постепенно сходили на нет. Те, кто более всего желал их разрушить, верили, что внутренних барьеров должно быть достаточно. Дошло до того, что девушки начали выходить из дома без сопровождения компаньонки. Считалось, что порядочные, хорошо воспитанные девушки обладают достаточно твердыми принципами, чтобы устоять перед соблазном. В пору моей молодости порядочные женщины в большинстве своем считали секс неприятным занятием и терпели эти контакты лишь из чувства долга; придерживаясь таких взглядов, они, тем не менее, допускали бо́льшую свободу для своих дочерей, как бы откликаясь на вызов времени. В итоге сложилась картина, отличная от той, которая ожидалась, и различия заметны как среди замужних, так и среди незамужних женщин. В Викторианскую эпоху женщины прятали свои инстинктивные желания глубоко в подсознании. В наши дни отказ от запретов привел к тому, что женщины наконец осознали свои инстинктивные побуждения, ранее погребенные под толстым слоем благоразумия. Это событие оказалось революционным для сексуальной морали, причем не в только в одной стране или для одного класса, но во всех цивилизованных странах и для всех классов.
Требование равенства между мужчинами и женщинами изначально распространялось не только на политические вопросы, но и на сексуальную мораль. Требование Мэри Уолстонкрафт было вполне современным, но почему-то ее пример не вдохновил последующих пионеров борьбы за права женщин. Они, напротив, выступали как завзятые моралисты и предлагали обременить мужчин теми же самыми ограничениями, которыми до сих пор окружали исключительно женщин. Но с 1914 года молодые женщины без особого теоретизирования стали переходить к иной линии поведения. Эмоциональное возбуждение от войны, несомненно, было главной причиной этих перемен; правда, они бы все равно, полагаю, произошли — рано или поздно и относительно быстро. В прошлом женскую добродетель оберегали страх перед адским пламенем и страх забеременеть; первый страх исчез вследствие упадка богословской ортодоксии, а второй устранило изобретение противозачаточных средств. Какое-то время традиционная мораль удерживала позиции благодаря силе обычаев и умственной инерции, но шок от войны разрушил и эти барьеры. Нынешние феминистки уже не столь озабочены «пороками» мужчин, как феминистки тридцатилетней давности; они требуют теперь, чтобы дозволенное мужчинам было позволено и женщинам. Их предшественницы стремились к равенству в моральном рабстве, а новые феминистки ищут равенства в моральной свободе.
Это движение пребывает сегодня в очень ранней фазе, и невозможно предугадать, как оно будет развиваться. Его сторонники и практики еще довольно молоды. У них пока мало своих героев, то есть людей, обладающих серьезным весом в обществе. Полиция, законы, церковь и родители — все выступают против них, когда притязания этого движения становятся достоянием общественности, но в целом активисты ухитряются скрывать неудобные факты от тех, кому эти факты могут причинить боль. Авторы, которые, подобно судье Линдси51, озвучивают названные факты, признаются «освободителями» молодых, хотя молодые не осознают, что их освобождают.
В настоящий момент неясно, как все в результате повернется: то ли старшее поколение признает проблему и попытается лишить молодежь недавно обретенной свободы, то ли нынешние молодые, повзрослев и вступив на значимые посты и должности, санкционируют новую мораль от имени власти. Следует предположить, что в ряде стран мы увидим первый вариант, а в ряде других — второй. В Италии, где забота о нравственности, как и все остальное, лежит на правительстве, предпринимаются энергичные попытки обеспечить «добродетель». В России все обстоит ровно наоборот, поскольку правительство поддерживает новую мораль. В протестантских частях Германии, вероятно, восторжествует свобода, а в католических областях исход довольно сомнителен. Францию вряд ли потрясут перемены, ибо французы всегда были довольно снисходительны в вопросах морали. Что касается Англии и Америки, тут я пророчествовать не рискну.
Но давайте сделаем паузу и проанализируем логические следствия требования равенства между женщинами и мужчинами. Мужчинам с незапамятных времен разрешалось — хотя бы на практике, если не в теории — предаваться незаконным сексуальным отношениям. От мужчины не ждали девственности к моменту вступления в брак, и даже его неверность в браке считалась простительной. Главное, чтобы о ней не узнали жена и соседи. Существование подобной системы во многом было обусловлено проституцией. Однако данный институт сегодня защищать затруднительно; едва ли кто решится предложить женщинам равноправие с мужчинами через учреждение «класса» проституток-мужчин для удовлетворения женщин, желающих, подобно своим мужьям, выглядеть добродетельными, не будучи таковыми в действительности. Тем не менее, совершенно очевидно, что ныне, на закате брака, только малое количество мужчин хранит непорочность до того момента, когда они смогут обзавестись домом и женщиной того же общественного положения. А если неженатым мужчинам необязательно быть девственниками, значит, незамужние женщины, добиваясь равноправия, могут объявить, что и им девственность ни к чему. С точки зрения моралистов такая ситуация, без сомнения, прискорбна. Но, вдумавшись, всякий традиционный моралист должен будет признать, что фактически предлагает двойные стандарты, требуя добродетельности от женщин и освобождая от нее мужчин. Конечно, на словах можно потребовать воздержания и от мужчин. Но тут же напрашивается возражение: к мужчинам это ограничение неприменимо, ибо им не составляет труда грешить тайно. Таким образом традиционный моралист постулирует неравенство прав мужчин и женщин. Следуя его логике, молодой человек может вступать в интимные отношения с проститутками, но никак не с девушками своего сословия, пусть даже со вторыми (но не с первыми) его отношения, не обесцененные корыстью, могут быть по-настоящему страстными и восхитительными. Моралисты, разумеется, не желают размышлять о последствиях отстаивания морали, которую, как им известно, никто не соблюдает; они считают, что, пока о проституции умалчивается, они не несут ответственности за нее как за неизбежный результат их нравоучений. Перед нами очередная иллюстрация того общеизвестного факта, что профессиональный моралист в наши дни обычно наделен интеллектом ниже среднего.
С учетом вышеизложенного ясно, что до тех пор, пока множество мужчин по экономическим причинам избегает раннего брака, а многие женщины вообще не выходят замуж, равенство между мужчинами и женщинами будет требовать ослабления традиционных представлений о женской добродетели. Если мужчинам позволены добрачные сексуальные контакты (а так и есть), женщинам тоже нужно это разрешить. Кроме того, во всех странах, где наблюдается избыток женщин, кажется явной несправедливостью то обстоятельство, что женщины, по арифметической необходимости вынужденные оставаться незамужними, должны полностью лишаться шансов на сексуальный опыт. Безусловно, пионеры женского движения не придавали значения подобным фактам, но их современные последователи признают эти факты, а их противники, ратующие за непорочность женщин до брака, по сути поддерживают несправедливость в отношении женщин.
Этот вопрос о противостоянии новой и старой морали четко обрисовывает крайне важную проблему. Если нельзя больше требовать ни непорочности девушек, ни верности жен, становятся насущно необходимыми новые способы сохранения семьи — иначе ее распад неминуем. Можно предположить, что зачатие детей должно происходить только в браке, а вот все добрачные и внебрачные сексуальные контакты следует обезопасить при помощи контрацептивов. В этом случае мужья могут научиться столь же терпимому отношению к любовникам жен, как заведено у восточных народов применительно к евнухам. Трудность осуществления этого плана заключается в том, что мы чрезмерно полагаемся на эффективность противозачаточных средств и верность жен, но не исключено, что довольно скоро эта чрезмерная зависимость снизится. Другие альтернативы, совместимые с новой моралью, это упадок отцовства как важного социального института и делегирование отцовских обязанностей государству. В некоторых обстоятельствах, когда мужчина уверен в своем отцовстве и любит ребенка, он, конечно, может добровольно выполнять свои отцовские обязанности и финансово поддерживать мать и дитя; но закон не будет его к тому обязывать. Фактически все дети окажутся в том положении, в каком сегодня находятся незаконнорожденные дети неизвестных родителей, разве что государство, если подобная практика распространится, начнет заботиться о них усерднее, чем это происходит сейчас.
Если, с другой стороны, старая мораль вновь восторжествует, для укрепления ее основ поборникам этой морали нужно будет уделить особое внимание некоторым аспектам. Во-первых, возродить традиционную модель образования девочек, благодаря которому они вырастают глупыми, суеверными и невежественными; это можно отчетливо наблюдать в тех школах, где имеет влияние церковь. Во-вторых, им нужно будет ввести строжайшую цензуру на предмет упоминания сексуальных отношений в книгах; это условие уже реализуется в Англии и Америке, ибо цензура, ввиду отсутствия изменений в законодательстве, ужесточается вследствие активности полиции. Впрочем, всего этого — уже, повторюсь, реализуемого — явно недостаточно. Единственной мерой полного воздействия видится лишение молодых женщин всякой возможности остаться наедине с мужчиной: девушкам надо запретить работать вне дома и вообще не выпускать никуда одних, без сопровождения матерей или тетушек; достойная сожаления практика посещения танцев без компаньонки подлежит немедленному искоренению. Незамужней женщине младше пятидесяти лет следует запретить владение автомобилем; вдобавок стоит, быть может, ввести требование ко всем незамужним женщинам раз в месяц проходить медицинское обследование в полиции, а всех, кто лишился девственности, подвергать тюремному заключению. Применение контрацептивов, конечно же, надо запретить, вдобавок к этому нужно признать незаконным в беседах с незамужними женщинами ставить под сомнение догмат о вечном проклятии. Эти меры, если проводить их энергично на протяжении ста или более лет, помогут справиться с растущей безнравственностью общества. Но я полагаю, что во избежание риска злоупотреблений необходимо заодно кастрировать всех полицейских и всех медицинских работников. Быть может, разумно пойти еще дальше (ведь мы помним о врожденной порочности мужского характера). Рассуждения моралистов логично подводят нас к тому, что кастрации подлежат вообще все мужчины, исключая священнослужителей и религиозных проповедников52.
Очевидно, что нас ждут трудности и возражения, какой бы курс мы ни выбрали. Если мы позволим утвердиться новой морали, то она должна пойти дальше и обнажить проблемы, которые сейчас мы едва ли можем наметить. Если, с другой стороны, мы попытаемся навязать современному миру ограничения прошлых эпох, то окажемся в ситуации предельно жесткого регулирования, против которого очень скоро восстанет человеческая природа. Словом, ясно, что, несмотря на все опасности и трудности, мы должны позволить обществу двигаться вперед. С учетом этой цели нам понадобится принципиально новая мораль. Под этим я подразумеваю, что обязанности никуда не исчезнут, просто они могут радикально отличаться от тех, что мы имели в прошлом. Пока моралисты довольствуются тем, что ратуют за восстановление системы, столь же мертвой, как птица Додо53, они не в состоянии сделать что-либо для морализации новой свободы или для определения новых обязанностей, ею предусматриваемых. Не думаю, что новая система должна, в отличие от старой, поддерживать безудержное удовлетворение побуждений, но ее резоны к подавлению побуждений будут иными, нежели в прошлом. На самом деле нам предстоит заново переосмыслить сексуальную мораль как таковую. На нижеследующих страницах я