без ссор? По одному сознанию, что друг приносит только самое нужное. Друг не теряет время. И спор заменяется обсуждением. Самое примитивное чувство ритма и меры вносит дисциплину свободы. И понимание единения, вне сомнений, лишь в светлых поисках — преображает всю жизнь. И потом, есть еще нечто, что так хотелось бы вам услышать, но что вы можете найти лишь сами, сознательно и непреклонно и благостно устремившись.

Вот вы не прочь стать важными и окутаться высокомерием, а упускаете, что “важность” есть верный признак вульгарности.

Вот вы говорите о науке, а каждый новый опыт вам кажется подозрительным.

Вот вы часто сердитесь и “выходите из себя”. Между тем это последнее надо применять как раз наоборот.

Вот вы осуждаете и сплетничаете. И тем самым наполняете воздух “бумерангами”, которые потом щелкают ваш собственный лоб. “Бедный Макар” жалуется на шишки, больно его бьющие, но ведь он сам их раскидал.

Вот вы смеетесь над “уединением”, а сами не знаете наиболее практического применения лаборатории жизни. Сами же вы стремитесь скорей выйти из слишком накуренной комнаты.

Вот вы часто притаиваетесь и опасаетесь. И боитесь. А между тем страх есть худшая отрава, изобретенная самыми злыми существами.

Вот вы сомневаетесь и предательствуете, а того не хотите знать, что оба эти ничтожества происходят из легкомыслия. И не детям свойственно легкомыслие. Наоборот, именно с годами оно разрастается в очень безобразный огород.

Вот вы ужасаетесь, если вас обвинить в предрассудках. А между тем вы наполнили ими всю вашу жизнь. И не поступитесь ни одной из ваших условных привычек, которые затемняют самые простые, жизненные понятия.

Вы настолько боитесь показаться смешными, что заставляете улыбнуться. И вы ужасаетесь призыву “будьте новыми”, “будьте новыми не на сцене, но в вашей собственной жизни”.

Вы не любите разговоров о “смерти”, ибо для вас она еще существует. И вы отвели под кладбища изрядную часть мира. И тщательно вырабатываете ритуал похоронных процессий, точно этот предмет заслуживает малейшего внимания.

И вы избегаете слова “подвиг”, ибо для вас оно сопряжено или со схимой или с красным крестом. По-вашему, в жизни странно и неуместно заниматься этими понятиями.

Не будем даже упоминать о вашем глубоком уважении к денежным вопросам. Не необходимость, но культ для вас заключается в этих расписках срама современного мира. И мечтаете вы позолотить ваш заржавленный щит.

Когда же вы призовете самого разрушительного Шиву, мы обратимся к творящей Лакшми. Сейчас ведь Сатурн молчит, а звезда Матери Мира окружает Землю своими лучами будущих созиданий. Вы обвиняете нас в заоблачной неосновательности, но, оказывается, именно мы заняты самыми жизненными опытами. И как неслыханно трудятся наши друзья, изыскивая способы новых опытов блага.

В раздражении вы называли наши нахождения “барсовыми прыжками”. Вы были готовы судить о нас, совершенно не зная, что именно мы делаем. А ведь вы будто бы осуждаете тех, кто говорит о том, чего не знает. Зачем же сами именно так и поступаете? Где же ваша “справедливость”, для которой вы сшили такие неуклюжие, театральные тоги?

Когда же вы будете думать, что мы вам на радость исчезли, это будет значить, что мы уже снова приближаемся новым путем.

Впрочем, не будем ссориться. Даже похвалить вас надо. Ваша деятельность нам полезна. И все ваши самые хитрые выдумки дают нам возможность продолжить поучительную шахматную игру.

И даже если вы, похваляемые враги, будете содействовать доброжелательному строительству, пусть так и будет, лишь бы это принесло пользу.

Свет да победит тьму!

Молох

Осенью 1929 г. в Америке наблюдалось жуткое зрелище. После нескольких лет процветания и стабильности цены высоко подскочили, и толпы людей, как стадо, бросились к Молоху фондовой биржи. Вся денежная структура рухнула, и отголоски катастрофы прокатились по многим странам.

Ежедневно люди теряли миллионы; прокатилась волна самоубийств, господствовала атмосфера безумий.

Наш институт имел миллионные пожертвования, но после случившегося один из пожертвователей воскликнул: “У нас осталось лишь 150 долларов!”

Подобные катастрофы происходят в Америке приблизительно каждые семь лет, и можно представить, как они влияют на характер людей.

Странно, но люди не извлекают из них уроков. И если “Пляска Смерти” повторится, они вновь понесут свои жертвы Молоху.

Мы были вынуждены продать коллекцию работ старых мастеров, хранившуюся в музее. В ней были отличные примитивы, один из которых попал в Чикагский музей, а также работы Рубенса, Ван Дейка и Брюгеля-старшего.

Мне кажется, что в жизни можно привыкнуть к самому страшному и даже к этому жуткому зрелищу, охватившему всю страну и ведущему ее к разложению из-за возникшего массового безумия и из-за тех, чьи волчьи аппетиты порождают подобные бедствия.

Что же станет с культурой и цивилизацией? Стихийные мятежи и восстания заставят пересмотреть ценности, чтобы осознать смысл происходящего.

Нам остается только сожалеть о тех наивных жертвах, которые за грехи своих отцов погружаются в геенну огненную. Можно представить, как бушует Армагеддон и как действуют враги. Много страшных дел совершается на земле, но дело о тридцати сребренниках наихудшее из всех.

Рассказывают, что когда Рокфеллера поблагодарили за филантропический подарок, он ответил: “Если вы благодарите за деньги, то не велика цена такой благодарности”.

Не многие сказали бы так. Мало кто понимает, что доллар не король, что есть иная мера ценностей — истина.

Будем надеяться, что после Армагеддона все молоховые беды отойдут.

Продажа душ

Сколько несчастья творится сегодня в мире. Отовсюду приходят вести о разрушениях, гонениях и бедствиях, содеянных руками людей; но и это не все, поскольку многообразно зло в современной цивилизации, которую едва ли назовешь цивилизацией культуры.

Много постыдного совершается под личиной прекрасных названий. Мы слышим об “объединении границ”, о создании “союзов”, обо всем, кроме “присоединения”. Подо всем этим кроется торговля человеческими душами.

Редко произносится слово “война”, зато вместо него с притворством и лицемерием используется термин “миротворчество” для сокрытия агрессивного характера действий и торговли человеческими душами. Представим себе трагическое положение гражданина, которому внезапно сообщают о его принадлежности к другой национальности, и что если он желает спастись, то должен отказаться от своего происхождения и традиций и принять чуждый ему образ жизни. Ему объяснят, что страны его больше не существует и что отныне он подвластен чужеземным завоевателям. Будут утверждать, что подобное происходит постоянно, что захваты неизбежны; люди готовы осудить варварство прошлых веков, но рассуждать о современной эпохе, как если бы она была эпохой цивилизации и культуры.

Вам скажут, что под влиянием философии человеческая природа наконец-то стала утонченнее, что наихудшие виды преступлений невозможны и что мы больше не живем по закону джунглей. Это не значит, что так оно и есть на самом деле, ибо современные люди готовы извратить научные открытия с целью убийства и порабощения. Люди научились летать, но что они возьмут с собой и для чего строят могучий воздушный флот? Ради прогресса или преступлений?

Сомневаться не приходится: ускоренное производство бомб и ядовитых газов предназначено не для взаимопонимания.

Лицемерно говорить сегодня о дикарях и не назвать этим словом тех, кто не носит крахмальных воротничков. Если душу цивилизованного человека сравнить с душой так называемого дикаря, мы пришли бы в недоумение.

За хитрыми методами скрывается самая настоящая торговля человеческими душами, и если так будет продолжаться, то нам придется признать, что цивилизованные страны занимаются работорговлей. Поначалу это может показаться преувеличением, но так ли это? Разве человечество отвергло насилие? Нет, оно лишь умалчивает о нем или дает лицемерные объяснения таким вторжениям. При уличном происшествии многие отстранятся, некоторые проявят любопытство и лишь немногие поспешат на помощь. Так мы наблюдаем за гибелью ценных сокровищ, ужасами кровопролитий и нищетой тысяч людей и… молчим.

Газеты воздерживаются от комментариев, оправдываясь тем, что если они будут возражать, то дела пойдут еще хуже. Человек приобрел крылья слишком рано, и они понесли его к насилию и позору быстрее, чем к прозрению. Много было написано томов, разоблачающих рабство, и если в любом собрании спросить, кто же выступает в его защиту, ответа не последует. Даже повинные в нем в настоящее время не признаются, ведь торговля душами еще хуже, чем открытая торговля рабами. Тысяча обществ создана для содействия миру; среди их членов вы найдете и владельцев военных заводов, которые, хотя и говорят много о мире и добрососедстве, не питают отвращения к торговле человеческими душами. Острыми когтями они отмечают на картах новые границы, пренебрегая интересами человечества.

Научные исследования, так же как и бескорыстные усилия людей, направлены на лучшее будущее, а не на работорговлю. Часто приходится слышать об эволюции, прозрении и новой жизни, но всего этого не достичь разменом душ. Старики, молодежь, люди зрелого возраста и подрастающее поколение уже начинают понимать, что они стали объектом такого насилия. Они напишут об этом, и их потомки многое узнают обо всех пережитых ужасах.

Под лицемерными фразами продолжается торговля человеческими душами. Может ли быть зло большее, чем это?

Стойкость

Встает передо мной нечто незабываемое из моей первой выставки в Америке. В одном из больших городов местный богач и любитель искусства приветствовал меня большим, парадным обедом. Все было и обширно, и роскошно, присутствовали лучшие люди города. Как всегда, говорились речи. Хозяин и хозяйка, оба уже седые, радушно и сердечно беседовали с гостями. Во всем была полная чаша, и хозяйка обратила мое внимание, что все комнаты убраны в синих и лиловых цветах, и добавила:

“Именно эти тона я так люблю в Ваших картинах”.

После обеда одна из присутствовавших дам сказала мне:

“Это очень замечательный прием, — и пояснила, — Вероятно, это последний обед в этом доме”.

Я посмотрел на мою собеседницу с изумлением, а она, понизив голос, пояснила:

“Разве Вы не знаете, что хозяин совершенно разорен и не дальше как вчера потерял последние три миллиона”.

Естественно я ужаснулся. Собеседница же добавила:

“Конечно, это тяжело ему, особенно принимая во внимание годы. Ведь ему уже семьдесят четыре”.

Такое несоответствие услышанного со всею видимостью, а главное, с видимым спокойствием хозяев, было поразительным. С тех пор я стал интересоваться особенно их судьбою. Оказалось, через три месяца после этого обеда они уже жили в своем гараже. Казалось бы, все было потеряно, а через три года этот же деятель был опять в миллионах и жил в прежнем своем доме-дворце.

Когда я говорил его знакомым о моем удивлении, почему многочисленные друзья и, наконец, город, которому он пожертвовал так много, не помогли ему, мне сказали: “Во-первых, он не принял бы помощи, а во-вторых, такие бури жизни ему не впервые”.

Этот последний разговор происходил в большом клубе, где в спокойных креслах около окон сидело много почтенных людей, читая газеты и беседуя. Мой собеседник, указывая на них, сказал:

“Все это миллионеры. Спросите их, сколько раз каждый из них переставал быть миллионером и вновь им делался. Вряд ли