Когда я читал ее в первый раз, мне не бросались в глаза никакие неточности или искажения. Протест вызывала лишь гегельянская традиция перевода ряда терминов (скажем, mind переводился как дух или сознание, но не как ум, что более соответствует британской традиции эмпиризма). И тем не менее, когда я, исходя из стремления обновить справочный материал книги (я имею в виду ссылки на отсутствующие у читателей тех лет книги на русском языке – например, сочинения Платона или Аристотеля), перечитал ее, то обнаружил, что в ряде мест перевод должен быть более точным. Я сверил перевод со вторым английским изданием и внес соответствующие изменения, которые и были учтены при переиздании «Истории западной философии» издательством Новосибирского государственного университета в 1994 году. За этим изданием последовали еще ряд переизданий уже моей редакции книги. Исключение составляет издание «Феникса», в котором ростовские издатели, не мудрствуя лукаво, перепечатали книгу 1959 года без всяких изменений основного текста.
Итак, между первым и вторым русским изданием «Истории» прошло больше тридцати лет. Я опирался на перевод, сделанный другими людьми, не консультируясь с ними (вряд ли кто-нибудь из тех, кто делал тот перевод, захотел бы вернуться к такому старому проекту). Какие права на эту книгу дает эта моя редакция, а также значительнейшее обновление справочного материала и цитат (теперь, наверное, эта работа должна быть проделана еще раз, учитывая то, что почти все цитированные издания теперь уже доступны на русском языке), с точки зрения законодательства является сложным вопросом. Как бы то ни было, я рекомендую отредактированное мною издание, поскольку книга имеет все привлекательные качества с точки зрения «постороннего» по отношению к философии читателя. А что можно сказать о книге с точки зрения читателя-профессионала? По этому поводу много что можно сказать, и я назову лишь пару обстоятельств, которые чаще всего упоминаются критиками Рассела.
Рассел часто нарушает канон, к которому привычны студенты философии. История философии в расселовском изложении не имеет доксографического характера. Так, из традиционной последовательности «Кант – Фихте – Шеллинг – Гегель» выпадают в расселовском изложении два срединных звена. Французскому Просвещению уделено весьма мало места. Рассела часто упрекают в одностороннем взгляде на историю философии, диктуемом тем обстоятельством, что при всем богатстве точек зрения Рассела по ходу эволюции его философских взглядов он все-таки принадлежит школе британского эмпиризма. И что, например, уничтожающая критика Бергсона полностью игнорирует те черты метафизики, которые получили свое развитие у Уайтхеда, бывшего соавтора Рассела по «Principia Mathematica». Однако на это можно сказать, что германская философия была гораздо уже в своем кругозоре. Так, по замечанию одного из историков философии, у британцев всегда был «их» Кант, в то время как немецкие философы почти не читали Локка.
«История западной философии» отличается от традиционных историй философии прежде всего тем, что в ней рассказчик не смотрит на своих героев «снизу вверх», полный почтения и страха перед великими умершими предшественниками. Рассел сам по себе имеет столь большой вес в истории философии, что беседует с классиками мировой философии «на равных». Такой способ изложения имеет очевидные преимущества по сравнению с традиционным, и Рассел использует их в полной мере. Так, например, вряд ли какой-либо историк философии готов, как Рассел, признаться, что он никогда не был в состоянии понять, что подразумевается под словом «категория» у Аристотеля, у Канта и у Гегеля (глава «Логика Аристотеля»). В высшей степени сочувственное отношение к предприятию Локка, теория которого вымела столь много «метафизического хлама», говорит о полной уверенности Рассела в том, что он в своей теории свободен от многих трудностей его предшественников. Уверенность в новой форме эмпиризма, а именно, логическом атомизме, такого человека как Рассел, который «был философом всех философий или философом без собственной философии», многого стоит в том отношении, что ставит логический атомизм наравне с великими философскими системами. Только философ самого высокого уровня готов признаться также, что не может считать Канта величайшим из философов, и скупо отмечает, «что было бы глупо не признавать его огромного значения».
Весьма характерным в этом отношении является очерк Рассела о Бергсоне. Глава о французском философе представляет собой очерк, написанный в 1912 году (в нынешнем издании, как и во втором английском издании, существенно сокращенный по сравнению с первым изданием на русском языке). Можно представить себе, какой интеллектуальной смелостью должен обладать человек, выступающий против наиболее популярного (как в хорошем, так и в плохом смысле слова) в Европе философа. В первом русском издании глава о Бергсоне была гораздо большей по объему (фактически это была перепечатка статьи из журнала «Монист»), но во втором английском издании, которому я следовал, эта глава значительно сокращена.
Таковы некоторые особенности «Истории западной философии». Впрочем, эти вещи интересны больше профессионалам. Между тем книга в основном обращена к образованным читателям. Сам Рассел как-то сказал, что великие философы XVII-XVIII веков писали для «досужих джентльменов», и только позднее философия стала профессиональной. В «Истории» Рассел продолжает лучшие традиции своих великих предшественников, и хотя «досужий джентльмен» в нынешнее время трансформировался в образованного читателя, круг читателей при этом расширился.
Рассела часто называют Вольтером двадцатого века, и с моей точки зрения эта его ипостась великого просветителя и апостола свободомыслия лучше всего проявилась в «Истории западной философии». Я рекомендую эту книгу всем, кто не считает философию чем-то неудобоваримым, кто ценит прекрасный стиль и глубину сочинений. Лауреат Нобелевской премии по литературе Бертран Рассел написал книгу, которая заслуженно именуется «книгой века».
Доктор философских наук, профессор Директор Института философии и права Сибирского отделения Российской академии наук
В. В. Целищев
Чтобы эта книга могла избежать более суровой критики, чем та, которую она, несомненно, заслуживает, необходимо сказать несколько слов в качестве извинения и объяснения.
Извинения необходимо принести специалистам по тем или иным философским школам или отдельным философам. За исключением, возможно, одного лишь Лейбница, любой из тех философов, которых я рассматриваю в данной книге, некоторым другим специалистам известен гораздо лучше, чем мне. Если, однако, книги, охватывающие весьма широкие области знания, должны все-таки писаться, то неизбежно, поскольку мы не бессмертны, что те, кто сочиняет подобные книги, должны затрачивать меньше времени на любую их часть, чем, может быть, затрачивается авторами, которые сосредоточивают основное свое внимание на отдельной личности или каком-либо коротком периоде времени. Некоторые, чья ученая строгость непреклонна, сделают заключение, что книги, охватывающие весьма широкие области, вообще не должны писаться или, если они все же пишутся, то их следует составлять из монографий большого числа авторов. Однако сотрудничество многих авторов связано с известными изъянами в изложении истории философии. Если имеется какое-либо единство в развитии истории, если существует внутренняя связь между тем, что было раньше, и тем, что имело место позже, то для изложения этого совершенно необходимо, чтобы ранний и поздний периоды были синтезированы одним ученым. Человеку, изучающему Руссо, будет, по-видимому, трудно отдать должное той связи, которая существует у Руссо со Спартой Платона и Плутарха, историк же Спарты не мог пророчески предвидеть Гоббса, Фихте или Ленина. Выявление таких связей и представляет собой одну из целей, стоящих перед автором настоящей книги. Поставленная цель может быть достигнута только в обширном обозрении.
Написано много историй философии, но ни одна из них, насколько мне известно, не преследовала такой цели, какую я выдвигаю перед собой. Философы являются одновременно и следствиями и причинами – следствиями социальных обстоятельств, политики и институтов того времени, к которому они принадлежат, и причинами (в случае, если те или иные философы удачливы) убеждений, определяющих политику и институты последующих веков. В большинстве историй философии каждый мыслитель действует как бы в пустоте; его взгляды излагаются изолированно, исключая, самое большее, связь их с воззрениями более ранних философов. Я же, со своей стороны, каждого философа пытаюсь рассматривать (насколько это возможно сделать, не отходя от истины) в качестве продукта окружающей его среды, то есть как человека, в котором выкристаллизовались и сконцентрировались мысли и чувства, свойственные обществу, частью которого он является.
Это привело к тому, что в книгу включены некоторые главы, относящиеся к чисто социальной истории. Никто не сможет понять стоиков и эпикурейцев без определенного знания эпохи эллинизма или схоластов без хотя бы беглого анализа истории развития церкви с V по XIII столетие. Поэтому я коротко излагаю те моменты основных направлений исторического развития, которые, по моему мнению, оказали наибольшее влияние на философскую мысль, и с возможной полнотой освещаю, может быть, незнакомые некоторым читателям периоды истории; это касается, например, раннего средневековья. Но из этих исторических глав я строжайшим образом выбрасываю все, что имело небольшое отношение или вовсе не имело никакого отношения к философии данного или последующего периода.
Проблема отбора материала для такой книги, как эта, порождает весьма большие трудности. Лишенная подробностей, книга становится сухой и неинтересной, обилие же деталей заключает в себе опасность сделать ее невыносимо длинной. Я стремился к компромиссу, исследуя воззрения только тех мыслителей, которые, на мой взгляд, имеют выдающееся значение, и упоминания в связи с ними о таких деталях (даже если они не являются определяющими), которые представляют ценность ввиду их иллюстративного и оживляющего характера.
Философия, начиная с древнейших времен, была не просто делом школ или споров между небольшими группами ученых людей. Она является неотъемлемой часть частью жизни общества, и как таковую я и старался ее рассматривать. Если предлагаемая книга обладает какими-либо достоинствами, то источником их является указанная точка зрения.
Своим существованием эта книга обязана д-ру Альберту С. Бэрнесу, будучи первоначально задумана и частично прочитана в виде лекций на основе фонда Бэрнеса в Пенсильвании.
Как и при написании большинства моих сочинений, начиная с 1932 года мне все время оказывалась большая помощь в исследовательской работе, а также во многих других отношениях моей женой Патрицией Рассел.
Бертран Рассел
Концепции жизни и мира, которые мы называем «философскими», являются продуктом двух факторов: один из них представляет собой унаследованные религиозные и этические концепции, другой – такого рода исследования, которые могут быть названы «научными», употребляя это слово в самом широком смысле. Отдельные философы сильно различаются между собой в зависимости от пропорции, в какой эти два фактора входили в их систему, но наличие обоих является в определенной степени тем, что характеризует философию.
«Философия» – слово, которое употреблялось во многих смыслах, более или менее широких или узких. Я предлагаю употреблять это слово в самом широком смысле, который и попытаюсь теперь объяснить.
Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание
