образе действий есть что-то ненадежное и неточное. В случае с движением Аристотель придерживается взгляда, что существует непрерывность и это совершенно ощутимая чувствами вещь. Тогда возможно продолжить объяснения, что включает эта непрерывность, но невозможно производить непрерывность из прерывающегося. Этот последний пункт часто упускается из виду математиками, которые со времен Пифагора надеялись построить математический мир из ничего, в то время как аналитическую теорию непрерывности можно построить чисто логически; ее применение в геометрии зависит от предварительного условия непрерывности.
Случай движения, рассмотренный нами ранее, был связан с изменением качества. Существуют еще два вида движения: изменение количества и изменение места. Движение может происходить только в пределах этих трех категорий. По теории Аристотеля, невозможно свести все изменение к движению частиц, как делали атомисты, поскольку невозможно свести одну категорию к другой. И опять здесь взгляд Аристотеля на стороне эмпиризма, в то время как атомисты, которые, как мы видели, являлись наследниками элеиских традиций, мыслили в условиях рационалистического принципа сведения.
Касательно пространства и времени теория Аристотеля имеет много общего с современными взглядами. О том, что существует такая вещь, как положение, Аристотель сделал вывод из факта, что различные объекты могут в различное время занимать одно и то же пространство. Следовательно, нужно отличать пространство от того, что есть в нем. Для того чтобы установить расположение объекта, мы можем начать с определения пространства, в котором он находится, и затем постепенно сужать его, пока мы не придем к его фактическому месту. Действуя таким образом, Аристотель определяет положение тела как его границу. Здесь достигнуто довольно скудное заключение о том, что может казаться такой трудной проблемой. Однако при анализе таких вопросов результат часто бывает удивительно простой и близкий к жизни. Более того, успокаивает то, что, как показывают подобные решения, они всегда приносят какие-либо интересные последствия. В данном случае мы делаем заключение, что имеет смысл спрашивать о любом объекте, где он находится, но не имеет смысла спрашивать, где находится мир. Все существующие вещи существуют в пространстве, а Вселенная — нет. Она не содержится ни в чем, фактически это не вещь в том смысле, в котором являются таковыми стулья и столы. Таким образом, мы можем совершенно уверенно заявить любому, кто желает совершить путешествие в конец мира, что он задумал сумасбродную затею. Возможно, следует заметить, что в своем анализе места или положения Аристотель не предлагает теорию пространства в том смысле, в каком могли бы это сделать математики или физики. То, что он делает, более сродни лингвистическому анализу. Однако оба они взаимосвязаны. Если мы можем анализировать значение положения, это, очевидно, поможет нам улучшить наше понимание утверждений о пространстве.
В противоположность атомистам Аристотель придерживался мнения, что пустота не существует. В пользу этого взгляда он выдвигает ряд доказательств, которые все необоснованны. Самым интересным из них является доведение до абсурда, начинающееся с факта, что в среде скорость тел различается в зависимости от плотности среды и веса тела. Из этого он делает вывод, во-первых, что в пустоте тела должны двигаться с бесконечной скоростью, что абсурдно: любое движение требует какого-либо времени. Второе, более тяжелое тело, должно двигаться быстрее, чем легкое, но в пустоте нет оснований, почему так должно быть. На основании этих двух выводов он объявляет, что пустота невозможна. Эти заключения, однако, не следуют из предпосылок. Из факта, что в более разреженной среде тело движется быстрее, не следует, что в пустоте оно будет двигаться бесконечно быстро. Что касается другого вывода, наблюдения показывают: в вакууме легкое тело падает с той же скоростью, что и тяжелое. Неправильное представление Аристотеля о пустоте не было прояснено в течение примерно двух тысяч лет. И все же будет справедливо сказать, что даже в Новое время ученые не могли сразу решить вопрос о пустоте. Они наполняли ее особым веществом, таким, как эфир, или в более недавнее время — распространением энергии.
Вещи бывают: 1) последовательные, или 2) смежные, или 3) непрерывные. Если 2), тогда I), но не наоборот; если 3), тогда 2), но не наоборот.
Обсуждение Аристотелем времени очень сходно с его анализом места. События в последовательности времени — это то же, что объекты в последовательности места. Имея в виду последовательность, Аристотель выделяет три способа, какими вещи могут быть расположены. Прежде всего они могут быть последовательными, одна вещь следует после другой без всякого переходного периода в ряду, которым рассматривается. Далее мы можем иметь вещи, касающиеся друг друга, когда последовательные периоды примыкают друг к другу, и, наконец, порядок (последовательность) может быть непрерывным, когда фактически размываются границы последовательных периодов. Если две вещи тесно связаны между собой, они касаются друг друга, но обратной зависимости не существует. Подобно тому две вещи, соприкасающиеся между собой, могут быть последовательны.
Установив эти предварительные условия, мы видим, что непрерывное количество не может быть составлено из неделимых элементов. Очевидно, неделимое не может иметь границ, в противном случае оно может быть делимо дальше. С другой стороны, если неделимое не имеет размера, то бессмысленно говорить о нем как последовательном, смежном или непрерывном. Между любыми двумя точками на линии, например, существуют другие точки, и, подобно этому, между любыми двумя моментами на протяжении времени есть другие моменты. Таким образом, пространство и время непрерывны и бесконечно делимы. В этом контексте Аристотель сумел дать объяснение парадоксов Зенона. Решение, которое он предлагает, фактически верно, но упускает из виду основной момент доказательств Зенона. Как мы уже видели, Зенон не выдвинул своей позитивной теории, а скорее хотел показать недостатки пифагорейской теории единиц. Если отставить в сторону его элейское предвзятое мнение, он мог бы согласиться с Аристотелем.
Подробно рассматривать научные теории Аристотеля нам здесь не нужно. Хотя он создал ряд хороших работ, особенно в биологии, его записи испорчены сумасбродными допущениями, которых не одобрил бы ни один досократик.
Ранее мы видели, что конечные причины с некоторой вероятностью могут быть найдены в этике. Именно в этой области телеология наиболее влиятельна.
Добро, по Аристотелю, — это цель, к которой стремятся все вещи. Поскольку он отрицает теорию идей, мы, конечно, не найдем здесь формы Добра. Он отмечает тот факт, что слово «добро» имеет различное употребление, которое нельзя все расположить под одной крышей. Тем не менее Добро в любом из своих проявлений в конечном счете от Бога. Таким образом, оно ни слишком отлично, ни слишком далеко отодвинуто от теории идей, как могло бы сначала показаться. Такое колебание обнаруживается во всей философии Аристотеля. С одной стороны, он вырвался из Академии, а с другой — он, кажется, вернулся к ней. В некоторых случаях, как в настоящем, возможно разделить эти две стороны и оценить первую по ее собственным достоинствам. Анализ употребления слова «добро» дает несколько ценных отличительных особенностей, которые иногда могут быть упущены из виду. Это интересно, но не позволит нам далеко уйти, хотя некоторые современные лингвисты сказали бы, что, кроме вопроса, здесь ничего не остается. В этом, возможно, они немного опрометчивы, поскольку им не удастся отдать должное широкому и популярному распространению некоторых видов бессмысленного. Истина, в конце концов, не определяется большинством голосов. Что касается метафизического статуса Бога, это, по Аристотелю, — совершенно безличная материя. Бог — это неподвижный перводвигатель, который дает миру первоначальный импульс. Когда эта задача выполнена, он прекращает проявлять активный интерес к миру и, конечно, не наблюдает за делами человечества. Он — бесцветный философский Бог, своего рода приложение к теории причинности.
Для того чтобы уловить смысл аристотелевской этики, мы должны сказать немного о его теории души. У Платона он заимствует разделение на три части. Он говорит о питающейся, ощущающей и разумной душе. Первая часть имеется у всех живых существ, у них у всех есть обмен веществ, как мы знаем. Ощущения относятся к животным и людям, но не к растениям, в то время как разум особенность человеческой расы. Этика появляется только на уровне разума. Растения просто растут, а животные просто живут как животные. Душа, давая единство телу, является формой его материи. Она не сохраняется после смерти человека, хотя разум, как таковой, бессмертен.
Когда мы спрашиваем, что является целью человеческой жизни, возникает этическая проблема. Аристотель видит ее в благополучии разумной души, и это, в свою очередь, означает для него активную разумную деятельность, осведомленную о добродетели и преследуемую бесконечностью бытия. Таким образом, по теории Аристотеля, добродетель является средством для достижения цели. Эта цель, конечно, не достигается каждым в равной степени, но тем не менее это — наивысшая цель, которую человек может достичь. Что касается Сократа, то для него достижение знания — наилучшая из целей.
Важно понять, что для грека времен Аристотеля это не означает уединение от мира и отход от его дел и забот. Добродетельная жизнь включает деятельность, хотя она должна быть бескорыстной. Таким образом, занятия теорией — не причина, чтобы исследовательская деятельность была на время предана забвению, хотя у Аристотеля акцент делается на созерцании уже добытых истин более, чем на новом открытии. Из-за этого возникает трудность, которую он упустил из виду, поскольку для того, чтобы оценить что-нибудь, человек должен сделать начальное умственное усилие, и кто скажет, когда затрачены адекватные этому усилия. Истина в действительности заключается в том, что исследование не может быть ограничено таким образом. Второе. Хороший гражданин должен выполнять свои гражданские обязанности и осуществлять различные услуги, как во время мира, так и во время войны. Представлению о философии как о башне из слоновой кости этика обязана стоикам. Это они отвернулись от мира чувств, и это было причиной того, что научное движение стало суше.
В связи с моральными достоинствами, или достоинствами характера, Аристотель выдвигает теорию достоинства как середины. В каждом случае может быть недостаток или отсутствие меры, ни один из которых не представляет собой надлежащего поведения. Достоинство находится где-то между этими крайностями. Так, непоколебимое мужество — это не опрометчивая агрессивность и не робкий уход. Теория середины вдохновлена учением о настройке, которое восходит к Пифагору и Гераклиту. Аристотель сумел дать описание человека, который имеет все достоинства, человека с великой душой. Это дает нам верную картину того, что считалось вызывающим восхищение в поведении граждан в то время. Результат в целом является чем-то подавляющим, хотя отсутствие ложной скромности импонирует. Человек не должен переоценивать свое значение, но ему не следует и принижать себя. А в результате человек великой души должен быть очень
