верил, что может удостоиться подобной чести. Он начал искать и в конце концов обнаружил, что во дворце прячется красивый мужчина; большего ему и не требовалось. Он задумал не просто избавиться от соперника, но изощренно ему отомстить. Призвав Мами, он сказал:
— Я не собираюсь тратить время на такие пустяки, как жалобы и упреки — пусть этим занимаются люди; даруя вам разум, я полагал, что стану наслаждаться его плодами: вы же обратили его против меня; но вы исполнили мое условие, и потому я не могу отнять его у вас совсем. Вы не нарушили нашего договора, но все же не вполне строго его соблюдали. Разделим же наши притязания: по ночам вы будете умны, мне не нужна глупая жена, зато днем встречайтесь с кем вам угодно.
В тот же миг Мами почувствовала, что ум ее цепенеет, а потом и это ощущение исчезло. Ночью мысли ее проснулись, она обдумала свое несчастье и расплакалась, не смея ни утешиться, ни поискать какую-нибудь хитрость, которую мог подсказать ей просветлевший разум.
На следующую ночь, заметив, что муж сладко спит, она положила ему под нос травку, от которой сон становился крепче и длился столько, сколько было нужно. Она встала, оставила ненавистного гнома и, влекомая грезами, пошла в ту сторону, где жил Арада, не так разыскивая его, как скорее всего льстя себя надеждой, что он сам ее ищет; он оказался в одной из аллей, где они часто встречались прежде, и вопрошал природу об участи любимой. Мами с удовольствием поведала о своих невзгодах, и от рассказа боль ее утихла.
На следующую ночь они, не сговариваясь, снова встретились на том же месте, и тайные эти свидания продолжались так долго, что самые их горести обернулись новым, еще не изведанным счастьем; ум и любовь подсказывали Мами тысячи уловок, чтобы остаться привлекательной — Арада и не вспоминал, что на вторую половину дня она глупеет.
С рассветом Мами шла будить гнома; вернувшись, она тут же убирала подальше снотворные травки. Наступало утро, ум ее исчезал, но она целые дни напролет спала.
Это относительное счастье не могло длиться вечно; трава не только усыпляла гнома, но и заставляла его храпеть. Однажды гном-слуга, решив спросонок, что хозяин стонет, прибежал к нему; и вот он видит травки, лежащие у того под носом, и убирает их, думая, что в них-то и есть причина беспокойства: от подобной заботы случилось сразу трое несчастных. Гном хватился жены, как бешеный бросился ее искать; случай или злой рок привел его туда, где влюбленные без устали клялись друг другу в вечной любви; он не произнес ни слова, но, коснувшись волшебной палочкой любовника, он превратил его в точно такого же урода, каким был сам; и Мами, так часто гулявшая с Арадой, перестала отличать его от супруга. Так у нее вдруг оказалось двое мужей вместо одного, и она не знала, кому пожаловаться, боясь принять ненавистного гнома за возлюбленного; впрочем, она, должно быть, ничего не потеряла: любовники со временем уже ничем не отличаются от мужей.
Шарль Перро [65]
Ослиная шкура [66]
Жил-был король в одной стране,
Другим властителям не равный:
На нивах мира — пахарь славный,
Земля его цвела, соседи трепетали,
И счастливо, в лучах высоких дел и чувств,
Под сенью лавра процветали
Сады науки и искусств.
Супруга верная любила мужа страстно.
Притом она была прекрасна,
Так, уж наверно, с милою вдвоем
Он был еще счастливее, чем властно
На троне царствуя своем.
Принцесса ими рождена,
Любых жемчужин царственных нежнее.
Ну для чего же им была нужна
Семья еще обильней и полнее?
Веселой роскошью богатства.
Везде кичливое толпилось братство
Придворной челяди и слуг;
Касаясь толстых стен боками,
В конюшнях сотнями храпели жеребцы,
Их приводили под уздцы,
Убрав роскошно чепраками.
А все ж не этому дивился там народ:
В богатом стойле у ворот
Откормленный осел развесил мирно уши…
За что ослу такой почет?
Но каждый, чуть узнав заслуги серой туши,
Немедля относил осла в особый род:
Господь ему утробу так наладил,
Что если он порой и гадил,
Так золотом и серебром;
А утром из его подстилки,
Как из наполненной монетами копилки,
Червонцы черпали ведром.
Но небо устает народам
Цветочки счастья рассевать.
Оно привыкло деготь в бочки с медом
В расцвете пышных лет недугом
Жена властителя внезапно сражена.
Взывает к медикам она,
Но греки-медики, [67]собравшиеся кругом,
И шарлатанов плотная стена
Согласно утверждают друг за другом,
Что помощь их уже, к несчастью, не нужна.
Тогда, приблизясь к двери рая,
Супруга шепчет королю:
«Я завещаю, умирая,
Тому, кого давно люблю:
Едва венец, одетый страстью,
Коснется снова вашей головы…» —
Дорога мне закрыта к счастью!
Спокойно в небе спите вы!» —
«Я верю, — говорит больная, —
Я пылкость ваших чувств охотно признаю,
Не может даже там, в раю,
Утешьте душу скорбную мою:
Пообещайте мне, чтоб я была спокойней,
Лишь с той избранницей, что будет. наконец,
Меня прекрасней и достойней».
Пришло ей в голову такое завещанье,
Затем что давший это обещанье,
Конечно, умер бы вдовцом.
А муж поклялся ей сквозь реку слез безумных
Во всем, чего она ждала.
Тут королева умерла…
Ей-ей, среди вдовцов он был из самых шумных!
Так плакал, так рыдал и полночью и днем,
Что стали говорить: не может это длиться!
Уж не родилось ли намерение в нем
Скорей отплакаться и отмолиться?
А что же? Так и есть: еще не минул год,
Как речь о сватовстве бесстыжая идет.
Сказать легко, но сделать сложно:
Такую женщину найти,
Чтоб гордый идеал покойной превзойти?
Ни пышных рыцарей палаты,
Ни запредельные дворцы,
Куда отправлены гонцы,
Никто равняться с ней не смеет.
Зато инфанта все имеет,
Что раньше люди прославляли в ней,
И даже кажется еще нежней.
И — пожалей безумца, боже! —
Кровосмесительным огнем
Любовь преступная зажглась нежданно в нем.
Зовет он мерзких казуистов,
Они несут законов нужный том,
Они покорны, он — неистов.
Принцесса плачет. Только божий враг
Благословить такой решится брак.
Как ангел грустный, но прелестный,
Инфанта едет к маме крестной.
В глуши лесов, в пещерной мгле,
Меж раковин, кораллов, перламутра,
Жила в краю лазурном утра
Волшебница, каких немного на земле.
Мы здесь рассказывать не станем,
Чем славилось в веках искусство добрых фей:
Благодаря разумным няням
Известно это нам от детских дней.
«Все знаю я, — сказала фея нежно, —
Пусть ваше сердце безнадежно.
Ему поможем без труда…
Беда пройдет, клянусь вам в этом,
Придется вам моим довериться советам.
Как? К дочери своей посватался отец?
Да это прямо невозможно!
Но, поступая осторожно,
Без ссор положим глупостям конец.
Пусть сам раскается проказник:
Заставьте вы его на пышный брачный праздник
Оттенка ясных дней [68]вам робу подарить.
Пусть он богат, как Крез, могуч невыразимо,
Пусть небом взыскан он без меры и конца, —
Задача хитрая — никак не выполнима».
И дочь, тревогою гонима,
Спешит припасть к стопам влюбленного отца…
Но стал король ужасно весел,
Портняжных кликнул мастеров
И приказал с высоких тронных кресел,
Чтоб к завтрашнему дню подарок был готов, —
Иначе как бы он их, часом, не повесил!
Наутро, чуть забрезжил свет дневной,
Несут к нему портные дар чудесный.
Меж золотистых туч сквозящий глубиной,
Был этот дивный цвет, не каждому известный.
Как описать смущенье девы честной,
Не знающей, ни что теперь сказать,
Ни как теперь папаше отказать?
«Спешите с просьбою вторичной, —
Успела фея прошептать, —
К чему вам шелк едва приличный?
Другой есть — лунный, необычный, —
Его не сможет он достать».
Но только взор к отцу принцесса обратила,
Золотошвеек он зовет:
«Что? Или для луны лучей недостает?
Спустя четыре дня навек затмить светило!»
Четыре дня прошло с тех пор, как дан урок,
И платье новое опять готово в срок.
По нежной синеве блуждая в небе чистом,
Луна не так пышна, когда в полночный час,
На звездные лучи набросив синий газ,
Она скрывает их под флером серебристым.
Принцесса ахнула. Покорного «люблю»
Едва не вырвал этот дар прелестный.
Но, понуждаемая крестной,
Она шепнула королю:
«Всю жизнь пройду я с вами рядом,
Коль вы меня еще подарите нарядом
Чудесных солнечных цветов…»
Влюбленный и на это был готов:
«Где ювелир? Пускай казне в убыток
Готовит ткань из лучших ниток,
Пусть в золоте на ней горит алмаз,
Но пусть дрожит: среди ужасных пыток
Умрет злодей, нарушивший приказ!»
Напрасные угрозы: мастер в деле,
Еще не минуло недели,
Принес порфиру из порфир.
Блестящий бог лучей и лир,
С квадригой уносясь в эфир,
Сияния такого тона
Не проливает утром в темный мир.
Принцессу дар смутил. Она стоит, немеет,
На короля-отца поднять очей не смеет…
Но фея, крестницу за локоть взяв слегка:
«В дороге, — шепчет ей, — напрасны остановки!
Подумаешь, подарки старика!
Какая невидаль — обновки!
Не отдал он за них ни деревень, ни сел.
Известно свету, что его осел
Казну червонцами бесплатно наполняет.
Просите шкуру этого осла, —
Так, коли мудрость мне не изменяет,
Скупец откажет вам, и мы избегнем зла».
Колдунья понимала в деле,
Но и она не рассчитала все ж,
Что пламенная страсть, стремясь к нескромной цели.
Затрат не ставит ни во грош.
Последний слог еще не замер в нежном горле,
Как шкуру по полу простерли.
И так страшна она была,
Потом расплакалась наивно и прелестно…
Однако крестная суровая нашла,
Что на путях добра брезгливость неуместна:
Что наконец-то дочь готова
Святое таинство с ним вместе совершить,
А в тот же самый час, не говоря ни слова,
Куда глаза глядят, в далекий путь бежать,
Чтоб страшного греха и кары избежать.
«Вот, — молвила она, — мой сундучок заветный;
Кладите все, что нужно вам,
А к платьям, брошкам и серьгам
Я дам вам прутик незаметный.
Покуда он у вас в руке,
Шкатулка поползет за вами вдалеке,
Как крот, скрываясь под землею.
Чуть только надо клад открыть —
Махните палочкой перед собою,
Дорогу к вам он должен сам прорыть.
А чтобы вид ваш был для встречных всех загадкой,
Ослиной кожею покройтесь, как палаткой,
Таите нежные черты, —
Так кто подумает, что в этой шкуре гадкой
Сокрыто чудо красоты?»
Принцесса, нищенкой одета,
В далекий путь пустилась до рассвета
По сизой утренней росе,
А царь, в восторге от ее ответа,
Торопит стол и залы для банкета…
Вдруг новость страшную ему приносят все.
В стране лачуги нет, нет дома, нет селенья,
Куда бы быстрые гонцы,
Во весь опор, во все концы,
Не ринулись по царскому веленью, —
Напрасно!..
Всех облек отчаянья покров:
Ни свадьбы, значит, ни пиров,
Ни тортов, значит, ни пирожных…
Из фрейлин, грустных и тревожных,
А капеллан всех больше огорчался:
Перекусить он утром не успел
И с брачным угощеньем распрощался.
Принцесса между тем по тайному пути
Идет неузнанна, лицо измазав в саже,
И молит путников: нельзя ли где найти
Хоть места птичницы, хоть свинопаски даже?
Но сами нищие неряхе вслед плюют,
В брезгливости не внемлют состраданью,
Такому грязному созданью.
И вот идет она, идет,
