось о серебряной горе в Китае, но много таких кладов захоронено.
Отгадайте, есть ли такая страна, где золото падает с неба? Есть такая страна — это Индия! Во время пресловутых взрывов в Бомбее по воздуху носились куски золота из разметанных грузов. Кусочек золота в 27 фунтов падает на крышу дома, пробивает целый этаж и валится на балкон, где семья пила чай. Много золота летало по воздуху. Где же видано, чтобы золото падало с неба? Поистине, Индия — страна чудес!
13 мая 1944 г.
Публикуется впервые
Культура (18.05.1944)
Радостно получить письма Зины и Дедлея от 24 Марта. К радостному памятному дню Вы собрали и ряд добрых сведений. Так сердечны оба письма, так душевны слова Дедлея о Свете. Именно к Великому Свету пусть возносится дух. Трудная жизнь человеческая озарится радостью Высшей Красоты. Вперед — к Свету!
Все, что Вы сообщаете об АРКА, отлично. Пусть движутся выставки АРКА и по музеям и школам и всяким общественным учреждениям — всюду откроются новые хорошие сердца. Спасибо Уйду за пожертвование 2000 долл. Безразлично, сделаете ли А. Пресс как Общество или как Ассоциацию — Вам на месте виднее, как лучше, как полезнее. Радуюсь, что картины Святослава хорошо разместились — сколько их и какие именно? Альбуерно я писал, и мое письмо мне вернули обратно. Непонятно, почему Вам можно с Юж[ной] Америкой переписываться, а нам нельзя. Передайте Альбуерно мой привет. Удивляемся письму Эми — ведь Вы ей послали отчет АРКА. Вот Вам и дружба народов! Когда же дойдут эскизы для Мясина? Когда же нечто провещится о «Славе»? Почему по этому пункту ВОКС молчит, а работа АРКА ему, видимо, нравится. Когда возвращается Дутко? Не слыхала ли она чего нового? Вы правы, что летние месяцы в Нью-Йорке для нее были бы тягостны. Но трогательно ее стремление быть поближе к общей деятельности. Не дает ли она уроки русского языка? Читая письмо Дедлея, думалось, а ведь, пожалуй, скоро он по-русски напишет. Как идет русский у Уида? Хорошо, что он отбыл свой срок и теперь может быть ближе к Вам, к АРКА.
Вы писали об остолопах, глумящихся над понятием Культуры. Если все зверства, сейчас происходящие, не образумили их, то это лишь свидетельствует, на каком низком уровне может застрять сознание человеческое. К сожалению, Ваше прискорбное наблюдение нам не ново. Недаром мы били в набат. Не без причины ссылались на признаки одичания. Не случайно печаловались о падении человеческом. Сколько очерков прошло в печати о различии цивилизации от Культуры. Сколько раз восклицали, что цивилизованный дикарь есть самое отвратительное зрелище. Невежество цивилизации есть стыдное безобразие. Да, цивилизации нечего гордиться, когда в мире проживают многие миллионы неграмотных четвероногих. Вандализм вещественный еще ничто перед рабством мысли, скованной невежеством. Знаем, как трудно Вам пробиваться сквозь лед невежества. Отрицание, самое гнусное отрицание, царит на всех концах земли. Но тем священнее труд тех, кто защищает Культуру, кто несет высоко свободное знание. Осознание такого почетного труда удесятеряет силы, превращает каждодневную работу в победоносный подвиг.
Герой должен быть культурным деятелем. Герой после битвы будет истинным просветителем молодых поколений. Сознательный герой растет в грозе Армагеддона. Герои — в сражении, герои — целители и просветители. Пусть все герои-подвижники соберутся в дружину непобедимую и радостную. Высшая радость познания превратит и горе в светлое достижение. Да будет!
Вот отовсюду слышится стон от жестокости. Точно в мрачнейшие века инквизиции люди-звери измываются над своими собратьями. Вспыхнула жестокость, излечить от этой свирепой эпидемии может лишь Культура, глубоко осознанная. Да будет! Не было ли у Вас сообщений о Роквел Кенте — у меня к нему доброе чувство. Кто такой Сикорский, поминаемый Вами? Пошлю Вам пароходным письмом несколько очерков — может быть, пошлете в «Дельфийский журнал», а «Любители искусства» не передаст ли Брэгдон в «Завтра» или куда-нибудь? Всякие такие меры Вам виднее на месте. Душевный привет всем добрым друзьям.
18 мая 1944 г.
Публикуется впервые
Рылов
Рылов пишет в своих воспоминаниях:
«Николай Константинович Рерих, создавший себе всесветное имя своим оригинальным, полным поэтического мистицизма искусством, был талантливым директором Школы, все время заботившимся о ней. Кроме тех нововведений, о которых было уже сказано, Рерих ввел лекции по анатомии и, кроме существовавшего краткого курса истории искусств, эпизодические лекции по этому предмету известных специалистов.
Сам он посвящал особые часы обсуждению эскизов для стенной живописи. Организовал под руководством Щуко, Билибина, Макаренко и Плотникова экскурсии учащихся в старинные русские города для изучения древнерусской живописи и зодчества. Надо удивляться, откуда у Рериха столько сил и энергии. Вникая во все детали школьного дела, во все нужды художественно-промышленного образования, проводя свои планы через педагогический совет и комитет Общества, привлекая нужных людей, он находил время писать много прекрасных картин, составляющих гордость музеев и частных коллекций, делать эскизы декораций и целые театральные постановки, росписи храмов в селе Талашкино, громадные панно для Казанского вокзала в Москве (уничтоженные бывшим директором Академии Художеств Масловым), эскизы для архитектурной мозаики. Кроме того, он писал газетные фельетоны, статьи по искусству и белые стихи. Эти его писания я не любил, когда он их читал, не знал, что делать от скуки; я не переносил его архаику в литературе и трудноусваиваемую мистику в стихах. Удивительно, когда он выбирал время на все это?! Кроме того, он делал доклады в Археологическом обществе о произведенных им раскопках, собирал ценную коллекцию голландской живописи и коллекцию монет. Всего, что он делал, не перечесть. Он не раз ездил за границу, посещал театральные премьеры, концерты. Он был связан со всеми редакциями, издательствами, типографиями и критиками, знал когда и какую кнопку нажать, и все это он делал, главным образом, для собственной карьеры, славы, денег. Что ж, талантливому, умному и дельному человеку карьеризм был бы не в укор, если бы он во имя низменных интересов не изменил своей стране, не бросил своего детища — Школу и не уплыл к долларам за океан».
А я-то думал, что Аркаша добр, не завистлив и справедлив! Он отлично знал, что мы по болезни еще в 1916 году поехали в Карелию на берега Ладоги. Химона приезжал к нам в Сердоболь. Рылов знал, что мы были в Америке всего от 20 сентября 1920-го по 8 Мая 1923-го. Затем — в Азии, в Тибете, в Китае, в Монголии, в Индии. В 1926-м мы — в Москве. Где же измена, где «низменные» цели? Неужто из низменных целей я всегда поддерживал и самого Аркашу? Эх, человеческая справедливость!
Давно сказано: «Каждый судит по себе, от себя». Уж не о себе ли, Аркаша, ты говаривал: «Прост как дрозд, нагадит
