условным “носителем зеленой гвоздики”, но был искренним рыцарем эволюции и красоты.

Вспоминаю, как во время выставки “Мира Искусства” 1903 года, поздним вечером, я совершенно перестроил мою картину “Город строят”. К полночи пришел Дягилев. Увидев перестроенную картину, он схватил мою руку: “Ни одного мазка больше; вот это сильное выражение! Долой академические формы!”

Этот девиз “долой академизм” в суждении Дягилева не был пустым разрушением. Ведь это он понял и явил в новом величии красоту гения Мусоргского. Он глубоко ценил лучшие моменты творчества Римского-Корсакова. Вопреки современным ничтожествам, он вызвал мощь Стравинского и заботливо ценил искусство Прокофьева и лучших французских композиторов и художников.

Только тот, кто лично соприкасался с ним во время жесточайшей битвы за искусство, во время неописуемых затруднений, мог оценить его созидательный гений и утонченную чувствительность. Его сотрудники могут вспомнить, как однажды в Париже в течение всего дня он был обычно деятелен и никто не мог приметить в воздухе какую-нибудь опасность. Но вечером Дягилев сказал собравшимся друзьям: “Вы заслужили спокойный ужин; ведь сегодня мы были совершенно разорены, и только пять минут тому назад я получил сведение, что нам не угрожает продажа с торгов”.

С улыбкою великого сознания он встречал новые прекрасные битвы за искусство, принимая на свои плечи всю ответственность. Он никогда не щадил свое имя, ибо он знал, насколько необходима священная битва за украшение жизни.

Кто-то говорил, что его антреприза была личным делом и как импрессарио он работал для себя. Только злой язык и злобный ум могли произносить такую клевету на этого крестоносца красоты. Щедро отдавая свое имя, он покрывал своею личною ответственностью многие события и людей, и больших и малых. Помню, что даже в час затруднения, в критическую минуту, он говорил: “Ладно, я сам подпишу. Считайте меня одного ответственным за это”. И это не было знаком эгоизма, но это был девиз единоборца, который знает, для чего он держит меч и щит.

Был он широк в суждениях своих. Только невежда может сказать, что он вводил лишь модернизм. В своих исторических портретных выставках он явил всю историю России, с одинаковым уважением как к современности, так и к древним иконописцам. В его журнале “Мир Искусства” одинаково заботливо были показаны как модернистские художники, так и лучшие достижения старых мастеров. Будучи очень чутким, он ясно ощущал источники, из которых приходили расцвет и возрождение. С одинаковым энтузиазмом он выявлял как скрытое сокровище древности, так и наши надежды на будущее.

Был ли он односторонен в музыке? Конечно, нет! Его внимание одинаково привлекали как итальянские примитивы, так и французские ультрамодернистские композиторы. Постановки его всегда были истинными праздниками красоты. Это не были экстравагантные выдумки. Нет, это были празднества энтузиазма, праздники веры в лучшее будущее, где все истинные сокровища прошлого ценились как вехи к прогрессу.

Он далек был от дешевой популяризации и тем более вульгаризации искусства. Во всех многообразных проявлениях он показывал искусство истинное. Перечислять все постановки, выставки и художественные предприятия Дягилева — это значит написать историю русского искусства от 90-х годов до 1928 года. Вспомните потрясающее впечатление, произведенное его журналом “Мир Искусства”. Вспомните его работы с княгинею Тенишевой. Как живые, стоят блестящие выставки иностранных и современных русских мастеров! А все эти бесчисленные постановки балетов и опер, пронесшие русское имя по всему миру? Может быть, со временем имя Дягилева будет смешано со слишком многими понятиями, на которые он сам бы и не согласился, но он был щедр и никогда не скупился даже именем своим. Когда он чувствовал, что оно может быть полезно, он легко давал его — эту свою единственную собственность.

Утонченный, благородный человек, воспитанный в лучших традициях, он встретил и войну, и революцию, и все жизненные вихри с настоящею улыбкою мудреца. Такая мудрость всегда является знаком синтеза. Не только он расширял свое сознание, но и утончал его и в этом утончении он мог одинаково понимать как прошлое, так и будущее.

Когда во время первого представления “Весны Священной” мы встретились с громом насмешек и глума, он, улыбаясь, сказал: “Вот это настоящая победа! Пускай себе свистят и беснуются! Внутренне они уже чувствуют ценность, и свистит только условная маска. Увидите следствия”. И через десять лет пришло настоящее понимание, то следствие, о котором говорил Дягилев.

Вспоминаем личность и труды Дягилева, перед нами встает благороднейший и гигантский итог синтеза. Его широкое понимание, непобедимая личная бодрость и вера в красоту создали прекрасный, незабываемый пример для молодых поколений. Пусть они учатся, как хранить ценности прошлого и как служить для самой созидательной и прекрасной победы будущего.

Несказанно радостно вспоминать эпопею Дягилева.

Русь

Мне довелось встречаться с русскими писателями прошлого и настоящего поколений, и многие из них были моими близкими друзьями. Среди них Максим Горький, Леонид Андреев, Алексей Ремизов, Александр Блок, с которыми меня связывали особенно тесные отношения. Незабываемы сердечные встречи со Львом Толстым, Чеховым, Мережковским и Григоровичем. И совершенно ясно, почему Индия интересуется этими авторами не только как представителями мировой литературы, но и как личностями. К счастью, русская литература в настоящее время широко распространяется в переводах на многие языки по всему миру, так формируется правильное понимание русского народа. До сегодняшнего дня, даже в так называемых образованных кругах, существовало многообразие мнений об этой необъятной стране. Не следует забывать, что во французской литературе встречались описания героев из русских рассказов, сидящих в тени огромной раскидистой клюквы — очевидно, автор не знал, что клюква — ягода, растущая на крошечных кустах высотой в три дюйма. А теперь вспомним немецкие рассказы о казаках, поедающих детей, свечи и мыло; о том, что самовар носят на голове, а медведи бродят по улицам российских городов. Все эти нелепости в настоящее время исчезают одновременно с распространением славной русской литературы за рубежом.

Если к вышеупомянутым русским авторам добавить Достоевского, Тургенева, Некрасова, Гоголя и не забыть при этом великих русских поэтов Пушкина и Лермонтова, да еще включить отца русской поэзии Державина (конец восемнадцатого века) и Ломоносова, ученого и писателя середины восемнадцатого века, то получим полное представление об идущих в авангарде нашей литературы. Конечно же, я упоминаю о литературе двух последних столетий, но не следует забывать, что уже с седьмого века в России существовали превосходные литературные шедевры, такие, как знаменитое “Слово о полку Игореве”, которому сейчас исполнилось 750 лет.

Знаменитая ода Державина “Бог”, написанная 150 лет тому назад, является одним из лучших стихотворений русской литературы. Оно было переведено на множество иностранных языков. Я не могу удержаться, чтобы не процитировать эту оду, потому что она так чудесно передает духовное состояние поэта.

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: Бог!

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, —

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну

Из бездн ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В себе самом ты основал:

Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавый все единым словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вратятся, зыблются, сияют,

Так звезды в безднах под тобой.

Светил возжженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристалей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры

Перед тобой — как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,

Вся твердь перед тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед тобою я?

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров, — и то,

Когда дерзну сравнить с тобою,

Лишь будет точкою одною;

А я перед тобой — ничто.

Ничто! — Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! — Но жизнь я ощущаю,

Несытым никаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает;

Я есмь — конечно, есть и ты!

Ты есть! Природы чин вещает,

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть — и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь — я раб — я червь — я бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? — безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! — в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать твоей;

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

Когда мы говорим о Федоре Достоевском, то он часто предстает перед нами как суровый психолог страдающего человечества. Об этом свидетельствуют его произведения: “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Дом смерти”. Но не следует забывать, что именно Достоевский провозгласил: “Красота спасет мир”. Кроме того, в своем писательском дневнике он сделал множество пророческих предсказаний.

Иван Тургенев создал целую эпопею русской помещичьей жизни, а Дмитрий Григорович был одним из первых, кто описал русское крестьянство. Для меня Григорович является литературным крестным отцом, потому что благословил меня на эту деятельность. Моя первая встреча с ним состоялась в 1897 г. Страдания и чаяния русского народа отражены также в поэзии Николая Некрасова, достигая кульминационной точки в поэме “Кому на Руси жить хорошо?”

Лев Толстой более, чем какой-либо другой русский писатель, переведен на многие языки. Его знаменитые “Война и мир”, “Анна Каренина” — не будем перечислять все собрание его замечательных произведений — говорят о том, что, морализируя, он мечтал о чудесной стране, которая сделает людей по-настоящему счастливыми.

Антон Чехов, с которым я время от времени встречался в Москве, был необыкновенно замечательной личностью. Будучи чрезвычайно скромным, широким взором в своих произведениях он охватил всю современную жизнь России. В его печальной улыбке над некоторыми моментами жизни сквозит обостренное чувство любви к родине.

В 1934 г. Нобелевский комитет, намереваясь присудить приз русской литературе,