лиц.
Все это кончилось тем, что подданные абиссинского императора, азиатские мудрецы, анархисты и прочие подверглись беспощадным гонениям. Многие были умерщвлены, иных упекли на принудительные работы. Кое-кто отрекся от своих заблуждений. Словом, в короткий срок все проявления оппозиции против великого антимарсианского движения были подавлены.
Но из этого следовал важный урок: марсианская опасность породила опасность измены в среде землян. Обсуждением этой проблемы занялась ассамблея Организации Объединенных Наций. Возникла необходимость в едином термине для обозначения жителей Земли в противоположность инопланетянам. «Земляне» – звучало слишком приземлении, «земные» – не устраивало христиан, получалось какое-то противопоставление «небесным». После долгих дебатов, в которых наиболее активное участие приняли представители Австралии и южноамериканских государств, было решено впредь именовать обитателей Земли теллурийцами или теллурианами. ООН немедленно учредила комиссию по расследованию антителлурианской деятельности. Она должна была железной рукой навести порядок на всех континентах. Постановили, что Объединенные Нации будут заседать непрерывно до тех пор, пока кризис не будет ликвидирован. Был избран постоянный Председатель – этот пост занял человек величайшего ума и огромного политического опыта, представитель старшего поколения, умеющий мыслить глобальными категориями: две мировых войны убедили его, что третья, еще более грандиозная, неизбежна. Он оказался поистине на высоте положения. На открытии пленарного заседания Председатель произнес следующую речь:
– Братья земляне, теллуриане, жители нашей планеты, единые, как никогда! Я обращаюсь к вам в этот грозный час не во имя всеобщего мира, как прежде, – нет, я призываю к другому, более великому свершению. Я говорю о спасении человечества со всеми его ценностями, с его радостями и печалями, тревогами и надеждами. Мы должны защитить наш мир от грязных посягательств, от вооруженного натиска, осуществляемого из космоса с помощью ужасающих, варварских методов, которые – я счастлив сообщить вам об этом – разоблачены гением наших ученых, давших нам инфрарадиоскоп. Они показали нам воочию этих гнусных, омерзительных чудовищ, которые до той поры безнаказанно проникали в наши жилища. Полчища этих выродков ползут на нас, подобно заразе, они грозят отравить нас своими низменными идеями, подорвать основы нашей морали, хотят низвести нас до уровня даже не животных, ведь животные – тоже теллурийцы, – нет, до уровня марсиан! Можно ли представить себе что-либо более ужасное? На всех языках столь любимой нами Земли нет слова более отвратительного, чем «марсианин». Я призываю вас, заклинаю вас, братья и сестры, встать плечом к плечу в великой борьбе за спасение ценностей против коварной и унизительной для нас агрессии чудовищ, монстров, незваных гостей, которых мы заставим убраться туда, откуда они пришли!
Сказав это, он сел. Гром рукоплесканий был таков, что заглушил на добрых пять минут все другие звуки. Затем выступил представитель Соединенных Штатов.
– Сограждане Земли, друзья! – начал он. – Те, кто имел несчастье по роду своих обязанностей ознакомиться с состоянием мрачной планеты, чья зловещая активность вынуждает нас теперь принимать ответные меры, хорошо знает, что ее поверхность исчерчена странными линиями, известными у специалистов под именем каналов. Подобные сооружения – думаю, что это ясно каждому экономисту, – преследуют стратегические цели. Они – продукт милитаризма. Опираясь на высокий авторитет науки, мы имеем все основания считать, что агрессор посягает не только на нашу частную собственность и личную свободу. Он угрожает нашему общественному строю, нашим идеалам, тем идеалам, которые были провозглашены нашими предками два столетия назад. Именно они породили единство, стоящее ныне лицом к лицу с грозящей нам силой, назвать которую подобающим ей именем я не решаюсь. Может быть, человек – это временное явление, промежуточная фаза эволюции жизни в космосе, но есть закон, которому всегда будет подчиняться космос, – это божественный закон бесконечного прогресса. И этот закон, сограждане Земли, может быть соблюден лишь в условиях системы свободного предпринимательства, этого бесценного достояния западной культуры. Частная инициатива, по-видимому, давно прекратилась на красной планете, угрожающей нам, ведь каналы, которые мы видим, появились на ней не вчера! Итак, не только ради спасения человека, но прежде всего ради торжества свободного предпринимательства призываю я эту ассамблею дать отпор чудовищам, невзирая на жертвы, не жалея себя. С этой твердой надеждой я обращаюсь к посланцам всех наций, представленных здесь.
Перед закрытием заседания Ассамблея высказалась за всеобщий мир на Земле, провозгласив объединение всех вооруженных сил планеты. Делегаты выразили надежду, что объединение удастся завершить прежде, чем марсиане нанесут главный удар. И все же, несмотря на эти приготовления, воинственные клики и призывы к единству, страх объял сердца всех – кроме членов синдиката и их подручных.
Но посреди охватившего всех смятения нашлись люди, которые хоть и молчали, но сильно сомневались во всем, что им говорили. Министры хорошо знали, что никто из них никогда не видел ни одного марсианина, а их секретари знали о том, что они это знают. Однако никто не решался сказать это вслух, ибо, как уже говорилось, скептикам грозила не только отставка от должности, но и петля. Разумеется, конкуренты сэра Теофила, сэра Бальбуса и сэра Публия не могли примириться с их небывалым успехом. Они мечтали взять реванш, но как? Газета «Ежедневный Гром» некогда была почти столь же могущественной, как «Ежедневная Молния». В разгар антимарсианской кампании, однако, раскаты этого грома стали совершенно неслышны. Издатель «Ежедневного Грома» терпел, сколько мог, скрипел зубами, но как человек благоразумный понимал, что нельзя противостоять волне народного гнева – даже ради интересов кармана. Ученые, которые и без того недолюбливали Пендрейка Маркла, были вне себя, видя, как его прославляют, словно величайшего гения всех времен. Кое-кто из них давно уже разобрал на части пресловутый инфракрасный глаз и убедился, что это блеф, и все-таки… все-таки умнее было держать язык за зубами.
Один только молодой человек по имени Томас Шовелпенни остался глух к голосу благоразумия. На этого Шовелпенни многие истинно английские патриоты поглядывали косо, потому что его дедушка был немец и носил фамилию Шиммельпфенниг, которую слегка переиначил во время первой мировой войны. Мистер Шовелпенни был скромным, незаметным ученым, государственными делами не интересовался, в политику не лез. Хорошо разбирался он только в физике. Он был не настолько богат, чтобы тратить деньги на покупку инфрарадиоскопа, и не мог увидеть собственными глазами, что король гол. Те, кто в этом убедился, хранили молчание; они не посмели бы раскрыть рот даже во хмелю. Но он не мог не заметить странных противоречий в газетных сообщениях о чудесном всевидящем аппарате, и эти противоречия пробудили в нем чисто научное любопытство. Ему и в голову не приходило, что это – сознательная мистификация.
Томас Шовелпенни был образцом добродетели, что не мешало ему водить дружбу с одним субъектом, чьи привычки едва ли могли служить примером для скромного молодого человека. Впрочем, у этого недостойного друга было по крайней мере одно бесспорное преимущество, а именно сообразительность. Имя этого джентльмена было Хогг-Покус, а прозвище – Правда-Матка, он весьма редко бывал трезвым, и никто никогда не встречал его за пределами злачных мест. Можно было предположить, что он все же где-то ночует, но никто так и не узнал, что квартиру ему заменяет жалкая конура в одной из лондонских трущоб. Он обладал блестящим литературным талантом, и когда его карманы были пусты, насущная необходимость опохмелиться вынуждала его браться за перо. Журналы, специализирующиеся; на скандалах, охотно публиковали его произведения. Разумеется, двери солидных редакций для мистера Хогг-Покуса были закрыты, потому что он никогда не поступался своей совестью. Он знал всю подноготную политики, но не умел извлечь из этого знания никакой выгоды для себя. Некогда он сотрудничал во многих газетах, но хозяева тотчас указывали ему на дверь, как только становилось известно, что он знает о них кое-что, о чем они предпочли бы не распространяться. Странным образом мистер Хогг-Покус не догадывался, что он мог бы сорвать с них за это изрядный куш, – ему мешали какие-то остатки порядочности, а может быть, и беспечность. Он выбалтывал свои секреты случайному собутыльнику где-нибудь за стойкой бара вместо того, чтобы превратить их в солидный банковский счет.
Шовелпенни решил поделиться с другом своими сомнениями.
– Что-то тут не то, – сказал он, – похоже, что они морочат нам голову. Но ума не приложу, кому это могло понадобиться… Может быть, ты, с твоим знанием людей, объяснишь мне, что происходит?
Правда-Матка радостно ухмыльнулся. Он давно уже присматривался к тому, как одновременно растут общественная истерия и доходы сэра Теофила Пинтюрка.
– Ты как раз тот человек, который мне нужен, – сказал он. – Я-то не сомневаюсь, что все это чистейшая липа. Но тут надо действовать с умом. Ты знаток наук, а я малость кумекаю в политике. Вдвоем мы можем кое-что сделать… Только вот какое дело: я могу под пьяную лавочку проболтаться. Давай уговоримся: ты меня запрешь в своей комнате. И, само собой, нужна выпивка в достаточном количестве, чтобы я не очень скучал…
Шовелпенни согласился. Но вот вопрос: где взять денег, чтобы поддерживать Хогг-Покуса в надлежащем тонусе все это время, которое, кстати, может оказаться не таким уж коротким? Тут Правда-Матка вспомнил, что в далекие времена своего детства он дружил с будущей леди Пинтюрк, – не всегда же он был таким забулдыгой, как теперь! И не теряя времени, он настрочил красочные воспоминания, в которых поведал миру о том, что прелестная Милли была таковой еще в возрасте десяти лет. Статья была продана модному журналу, после чего проблему бесперебойного снабжения мистера Хогг-Покуса спиртным в течение всего времени, которое ему понадобится, можно было считать решенной.
Хогг-Покус немедленно приступил к расследованию. Кашу заварила «Ежедневная Молния» – это не вызывало сомнений. Кто за ней стоит, ему было хорошо известно: сэр Теофил Пинтюрк. Марсиан увидела первой супруга Пинтюрка. Что же касается научного обоснования всей этой свистопляски, то тут первую скрипку играл – это все знали – Пендрейк Маркл. Единая цепь событий сама собой начала складываться в догадливой голове Хогг-Покуса. Однако начинать атаку было преждевременно. Нужно было заставить заговорить одного из тех, кто знал подоплеку этого дела. И Хогг-Покус решительно постучал в дверь Томаса Шовелпенни. Пусть Шовелпенни возьмет интервью у леди Миллисент. Она сделала первый портрет марсианина, она наверняка знает все с самого начала.
Как ни трудно было простодушному Шовелпенни поверить в выдвинутую Хогг-Покусом гипотезу заговора, инстинкт ученого говорил ему, что встреча с Миллисент Пинтюрк – лучший способ проверить эту гипотезу. Он написал ей почтительное письмо с просьбой принять его по весьма неотложному делу. Против ожидания ему ответили согласием. Ученый муж привел в порядок свой не блиставший опрятностью костюм, причесался. Подготовившись таким образом, он отправился на это знаменательное рандеву.
