единообразие, важное для статистики и отчетности; если это «правильное» единообразие, оно подразумевает наличие большого числа людей, соответствующих представлению администратора о «правильных» людях. Дети, вверенные попечению таких институций, должны вести себя одинаково, а тех немногих, кто не в состоянии этого делать, будут наказывать — и сверстники, и власти. Это означает, что детей, обладающих ярким творческим потенциалом, ждут преследования и пытки, призванные сломить их дух. Это означает, что «одинаковое» конформистское большинство преисполнится самоуверенности и жестокости и станет наотрез отвергать любые новые идеи. А самое главное: пока мир остается разделенным на конкурирующие милитаристские государства, замена родителей государственными образовательными учреждениями повлечет за собой наращивание так называемого патриотизма, то есть готовности к взаимному истреблению без малейших колебаний всякий раз, когда того потребует правительство. Безусловно, так называемый патриотизм представляет собой величайшую угрозу для цивилизации, а потому всего, что увеличивает его вирулентность, следует избегать — как чумы, мора и голода. В настоящее время молодежь делит лояльность между родителями, с одной стороны, и государством — с другой. Если случится так, что фокусом их лояльности будет только государство, появятся весомые основания опасаться, что мир сделается еще кровожаднее, чем сейчас. Посему, думаю, до тех пор, пока не решена задача интернационализма, рост влияния государства в области образования и ухода за детьми сулит риски, перевешивающие несомненные преимущества этого процесса.
Но если удастся учредить международное правительство, способное заменить насилие главенством закона, ситуация окажется совершенно иной. Такое правительство постановит, что национализм в его самых безумных формах ни в коем случае не должен проникать в образовательные программы любой страны. Оно будет настаивать на том, что детей следует учить лояльности международному сверхгосударству и прививать интернационализм вместо приверженности национальному флагу. В этом случае, пусть сохранится опасность чрезмерного единообразия и жестоких преследований «отступников», угроза милитаризации и войны постепенно сойдет на нет. Действительно, контроль сверхгосударства за образованием будет эффективной мерой предотвращения войны. Полагаю, мы праве сделать вывод, что замена отца государством принесет пользу цивилизации, если государство будет интернациональным, но пока государства остаются национальными и милитаристскими, они олицетворяют собой угрозу вероятного сползания к войне. Семья стремительно разрушается, а интернационализм крепнет медленно. Потому текущая ситуация вызывает серьезные опасения. Тем не менее, она не выглядит безнадежной, поскольку интернационализм в перспективе способен крепнуть значительно быстрее. К счастью, мы не в силах предвидеть будущее, а потому имеем право надеяться, если уж не ожидать, что оно будет лучше настоящего.

Глава 16. Развод

Развод как таковой разрешался в большинстве эпох и стран, но всегда был скорее исключением, нежели правилом. Он никогда не рассматривался как альтернатива моногамной семье, всегда считался способом облегчить положение дел, если сохранение брака представлялось невозможным. Законы о разводе чрезвычайно различаются от эпохи к эпохе и от страны к стране; в настоящее время в Соединенных Штатах Америки развод все еще запрещен в Южной Каролине, но донельзя прост в штате Невада100. У многих нехристианских цивилизаций развестись очень легко для мужа, а кое-где — и для жены. Моисеев закон позволяет мужу подать прошение о разводе; китайский закон допускает развод при условии возвращения жене приданого. Католическая церковь, утверждая, что брак есть святое таинство, разводиться категорически запрещает, но на практике ее строгость отчасти смягчается тем обстоятельством — особенно когда речь идет о важных персонах, — что существует множество поводов объявить брак недействительным101.
В христианских странах снисходительное отношение к разводу тем крепче, чем сильнее позиции протестантизма. Мильтон, как всем известно, высказывался о разводе одобрительно, будучи ревностным протестантом102. Англиканская церковь в ту пору, когда считала себя протестантской, признавала развод в случае супружеской измены, но не по иным причинам. В настоящее время подавляющее большинство священнослужителей в англиканской церкви выступают против развода как такового. В Скандинавии развестись крайне просто, как и в протестантских областях Америки. Шотландия в сравнении с Англией более терпима к разводам. Во Франции антиклерикализм привел к облегчению процедуры развода. В Советском Союзе развод возможен по просьбе любой стороны, но, поскольку не предусмотрены ни социальные, ни юридические меры наказания за прелюбодеяние или рождение детей вне брака, брак в России утратил то значение, каким он обладает повсеместно — во всяком случае, в высших слоях103.
На мой взгляд, любопытная особенность развода в том, сколь велико в этом случае оказывается различие между законом и обычаем. Самые вольные законы отнюдь не обязательно провоцируют наибольшее количество разводов. В Китае до недавних потрясений развод был почти неизвестен, и, несмотря на пример Конфуция104, не одобрялся. Швеция допускает развод по взаимному согласию, чего не встретишь ни в одном штате Америки; однако в 1922 году — это последняя дата с сопоставимыми цифрами в моем распоряжении — число разводов на сотню тысяч человек населения составило 24 случая в Швеции и 136 случаев в Соединенных Штатах Америки105. Думаю, это различие между законом и практикой крайне важно; сам я одобряю более снисходительные законы в этой сфере, но, пока существует нормальная семья с двумя родителями, есть веские причины поддерживать практику противодействия разводам, за исключением некоторых крайних случаев. Я придерживаюсь этой точки зрения, потому что воспринимаю брак не просто как сексуальное партнерство, но прежде всего как желание сотрудничать в продолжении рода и воспитании детей. Возможно и даже вероятно, как мы видели в предыдущих главах, что брак, понимаемый таким образом, падет под напором разных сил, среди которых главенствуют экономические, но в этом случае должен исчезнуть и развод, так как существование этой институции зависит от существования брака (он служит для последнего своего рода выпускным клапаном). Словом, в текущем обсуждении мы будем придерживаться рамок семьи с двумя родителями как распространенной нормы.
Протестанты и католики в целом трактуют развод не с точки зрения биологического предназначения семьи, но исходя из богословской концепции греха. Католики, утверждая, что брак нерасторжим, ибо заключается пред Господом, по необходимости считают, что, если двое поженились, ни один из них при жизни другого не вправе грешить на стороне, каков бы ни был по своему содержанию сам брак. Протестанты в целом допускают развод — отчасти, потому что не согласны с католическим представлением о святости брачных уз, отчасти потому, что принципиальная нерасторжимость брака может спровоцировать человека на измену, которая является смертным грехом; чем легче развод, тем ниже вероятность прелюбодеяния. Потому в тех протестантских странах, где развестись просто, к прелюбодеянию относятся крайне неодобрительно, а там, где возможность развода отрицается, прелюбодеяние признается грехом, но допускается — во всяком случае, когда речь идет о мужчинах. В царской России развестись было чрезвычайно трудно, и люди не осуждали Горького за его бурную личную жизнь, в отличие от политической деятельности106. В Америке же, напротив, никто не критиковал его политические взгляды, зато его осуждали по моральным соображениям, и ни одна гостиница не приняла бы его постояльцем.
Ни протестантскую, ни католическую точку зрения по данному вопросу невозможно обосновать рационально. Давайте начнем с католиков. Предположим, муж или жена впали в безумие в браке; в этом случае нежелательно рождение детей, а тех детей, что уже успели родиться, следует изолировать от безумца. Полное разделение родителей, даже при условии, что безумец временами приходит в себя (на краткий или длительный срок), желательно в интересах детей. Утверждать, что и при таких обстоятельствах здравомыслящий партнер не вправе искать любых юридически допустимых сексуальных отношений на стороне, значит проявлять бессмысленную жестокость, которая никак не содействует общественному благополучию. Выбор здравомыслящего партнера невелик и мучителен: он либо продолжает воздерживаться, чего требуют закон и общественная мораль; либо вступает в тайные отношения, старательно избегая зачатия; либо выбирает, как говорится, открытый грех, с детьми или без — уж как получится. Везде есть свои трудности. Полное сексуальное воздержание, в особенности когда ты уже привык к таким контактам в браке, очень болезненно. Оно нередко приводит к преждевременному старению и способно обернуться душевным расстройством; так или иначе, человек непременно становится малоприятным в общении, сварливым и раздражительным. Для мужчины вдобавок имеется немалая опасность того, что однажды самообладание ему внезапно изменит, и это закончится актом насилия, ибо желание удовлетворить сексуальную потребность может оказаться сильнее моральных принципов и страха наказания.
Вторая альтернатива, а именно тайная бездетная связь, является на практике наиболее распространенной в контексте нашего обсуждения. Она также чревата серьезными потрясениями. Необходимость скрываться угнетает партнеров. Полноценные сексуальные отношения невозможно развивать, не имея в виду детей и не ведя совместную жизнь. Более того, если мужчина или женщина молоды и активны, для общества будет полезнее позволить им завести общих детей. И, напротив, я считаю порочным и вредным законодательно закреплять условие, согласно которому человек не может иметь других детей, кроме как от сумасшедшего партнера.
Третий вариант, жизнь в «открытом грехе», представляется наименее ущербным — как для индивида, так и для общества, если таковое возможно, но по экономическим причинам этот вариант в большинстве случаев неосуществим. Врач или адвокат, пытаясь жить в открытом грехе, лишится своих пациентов и клиентов. Человек, подвизающийся в какой-либо ученой области, незамедлительно потеряет свою должность107. Даже если экономические условия благоприятствуют открытому греху, большинство людей испугается социального порицания. Мужчинам важно быть членом какого-нибудь клуба, а женщинам нравится ощущать себя уважаемыми в глазах других женщин. Разумеется, вынужденный отказ от этих удовольствий будет чрезвычайно болезненным. Следовательно, открытый грех притягателен разве что для богачей, художников, писателей и прочих — в богемной среде к таким вещам относятся более снисходительно.
Отсюда следует, что в стране, где не дают развода по причине сумасшествия партнера, как в Англии, мужья и жены таких несчастных оказываются в невыносимом положении, в пользу которого нельзя привести никаких доводов, помимо теологических суеверий и предрассудков. Сказанное о безумии так же верно и для венерических болезней, повседневных преступлений и бытового пьянства. Все перечисленное разрушает брак, как на последний ни смотри. Они делают партнерство невозможным, ставят под сомнение продолжение рода и целесообразность общения заболевшего / буйного / пьющего родителя с детьми.
Уход из семьи — по-настоящему, не временно — является достаточным основанием для развода, ибо в данном случае суд просто-напросто признает свершившийся факт, а именно — что брак распался. Впрочем, с юридической точки зрения тут имеются некоторые осложнения: если давать развод на основании ухода из семьи, многие воспользуются этой уловкой и разводов станет еще больше. То же самое можно сказать и в отношении ряда других причин для развода, будто бы очевидных. Многие супружеские пары испытывают столь горячее желание расстаться, что готовы