Но ужаса никто, кроме матерей — испол­нительниц казни, не чувствовал; т. е. для государства и церкви они были как бы слепыми щенятами, «без света Христова на них».

Анализируем привеску пломбы, состав «киота».

Сходит, через посредство священника, благодать на «сочетавающихся» и невидимо (еще бы видимо!) «сочетавает» их в «плоть единую»; после чего оба и становятся: он — не холостым, а «женатым», она — не девицею, а «замужнею». На этом и основаны были фиктивные браки: что, куда бы они ни разъезжались, он «уже женат», а она «замужняя». Напротив, родившая детей без венчания — все «девица», ибо ни с кем не «сочетавалась» через «благодать». Весь позор девиц с ребятами от этого и происходит: не считали бы их «девицами»; как же бы они стыдились истины своего положения? Но вот существует и применяется закон и дозволение, что в тех редких случаях, когда жениху невозможно лично присутствовать при «бракосочетании», по болезни, а еще чаще по невозможности приезда, — а между тем заключение брака (например, по политическим соображениям) очень нужно, и притом нужно безотлага­тельно, то церковью разрешается жениху послать заместителя себя: этот заместитель и становится с невестою под венец… На кого же тогда сходит благодать? На заместителя? Но тогда он бы и «сочетавался» с невестою, делался мужем ее, чтó церковь отвергает. Нет, невеста становится женою того отсутствующего жениха; но ведь благодать, очевидно же, туда, например в Англию или Францию, не перешла? Она творилась, низводилась здесь, в этот час, в этом месте храма и этим священником. Все «этим», «это» — и никак это не могло относиться к «тому», в Англии. А если бы предположить, что благодать туда, в Англию, перенеслась, то для чего тогда и заместитель, зачем непремен­ное его здесь присутствование, очевидно, можно бы венчать рóзножительствующих молодых людей, как папа посылает «паллиум» (шерстяную ленту) посвященным в епископский сан без личного явления кандидатов в Рим. Да и, наконец, если «заместитель» возможен в таинстве, то отчего очень болящего или слабого младенца не «заместить» бы здоровым? Отчего не «отпускать» грехи на исповеди, услышав передачу их от друга грешного? Отчего?.. Да явно — все это было бы чудовищным, кощунственным, а в венчании оттого это не кажется таковым, что никакой «благодати» здесь церковь не предполагает сходящею на людей, ничего сакраментального тут не происходит, а есть это просто обряд, наряд; но не хороший, положенный на хорошее, а хороший, положенный на дурное, святое — на грешное, не только в соответствии ему, а в полной с ним противоположности!!!

Да так об этом церковь и учит: о переделке (через венчание) черной вещи в белую.

Проклят брак; трижды священно венчание!

А если бы брак благословен был? — то венчания даже и не возникло бы; или оно осталось бы без значения (пломба около дорогого сукна, киота около иконы).

Вот история и метафизика возникновения венчания.

Не возникло бы его иначе как наряда, одеяния, красоты, эстетики; без всякого сакраментального значения и, конечно, без юридического обязательства; без всякого интереса к нему государства, хотя, может быть, с большою любовью к нему общества и единичных людей. Тут в эту радостную минуту все делается для красоты, красиво. Но это — художество, а не «таинство» и не «закон».

Но действует ли, хотя бы просто как сила доброжелательности, «сочетавающее благословение пресвитеров»? Увы, картина разводов, именно у нас, православных, и у католиков столь сильная (сильнейшая, чем у протестантов, у которых нет «таинства брака», и чем у евреев, где венчание только обряд), показывает, что в венчании содержится скорей какая-то отрицательно-разрушительная сила, темно-скрытая, и она тем действеннее, чем подходят к ней с большей верой в фетишизм ее. Самые холодные браки (признано) — у духовенства, очень скверны они — в крестьянстве, у купцов (грубы, жестоки, частые свары). Я наблюдал — довольно теплы у учителей, у чиновников, которые относятся к венча­нию «так себе». И необыкновенно теплы, почти как у «жидов», — у любя­щих студентов и студенток, вообще «интеллигентных молодых людей», которые любят, женятся, плодятся, приданого не берут; и, увы, на венчание смотрят так же, как духовенство на семью: как на фикцию тяжелую, но неизбежную. Где этого родник? В вечной противополож­ности Бога и кумира; «кумир» обряда занял место Бога; киот — образа; да и еще как занял, кем вмещен туда? Именно он занял по закону и вследствие противоположности, с ненавистью к подлиннику, к вещи, якобы греховной, как святое. Жилец убил хозяина и поселился на его месте: недоброе обитание!

Вот вблизи-то к этому «обитанию» все и рушится в фактической христианской семье. «Психология таинства» — неожиданная, вероятно, для о. Михаила.

***

«Греховный союз мужа и жены» сотворен Богом в раю, до грехопадения и вне расчета на грехопадение, которое было актом свободной воли человека. Разумеется, он никогда не был греховен, всегда был голубая вещь, золотой предмет; но допустить это — значит пресвитерству уйти назад из «Каны Галилейской», собрать диптихи и метрики, отложить в сторону бронзовые венцы, а войти, по образцу Спасителя, дорогим и милым гостем (но только гостем) на свадебные пиршества, за свадеб­ный стол и просидеть просто за белою его скатертью до поздней ночи, разделяя веселье людей и преображая присутствием своим его из легко­мысленного в сладкоумилительное.

Теперь же введены такие ужасы, как 1) расторжение счастливых браков и 2) преступное признание «не браками», не «таинством» преблагополучных семей, которые без венчания вступили и так в супружество. Как профессор канонического права, как ученый о. Михаил очень хоро­шо знает, что все такие натуральные семьи суть самые наизаконнейшие браки и полное таинство «во образ союза Христа с церковью», раз что они живут: 1) мирно; 2) целомудренно; 3) чадолюбиво. Но это секрет, просто секрет науки канонического права, хранится в глубокой тайне, в совершенном укрывательстве; отнюдь не разглашается, что обязатель­ность венчания для подлинности брака не была требованием церкви за весь период вселенских соборов и вообще всего определения догматов, а просто явилась по эдикту императора Льва VI Мудрого, заключи­вшего договор с нашим князем Олегом, и еще позднее, в XI веке, одного из Комненов, кажется, императора Алексея. Цари эти были простые и в них не больше канонического значения, чем в Бове-Королевиче.

Чтобы объявить столь нужным «благословение пресвитера», ведь надо было уничтожить, свести на «нет» или, пожалуй, объявить «недей­ствительным» благословение первой четы Богом. Послушайте, для чего мне благословение отца Иоанна, если я имею Божие?

Могли бы вспомнить, что пророк Нафан даже Давида и Вирсавию не разлучил, не расторг их брака, ибо хотя и преступны были его мотивы и все было грешно и страшно перед ним (сочетанием) до самого порога дела, — однако уже потом «яже Бог сочета — человек да не разлучает». Но Библия забыта. Не только пример Давида и Вирсавии не был выполнен для спасения христианских семей и, напр., христианской семьи Повало-Швейковского, но и она сама губилась на основании Венеры Римской. А что Библия была забыта не только в 1827 году, но и в первые времена христианства не читалась иначе, как известное лицо у Гоголя читает алгебру, это можно видеть из того, что при вопросе: «Ну а как же устроить и расположить христианскую семью?» — полезли под хитон к Венере, просто-напросто забыв, что об этом уже говорит Бог через Библию. А так как забыть этого невозможно, ибо Библия все-таки почитывается, то не поверили ей, как и Петрушка не верит, конечно, алгебре.

Все это о. Михаил должен в предстоящей ему обширной дея­тельности, как преподавателя, довести до сведения мира, скорбного, униженного и, позволю себе сказать, обкраденного от самого для него великого и нужного таинства, притом единственного, ему не­посредственно данного.

Тема брака слишком сложна, чтобы ее исчерпать. Ограничусь на­броском следующих недоумений, которые томят меня:

1. Отчего брак стоит в церкви каким-то одиноким таинством? К не­му нет подступов, полутеней ни в музыке церковной, ни в живописи. Возьмите таинство покаяния: там ведь звуками покаянными проникнуто множество церковных напевов, картинами покаяния, житиями покаяв­шихся людей церковь полна и в преданиях, и в иконах. Брак как «дикое мясо» на организме: выньте его из церкви, — и вам для этого не придется разрывать риз церковных. Попробуйте затронуть покаяние — и вы расстроите весь план церкви.

2. Кана Галилейская едва ли не принимается «всуе» в учении о браке. Иисус посещал мытарей, т. е. сборщиков податей, но окладные и неокладные сборы и все министерство финансов не вверены от этого пресвитерам. Он чудесно накормил пятью хлебами пять тысяч народа; но хлебопекарни не объявлены во власти церкви. Чудесный улов рыбы не созидает прав церкви на Каспийские рыбные промыслы. Явно, что богословы, ссылаясь на Кану Галилейскую, употребляют чистый софизм.

1903

Примечания

1 Озаглавлен: «Психология таинств. Таинство брака».

2 Как и от. Михаил, оба — молодые (не старые) профессора Спб. Духовной академии. Последний — священник.

3 Здесь ужасно важно, что основные канонические книги, которые апокрифичны и в богословской науке, могут — это официально утверждено и открыто об этом учится — печатать для практического в суде и канцеляриях употребления без означения на заглавном листе, что это — апокрифы. Напр., «Апостольские правила» суть приписываемые апостолам и переданные через св. Климента, но неизвестного происхождения и суть бесспорно не апостольские. Или «Апостольские постановления» (какое заглавие!) — просто арианский сборник вымышленных полемических рассуждений, едва дозволяемый к переводу и печатанию. Но достаточно было императору Николаю показать, напр., «Апостольские постановления», чтобы он, пораженный тяжеловесностью книги (почти Евангелие!), смутился и взял назад доброе свое решение.

4 обмолвка, оговорка (лат.).