Черточка к черточке. Василий Васильевич Розанов

О случае самосожжения
М. Г.
«Вчера я прочел вашу статью «Случай в деревне», помещенную в «Мире искусства» за 1900 г. В ней вы мимоходом говорите, что любите собирать «случаи в жизни», коллекционировать «раритеты», подобные приведенному вами там же казанскому «случаю».

Я беру на себя смелость переслать вам с этим письмом заметку из газ. «Знамя» (№ 158, 14 июня 1903 г.), в которой сообщается о попытке одной девушки на самосожжение «в припадке фанатизма». Этот прискорбный факт имел место под Петербургом, на ст. Сергиево Балт. ж. дор. (Сергиевская пустынь).

Примите уверения и пр. Сергей К-ов.

Весною будущего 1904 года я кончаю здешний Университет по математическому разряду физико-математического факультета. Моя специальность — небесная механика, или, в более широком смысле — астрономия; и в том же году я намерен, с Божьею помощью, стать — по нашей терминологии — «жильцом могил», т. е. принять сан иноческий, а затем поступить в Спб. Духовную Академию.

С. К.

С.-Петербург, среда, 2 (15) июля 1903 г.»

Примечание. Передача факта самосожжения перенесена мною ниже, в отдел «Купол храма». Но интересно, что увидел неофит, приблизясь к «живым могилам». Это он, при случае, сообщил мне через три года в следующем письме:

Что увидел неофит?..

7 января 1907

«Многоуважаемый В. В.

Позвольте обратить ваше внимание на одну прекрасную книгу, недавно вышедшую, посвященную небезынтересному для вас вопросу о воспитании и образовании, даваемых современной духовной школой. Название книги «Духовная школа. Сборник статей. Москва, 1906 г. Ц. 1 р. 35 к.».

Книга — подкупающая всякого беспристрастного читателя своей искренностью и вместе с тем — странная книга. Прочтите, напр., статьи «Без призора» и «Как мы изучали Библию». Какой ужас! Наша несовершенная светская «мирская» школа оказывается поистине «раем земным» по сравнению с гнилым болотом, именуемым духовными школами: я никогда не мог и представить себе ничего подобного!

Зато теперь я прекрасно понимаю, почему наше духовенство именно таково, каково оно есть. Это — покойники, какие-то мумии. Недавно тут, в Петербурге, на Стремянной ул., в зале «Общества распространения просвещения в духе православия» происходили пастырские собрания духовенства петербургской епархии. Был там и я, грешный. Очень интересно: одни эти лица чего стоят — жирные, толстые, без тени мысли[1 — Не могу не передать одного живого впечатления. Однажды мы, несколько писателей, были на беседе у одной важной духовной особы, где присутствовало несколько епископов и архимандритов. Когда после беседы мы вышли на свежий воздух, то Д. В. Философов, обертываясь к Д. С. Мережковскому и мне, сказал своим неуверенным голосом и тихо смеясь: — «Как это странно: вот мы все пришли туда, как защитники плоти, и говорили смело за плоть, за радости мира, за сытную и, во всяком случае, нормальную, без самоумерщвления жизнь». Смех его увеличился и он продолжал: — «И думал я, сидя среди их: да какие же мы защитники плоти, — в нас и весу-то чуть не несколько фунтов, худые, бледные, малорослые. Вы, Вас. Вас., Вы, Димитрий Сергеевич? Взглянуть не на что. И они с нами спорили и говорили, что постыдно служить плоти: между тем не было между ними менее пяти пудов весу в человеке, и щеки красные, лоснящиеся, губы сочные». И он смеялся. А мы все недоумевали. В. Р-в.]. Безумие и ужас. И всякому живому слову они ставили свое «veto». Им хорошо и тепло, прибыльно и выгодно живется, а все прочее — «трын-трава». Чтó им за дело, что паства, не желая быть в положении «стриженых овец», «ушла на сторону далече», как выражался мой друг, известный и вам участник Рел. Фил. Собраний, о. архимандрит Михаил, личность высокопочтенная и талантливейший ученый; чтó им за дело до будущего, они бессмертны, как всякая пошлость, а затем: après nous le déluge[2 — после нас хоть потоп (фр.).] — это-то они знают. Я считаю себя православным в том смысле, что принимаю всю совокупность догматов Пр. Церкви и считаю для себя обязательной ее канонику; но ближе узнав «духовенство», не могу не согласиться с мнением одного знакомого, человека умного, просвещенного и даже знаменитого в той отрасли русск. искусства, в которой он работает и которая соприкасается и с церковью, и с «духовными» вообще. Он часто говорит мне: «по-моему, есть Церковь и мы, миряне, верующие — ее и составляем; и есть поп — этот с Церковью ничего общего не имеет». Конечно — это резко и даже не верно. Но все горе в том, что почти верно.

Я понимаю, что не одни они виноваты в том, что вышли такими «цацами»; виноваты и мы, виновато очень и Государство, развратившие их властью и требованием абсолютного, против совести, подчинения. Но все же во многом виноваты и они сами, и, кажется, некоторые из них начинают сознавать это. По крайней мере, таковым представляется мне «Союз Ревнителей Церк. обновления». На него уповаю, хотя часто думается: «Может ли что доброе от духовенства быть»? Не покойники ли это нравственные, — и смерть без воскресения не есть ли «злая часть», которую избрали они себе в удел? Страшно… Но надо кончить…

Сергей К-ов.»

Иногда думается, что духовенство, хотя оно и именует себя «строителями Тайн Господних» (строители!!!), на самом деле просто — «примазавшиеся» к делу веры. Дело религии — оно есть; какое-то странное, глубокое, верится — прекрасное; но они-то, именно они и понятия об этом «деле» не имеют. Однако нельзя не поразиться: что ведь они, именно они чаще всего читают Евангелие, знают его, непрестанно носят образ Иисуса перед глазами и в сердце. Они — иисусовцы, мы — просто «люди». Отчего же в простом человеческом сердце, куда, кажется, и не заброшено «зерно евангельское», живут эти корни страхов, радостей, смущений, скорби, ожиданий, надежд, которые все суть начало дела религии?.. Спрашиваем, но не находим ответа.

В. Р-ов

Церковь-наставительница

«В одной из приходских петербургских церквей мне пришлось слушать проповедь. Священник говорил о необходимости воспитания детей в церковно-религиозном направлении. Делая довольно удачные экскурсы в область психологии детской души, он доказывал, что впечатления детства кладут очень сильный отпечаток на формирующуюся личность человека, а потому религиозным впечатлениям, как абсолютно ценным, должно быть отведено в деле воспитания первое место[3 — Поразителен этот вечный порыв духовенства, во всем, всегда, к «первому месту». Но поистине исполнилось: «первые да будут последними». За «первое место», данное ему Константином Великим, духовенство объявило «равноапостольным» этого Нерона Востока, умертвившего жену, сына и тестя, изобразило его на своих иконах и велело народам поклоняться ему как Богу!!! Ибо иконам поклоняются в Православии как Богу, зажигают перед ними лампады и свечи, кадят им, служат перед ними молебны, молятся на иконы… т. е. на лица, изображенные на иконах… И вот Церковь за честь, данную духовенству, повелела христианам молиться убийце! В. Р-в.]. Проповедник для подтверждения своих мыслей ссылался на пример воспитания Девы Марии (о котором, нужно заметить, мы ничего не знаем), приводил и тексты Св. Писания.

При выходе из церкви я услыхал и откровенный отзыв о поучении. Довольно прилично одетый субъект — как видно рабочий — делился со своим товарищем впечатлениями:

— Ишь ты, как поп-то поучает… Детей, говорит, воспитывать надо под его руководством, а того-то и не скажет, что теперь в голодных краях дети мрут с голодухи. Какое тут воспитание… Все они, длинноволосые, только говорить да поучать мастера, святыми притворяются, а делать ничего не хотят для других, только о своем брюхе хлопочут!

Меня поразила эта оценка проповеди. Грубая и резкая, она, однако же, как нельзя более рельефно выставляла на вид всю неприглядность нашей официально-церковной проповеди. Нужно сознаться, что в приведенных словах заключалась большая доля правды. Церковные проповедники in massa не хотят считаться с действительностью. Их мысль витает в области отвлеченных схоластических рассуждений, общеизвестных сентенций и пересыпается обильно текстами кстати и некстати. Живая жизнь не задевает их ума, не волнует сердца; говорить об ее ненормальностях — не их дело».

(Из духовного журнала «Век», 1906 г., номер 5—6)

Церковь-благотворительница

«…Покойный отец мой часто говорил мне: «если будешь жить по Евангелию — пропадешь». И вот я живу по Евангелию и погибаю.

Я решил побеседовать со своим настоящим духовным отцом — Отцом Протоиереем Воскресенского всех учебных заведений Собора[4 — Выпускаем имя, отчество и фамилию живого и известного в Петербурге лица. В. Р-в.]. Отныне достопамятная для меня беседа наша имела место в самом Соборе на правом его крыле в среду, 13-го сего текущего сентября.

Вся внешняя обстановка — огромный, величественный, светлый (много света) Собор, белые под мрамор стены, мигающие огоньки лампадок, постукивание рабочих на главном куполе — все говорило о жизни, труде, работе, все напоминало хорошее, доброе, светлое, прекрасное, — вообще живое, радостное, здоровое. Но не такой характер носила беседа о. Протоиерея-академика со своим духовным сыном. Беседа длилась в течение часа, никем не прерываемая, в Соборе мы находились одни, не считая сторожа, стоявшего у ящиков со свечами при входе в Собор. Сидели мы рядом, колени наши соприкасались. Мой 6-летний сын стоял у моих ног, опершись руками о мои колени. И вот, за все время беседы я не услышал от духовного отца ни одного живого, бодрого, доброго, лишенного банальности слова, чуждого всего земного, материального, стоящего выше глупости, невежества, бездарности. Я услышал одно только знаменитое слово: терпение. Но я тут же вспомнил ваши слова: «здесь терпение и там терпение, — не слишком ли много??» Я заявил батюшке, что я тридцать лет терплю в той или другой степени, в той или другой мере, в той или другой форме от людей всех званий, возрастов, состояний и общественных положений. И вот я подумал: «что сказал бы, как поступил бы, как использовал бы данный момент» — беседа с человеком, пришедшим за духовным советом, — «католический или протестантский проповедник?!» И вспомнилось мне надгробное слово пастора, произнесенное 24 января 1897 г. над телом моей матери-немки, вспомнил вдохновенное лицо, страстную, увлекающую, захватывающую сердце, действующую на ум речь. Помню, на глазах всех, понимавших немецкий язык, навертывались слезы. Может быть, здесь была некоторая доля театрального, искусственного, было немного и позы и рисовки, но зато могу удостоверить, что не было глупости, бездарности, невежества, непонимания своего призвания, о чем я упомянул выше.

Отец протоиерей закончил тем, что направил меня к самому отцу Настоятелю, митрофорному протоиерею Н. И-чу Р-ву, сказав, что сам он, протоиерей, человек маленький и сделать для меня ничего не может. По словам протоиерея N-го, отец Настоятель прекрасный, сердечный человек, отзывчивый на